Сойкан, незаметно оказавшийся рядом, перехватил оценивающие взгляды, устремленные в лес, и как бы невзначай изрек в пространство, задумчиво растягивая слова:
– Знаю я к северу одно место недалеко от проклятой деревни – там дубов, что крапивы в твоем огороде. Кабаны там частенько бывают – жируют…
– Дотемна успеем обернуться? – с сомнением склонил голову Кондрат.
– Должны, – важно кивнул бывший браконьер, явно наслаждаясь новой для него ролью официального охотника короны, персоны значительной и облеченной властью. – А ежели и подзадержимся, то не заплутаем. Я здешние места как свой огород знаю.
– Веди, – загорелись азартом глаза Серафимы.
Сойкан неторопливо отдал последние распоряжения благоговейно внимающим каждому его слову ученикам, которые еще несколько дней назад схватили бы его и упрятали за решетку, попадись он им на глаза в недобрый час, повесил на плечо колчан, свистнул Рыка и зашагал в дышащий сыростью и холодом лес бесшумным пружинистым шагом.
Не прошло и получаса, как Рык заволновался, ткнулся носом в бурую листву и довольно заурчал. Костей остановился рядом с псом, наклонился, сделал шаг вправо, два шага влево, три вперед, потом вернулся и снова повернулся вправо… Или он пытался изобразить странную смесь вальса и ча-ча-ча, или…
– След? – осторожно выглянула царевна у него из-за плеча.
– Угу, – кивнул костей, не отрывая глаз от упругого, покрытого влажной коричневой листвой танцпола.
– Медведь?
– Угу.
– С медведем нам не по пути, – покачал головой Кондрат.
– Маленький… – себе под нос, словно продолжая прерванный разговор, стал говорить охотник. – Года нет… Один… Стрелой завалить можно, если знаешь, куда и как…
– Да много ли с полугодовалого медведя возьмешь? – с упрямым сомнением нахмурился Кондрат.
– Это ты зря, – улыбнулась царевна. – Полугодовалый медведь – это не только малахай, но и пятьдесят-шестьдесят килограммов ценных мясопродуктов.
– Может, лучше кабанов поищем? – не уступал гвардеец. – Хороший кабан потянет кило на сто пятьдесят. И кожаную куртку.
– Поздно уже кабанов искать, – охотник поглядел на быстро темнеющее низкое небо, упершееся, казалось, в верхние ветки деревьев и только поэтому не падающее на пологий склон Сорочьей горы. – А этот след свежий, разве что не теплый. И получаса не прошло, поди, как твой малахай, царевна, тут прошел. Рык, след!
Барбос уткнулся мокрым носом в невидимый отпечаток прошедшего тут зверя, фыркнул, чихнул и устремился резко в бок.
– Айда за медведем!.. – не дожидаясь согласия друга, Серафима наложила стрелу на лук и с пылом доброй гончей устремилась по едва заметному в сумерках следу вслед за лайкой.
Одинокий мишук, казалось, не знал, что значит ходить по прямой: отпечатки его лап то петляли по кустам, то выписывали кренделя вокруг деревьев, то виляли от пня к сухостоине и обратно…
Какую-нибудь девицу, имеющую высшее образование по домоводству и ученую степень по рукоделию, его блуждания наверняка натолкнули бы на идею нового узора для кружева или вышивки, и она покорила бы им сердце прекрасного принца или практичного оптовика.
Сеньку же, искренне считающую, что домоводство – это наука о домовых, что рукоделие – это всё, что делается руками, включая колку дров и мытье полов, и которую принцы не интересовали в принципе, потому что одно чудо в короне у нее уже имелось и никого другого ей не надо было, бестолковое петляние глупого медвежишки только раздражало.
– Ну вот чего бродит, чего бродит… А то не понимает, что ночь на дворе, холодина, и людям под крышу пора и жрать охота…
– Давайте вернемся, – быстро предложил Кондрат. – Ну его…
Но не успели царевна и костейский охотник всерьез задуматься над его идеей, как след оборвался, упершись в дуб.
Рык поднялся на задние лапы, упершись передними в ствол дерева, и звонко залаял. На темных бороздах коры выступали косые светлые полосы. Все трое, не сговариваясь, задрали головы и присвистнули.
– Ёлки-моталки… – тоскливо выразила общее мнение Серафима, разглядывая равнодушно зияющее чернотой дупло метрах в пяти от земли с бессильным раздражением уставшего человека, неизвестно зачем наматывавшего круги в полутьме по бурелому и буеракам последний час, и которого ожидает дорога домой по той же самой полосе препятствий. – У-у-у, малахай криволапый…
Дуб был основательный, толстый, надменно-неприступный, как и полагалось приличному дубу в любом уважающем себя дремучем лесу. Первые сучья начинались немногим пониже дупла. Последние терялись на фоне сонно темнеющего неба и, не исключено, уходили в стратосферу и дальше.
– Хитрюга… – то ли осуждающе, то ли одобрительно покачал головой Сойкан, подобрал с земли корягу и постучал по стволу. Звук был глухой, плотной здоровой древесины, простоявшей под солнцем лет сто, и собирающейся продолжать в том же духе еще лет двести как минимум.
Он подпрыгнул и ударил по коре суком в паре метров от земли – с тем же результатом.
– И там не трухлявый…
– А если еще постучать, может, выскочит? – озарило царевну, которая все еще не могла простить безвестному косолапому безрезультатную прогулку и замаячившее бесславное возвращение в лагерь.
– Может и выскочит, – задумчиво согласился Сойкан, бережно повесил колчан на ближайший куст, ухватился покрепче обеими руками за корягу и начал со всей дури лупить ею по дереву – только брызнули во все стороны сухие сучки и ошметки коры. Пес на каждый удар хозяина отвечал россыпью заливистого лая.
Хоть бессовестный медвежка и остался равнодушен к тактическим изысканиям охотников, но кое-кого в чаще на Сорочьей горе они все-таки заинтересовали. И он захотел узнать о них получше, и желательно из первых рук.
За спиной у увлечено наблюдавших за бесстрастным провалом дупла лес вдруг затрещал, захрустел, вспоров полумрак и тишину предсмертными вскриками ломающихся веток…
Рык на полугаве подавился собственным лаем и сделал почти успешную попытку вскарабкаться на дерево.
– Что это? – тише, чем хотела, произнесла царевна, повернулась на звук и, благоразумно не дожидаясь ответа ни от компаньонов, ни из кустов, натянула тетиву.
Белый как бумага костей не успел и рта открыть, как заросли малинника метрах в семи от них отпрянули в стороны, и на нарушителей лесного спокойствия неодобрительно глянула морда исполинского кабана, вообразить которого не могла и самая изощренная фантазия самого хвастливого охотника во всем Белом Свете.
Маленькие, налитые кровью свинячьи глазки оказались почти напротив огромных серых Серафиминых, ощерившаяся тремя парами желтых изогнутых клыков пасть издала не то злобный хрип, не то свирепый рев, щетина на горбатом загривке встала дыбом… Стрела ударилась в лоб монстру и отскочила, как соломинка от забора.
– Мама!.. – пискнул Сойкан.
Слева мелькнул и пропал белый хвост колесом – это Рык внезапно вспомнил, что у него в будке остались недоделанные дела, требующие его неотложного внимания.
Подумать только, еще три минуты назад они искренне считали, что пять метров от земли – это высоко…
Сенька оглянулась по сторонам, оценивая ситуацию: прямо под ней чернело дупло с упорно не подающим признаки жизни медведем. Слева и на полметра ниже толстый кривой сук оседлал ошеломленный не столько внезапным явлением монстра, сколько собственным проворством Кондрат. Еще левее и ниже на метр на таком же суку, но чуть потоньше, висел и скреб ногами по коре, пытаясь найти опору, Сойкан.
А на усыпанной желудями земле грузно топталось и утробно хрюкало лесное, покрытое жесткой, как проволока коричневой щетиной, чудище.
Похоже, оно не просто издавало жуткие звуки, призванные устрашить и деморализовать предполагаемого противника, как мог бы подумать наивный наблюдатель, а само с собой обсуждало курс дальнейших действий. Потому что когда раскатистое рокотание громового хрюка замолкло, кабан вразвалочку подошел вплотную к дереву и заскреб копытами по коре, поднимаясь на задние ноги прямо под филейной частью охотника. И двигало им нечто большее, нежели простое любопытство.
Панически дергающиеся ноги костея внезапно ощутили под собой нежданную, но такую нужную опору.
– С-спасибо… – облегченно выдохнул он перед тем, как воспользоваться ею и взгромоздиться на спасительный сук, выгнул шею и кинул полный благодарности взгляд на неожиданного помощника. И встретился глазами с налитыми кровью и предвкушением свиными очами.
Сойкан взвыл, в мгновение ока оттолкнулся от пятачка размером с поднос и белкой взлетел на ветку Кондрата.
– Я тебя держу! – бодро возвестил гвардеец, сжимая одной рукой свою опору, а другой удерживая охотника от дальнейших попыток побить олимпийские рекорды по скоростному запрыгиванию на ветки. – Тут он нас не достанет! Спокойно!
