– И зверям шкуры портить всякий может, а государством управлять – тут голова нужна, – подержал его Кондрат.
– Не царское это дело, – торжественно кивнул главный рудокоп. – Не царское.
И тут Иван возмутился. Ему хотелось спорить, доказывать, убеждать, что он даже дома – младший сын, а этой стране он вообще никто, и звать его тут никак. Что управлять государством он умеет еще меньше, чем портить шкуры зверям. Что если еще хоть один человек придет к нему со своей проблемой, жалобой, сетованием или челобитной, то он просто сойдет с ума. Что единственная его мечта последние несколько дней – вырваться из стен этой ненавистной управы чего бы это ни стоило ему, стране или зверям, и он уже набрал полную грудь спертого, пыльного, пресного городскоуправского воздуха, чтобы озвучить всё это твердо и непреклонно, но дверь кабинета сухо скрипнула, приоткрылась, и впустила озабоченного Макара:
– Иван, там от углежогов и рудокопов делегация пришла, расстроенные как сто гармошек. Потом от Новоселковской слободы делегация с прошением, от Кошкалдинской, от мыловаров двое старух, от колесников дедок – спина колесом, от веревочников…
– Попроси их подождать минут пять, пожалуйста, – пристыжено выдохнул весь запас атмосферы и бунтарства лукоморец.
– Ладушки, – захлопнулась дверь, обдав хозяина постылого кабинета соболезнованием и всепроникающей холодной пылью. Царевич понурил голову, вздохнул и проговорил:
– Тогда я в следующий раз пойду. Обязательно. Пожалуйста?..
Серафима сочувственно кивнула и постаралась соврать как можно более убедительно, словно малодушный врач – смертельно больному пациенту:
– Конечно. В следующий раз. Естественно. Что мы тебе и говорили.
Иванушка поверил в то, во что хотел поверить, кивнул еще раз, и вдруг подбородок его застыл на полпути к груди, а глаза расширились и загорелись:
– У нас же в подвале сидят два десятка стражников Вранежа!
– И что? – непонимающе воззрилась на него супруга.
– Мы же можем попросить их, чтобы они записались в охотники! Они молодые, здоровые, умеют обращаться с оружием…
– И что? – продолжала упорствовать в непонимании царевна.
– Но нам же нужны люди?..
– Они не пойдут, – сухо поджала губы она.
– Я поговорю с ними, и они осознают наше положение и обязательно согласятся!
– Эти тупые самодовольные мордовороты?
– Они были неправы, и теперь раскаялись, я уверен! – окрыленный идеей Иванушка, глухой к голосу здравого смысла, бросился к двери. Серафима за ним. Догнала она его только в подземелье.
– Добрый день! – радостно отдуваясь после быстрого бега по лабиринту коридоров и лестниц Управы, приветствовал он заключенных. Ленивые презрительные взгляды из-за толстых прутьев были ему ответом.
– Я говорю… здравствуйте… – не столь уверенно повторил он.
– Жрать когда принесут? – не вставая с соломенного матраса у решетки, отделяющего его от остального подземного мира, лениво поинтересовался один из бывших стражников.
В свете факела его лицо показалось царевичу безупречным воплощением устной экспресс-характеристики, данной им Серафимой, но он упрямо отогнал от себя и без того робкую мысль о поражении, и на мгновение наморщил лоб, соображая.
– Обед через три часа, – сообщил он наконец. – А пока я хотел…
– Долго, – разочаровано хмыкнул заключенный.
– Так и похудеть можно, – ворчливо заметил другой.
– Мало того, что заперли ни за что, так еще и кормят помоями! – возмутился третий. – Через час что ел, что не ел!
– Вот я хотел вам предложить… – сбитый с толку таким приветствием, лукоморец снова собрался с мыслями и продолжил заготовленную по пути речь. – В смысле, я хочу сказать, что вам, наверное, известно… В городе очень тяжелое положение с продовольствием… И я хотел вам предложить вступить в добровольные охотничьи отряды… чтобы…
– Мокнуть под дождем?
– Мерзнуть под снегом?
– Коченеть под ветром?
– Спать под елками?
– Гоняться за зайцами?
– Лазить по деревьям за белками?
– Драться на кулачках с медведями?
Арестанты оживились, и издевательские предположения посыпались как из ведра.
– Нет… То есть, да… Я понимаю, это трудно… Опасно… Но ведь это нужно для того, чтобы накормить людей вашего же города!..
– Люди нашего города – это мы!
– Приходи через три часа накормить нас!
– Или отпусти и не выдумывай ерунду!
– Но ведь от вас сейчас зависят жизни стариков, женщин, детей – ваших же земляков!..
– Нет, это от них сейчас зависят наши жизни!
– Если они будут плохо нас кормить, мы заболеем и зачахнем!
– Ха-ха-ха!!!
– Я понимаю, вам нужно время, чтобы подумать… – растеряно предположил Иван, всё еще отказываясь верить в неудачу.
– Ну, ты правильно понимаешь! – снова развеселились арестанты.
– Так, значит, вы согласны?.. – радостно встрепенулся он.
– Нашел дураков!
– Сам иди в свой лес!
– Там таким как ты только и место!
– Мы позовем тебя, когда надумаем!
– Лет через пять!
– Проваливай!
Бывшие стражники похватали жестяные миски и ударили в них ложками как в литавры.
Красный от обиды и стыда, Иванушка повернулся и, сопровождаемый грохочущим скандированием: «О-бед!.. О-бед!.. О-бед!..», нехотя потащился вверх по лестнице.
Серафима, безмолвно, с непроницаемой физиономией простоявшая в тени у самой двери весь разговор, недобро прищурилась, покряхтела, почесала подбородок и, дойдя почти до середины лестницы, внезапно хлопнула себя по лбу размашистым театральным жестом, сказала «ё-моё!» и повернула назад.
– Ты куда? – встревожено оглянулся Иванушка на торопливо удаляющиеся вниз шаги.
– Я носовой платок там обронила… – донеслось из темноты. – Сейчас приду…
– Но у тебя никогда не было… – начал было озадачено припоминать Иван, но супруги уже и след простыл. Невесело пожав плечами, царевич вздохнул и поплелся дальше.
Неужели Серафима была права, и им действительно безразлична судьба родного города?.. Но как такое может быть?!
Отложившие было миски и ложки и вальяжно развалившиеся на соломе под похвалы бывшего градоначальника арестанты при звуке легких шагов приподнялись на локтях и с любопытством уставились на дверь в конце коридора.
Ждать долго не пришлось: невидимый ключ повернулся в замочной скважине, дверь, которая в прошлой жизни, наверняка, была крепостными воротами, грузно скрипнув массивными петлями, отворилась, и в коридор вошел парнишка, кажется, тот самый, молча стоявший в тени, пока самозваный правитель агитировал их идти в охотники.
Также молча, не проронив ни слова и ни звука, парень деловой походкой подошел к толстому факелу, горевшему ярким ровным светом в кольце у их камеры, вынул его, развернулся и пошел обратно, словно во всем подземелье он был единственной живой душой. Первым дар речи обрел бывший младший стражник Зайча.
– Э-эй, ты куда?! Куда?! Факел верни, нахал!!!
Парнишка остановился на полпути к двери и с неподдельным удивлением оглянулся:
– А вам разве не сказали?
– Что нам не сказали, дурак? – проревел Зайчин сосед по матрасу.
– Во-первых, что ты сам дурак, – невозмутимо сообщил парень, – А во-вторых, что раз вы отказались пойти в охотники, другой пользы от вас людям нет, а в городе напряженная обстановка с горючими материалами, то факелы вам оставлять больше не будут.
– Э-э-эй, парень, не дури!
– Да это не парень, это та самая лукоморская самозванка! – осенило Вранежа, притаившегося в арьергарде и выжидающего развития событий.
– Какая разница?!
– Есть-то мы как тогда будем в темноте?
– А пить?
– А вам разве не сказали? – еще больше изумилась лукоморская самозванка.
– Что опять нам не сказали?
– Что раз вы отказались пойти в охотники, другой пользы от вас людям нет, а в городе напряженная обстановка с продуктами… Ну, дальше вы все сами поняли, да? – рассеяно улыбнулась Серафима, и с выражением полной отрешенности от внешнего мира на лице повернулась и сделала несколько коротких шагов по направлению к двери. Раз. Два. Три. Че…
– Эй, постой!!!.. – взревели заключенные в голос. – Постой, па… ваше высочество!!!
– Она самозванка!!!
– Молчи, старый пень!
– Эй, мы так не договаривались!!!
– Нам ничего подобного никто не говорил!!!
– Так нечестно!!!
– Если дело на то пошло, то мы согласны, ваше высочество, слышишь?
– Согласны!!!..
– Вернись!!!
– Пожалуйста!!!
– Высочество!..
– Мы передумали!!!
Серафима как бы нерешительно остановилась почти у самой двери, словно размышляя о чем-то, голоса в полутьме за спиной утроили усилия, и она решила, что контингент созрел.
