— Никогда! — он громко вздохнул, а затем закашлялся и расчихался. — Сдаться паршивой машине! Не для меня, не для мачо Билла! Я выжил, ха-ха, и даже больше. Я настоящий победитель, я! Никаких сдач! Вперёд!
Ободрённый всем этим мужественным дерьмом, он заставил себя встать и побрёл пошатываясь вперёд; не сдаваться! Пусть его лёгкие раздувались как пришедшие в бешенство кузнечные мехи, пусть горы впереди при ближайшем рассмотрении оказались крутыми ледовыми башнями с завывающими среди них ветрами, а у него не было шиповок. Хорошие парни всегда побеждают! Да здравствует фаллос!
Несмотря на всё это, он не продвигался. Обессиленный он сползал вниз, уставший, законченный. Без шипов он не мог двигаться дальше, несмотря на лучшие в мире намерения...
Но тут он вспомнил о своей когтистой ступне! Да, конечно же, его любимая аллигаторская ступня! Натуральные шипы, выросшие из мутировавшей ножной почки. Рано его сбрасывать со счётов!
Билл сорвал грубые тряпки, предохранявшие его ступню от метафорического холода, самого мерзкого из холодов здесь. С одной замотанной ногой и голой другой, он на мгновение замер, а затем, отбросив всяческую осторожность и вручив свою душу великому Судье на небесах, где десантники обретают свои последние награды и конечную оценку, сорвал обмотку и с другой ноги. Хотя это и была нормальная нога, прошло так много времени с того момента, когда Билл последний раз подстригал ногти, что он увидел, что даже с такой ногой он получал хорошее преимущество на ледовой метафоре. Он карабкался вверх, задыхаясь и скалясь, его острые когти глубоко впивались в несокрушимый лёд, в то время как другая ступня нащупывала точки опоры в более мягком слое. Его руки хватались за отвесную поверхность, находя там и здесь небольшие жилистые лозы, которые противостояли холоду и достаточно глубоко укоренились, чтобы дать ему дополнительный рычаг. Он тянул себя вверх по отвесной стене, вперёд, вперёд, пока в небе не вспыхнул безумный свет и он не услышал в голове оркестр, исполняющий Увертюру 1812. А затем он внезапно оказался на гребне горы. Он сделал ещё один шаг и перешагнул через вершину. Он с нетерпением взглянул вниз по склону ледовой вершины и увидел такое, что ему не могло привидеться даже в самом безумном сне.
Там, в небольшом естественном углублении в склоне, сидел Лизоблюд. Перед ним горел костёр, и Лизоблюд подкидывал в огонь небольшие куски фосфора. Здесь, располагаясь высоко в атмосфере и давая фосфоресцирующие вспышки, а также испуская фиолетовое свечение, находился источник того света, который видел в небе Билл.
— Лизоблюд! Что ты здесь делаешь? — воскликнул Билл.
— Билл! Чёрт возьми, как здорово снова увидеть тебя! — Лизоблюд во многом выглядел точно так же, как во время их последней встречи. Возможно сильнее проявились от холода его веснушки; возможно его волосы, торчащие из-под подбитого мехом капюшона парки, стали слегка менее оранжевыми, чем раньше. Не исключено, что на его лице появились одна-две морщинки. Но несмотря на все изменения, начертанные временем, этим дьявольским косметологом, это был всё тот же старина Лизоблюд, бывший друг Билла, человек полный отчаянного желания испытать себя и вернуть любовь и уважение своих друзей, других десантников, по какой-то известной только ему идиотской причине, или, за неимением лучшего, хотя бы заставить их прекратить смеяться над ним.
Билл присел на корточки перед огнем. Фосфор вспыхивал и искрился, но Билл слишком окоченел, чтобы чувствовать боль, когда случайная искра приземлялась на его кожу. Впервые за всё время ему было тепло и сухо (так как Лизоблюд предусмотрительно разбил маленькую двухместную палатку как раз перед приходом Билла и даже поставил на огонь небольшой котелок с варевом.) У Билла накопилось множество вопросов, и варево был одним из них. Насколько он понимал, в этом месте ничего не могло существовать в действительности. Его тело, действительно реальная его часть, дремало в, как Билл надеялся, безопасном месте. Компьютер был повелителем реальности. Он диктовал не только то, какую пищу ел Билл, но и на что была похожа эта пища, какова она была на вкус, а ещё компьютер контролировал, как Билл будет реагировать на эту пищу, и таким образом мог добиться любого желаемого результата. Если все это настоящее, а сомневаться не было причины, так как Билл видел своё собственное тело, лежащее на койке в приёмной, когда он на мгновение завис в нерешительности, пока компьютер не всосал его в себя. Итак, в данном случае, как здесь очутился Лизоблюд и как он смог приготовить свою собственную пищевую метафору?
— Лизоблюд, — сказал Билл своему тупо улыбающемуся другу, — это ведь не ты, не так ли?
— Конечно же это я, — ответил Лизоблюд, на его улыбку легла тень озабоченности.
— Нет, этого не может быть, — сказал Билл. — Ты должно быть одна из галлюцинаций или созданий компьютера. Ты не можешь готовить эту пищу без знаний компьютера. Следовательно, ты — ещё одна подделка компьютера, посланная сюда, чтобы снова дать ложную надежду. Так что можешь разрушить это. — Билл от жалости к себе засопел и вытер тыльной стороной руки повисшую с носа каплю.
— Я ничего такого! — воскликнул Лизоблюд, заламывая в тревоге руки. — Я — твой старый добрый дружок, Билл, твой старинный приятель, ты же знаешь это. Скажи, что знаешь!
— Конечно же я знаю это, идиот! — прорычал Билл. — Но если ты — очередная попытка компьютера одурачить меня, ты как раз это и должен был сказать, не так ли?
— Откуда я мог бы знать, что нужно говорить, если бы я был компьютером? — громко заорал Лизоблюд, теряясь в глубинах своего ограниченного интеллекта от всех этих умствований. Всё, что он действительно хотел — нравиться. За это его все и ненавидели. — Я не какое-то там компьютерное изделие, как ты говоришь. Я — это я. Мне кажется.
— Если ты — это ты, — сказал Билл, — тогда расскажи мне что-нибудь такое, чего не может знать компьютер.
— Откуда я знаю, что говорить! — продолжал орать Лизоблюд. — Я не знаю, что известно компьютеру!
— Нет, но то, что ты здесь, означает, что компьютер знает всё, что знаешь ты.
— Это не моя вина, — ответил Лизоблюд.
— Знаю. Но ты понимаешь, что это значит? Это значит, что поскольку компьютер знает всё, что знаешь ты, он — это ты.
Лизоблюд в бешенстве обдумал это и ничего не понял.
— Скажи, Билл, почему бы тебе не попробовать немного этого реального прекрасного варева?
— Заткнись, ты, ложная компьютерная проекция.
— Нет, я не проекция. Билл, верь мне, я — это я.
— Ну ладно, — ответил Билл. — Если я ошибаюсь, то ошибаюсь. Как ты сам, Лизоблюд?
— Прекрасно, Билл, — счастливо пролепетал Лизоблюд. — У меня был трудный период, когда я пытался убедить военных позволить мне попытаться спасти тебя.
— Как тебе это удалось? — подозрительно спросил Билл.
— Разве они могли бы просто так вычеркнуть тебя как пропавшего без вести? Особенно после того, как я начал суетиться.
— Очень любезно с твоей стороны, Лизоблюд. И они позволили тебе отправиться добровольцем?
— Думаю, они просто хотели избавиться от меня. Так или иначе, они позволили мне отбыть, я прибыл сюда, и несмотря на множество препятствий нашёл тебя.
— Ты не хочешь рассказать мне, как, чёрт побери, тебе это удалось?
— Какая разница? — Лизоблюд заёрзал по льду ботинком и сконфузился. — Самое главное сейчас — помочь тебе выбраться отсюда.
Билл с ожесточением уставился на того, кто был либо его старым другом Лизоблюдом, либо компьютерной эмуляцией. Было очень важно выяснить, кто же это на самом деле, так как настоящий Лизоблюд поможет ему, тогда как Лизоблюд — компьютерная эмуляция мог затеять какую-то паршивую игру. Как правило, ни один фантом не выносил пристального взгляда. Билл тяжело вздохнул.
— Я правда считаю, что нам нужно двигаться, — сказал Лизоблюд.
— Сперва скажи мне, как ты здесь очутился.
Лизоблюд открыл рот. И тут сзади Билла раздался хруст. Это был поразительный звук, неожиданный, и он завертелся, ища оружие, которого у него уже не было, и беспокоясь, как, чёрт побери, он будет драться, когда у него даже нет тела.
Что за ужасное зрелище предстанет перед глазами Билла, когда он обернётся? Что за душераздирающий ужас ждал его? Он издал булькающий звук, когда обнаружил, что смотрит на оленя. Обыкновенного старинного оленя средних размеров, с прекрасными молодо выглядящими рогами. Тот осторожно пробирался по уступу, проходящему в нескольких ярдах ниже по склону. Заметив их, олень сильно затрепетал, но не мог пуститься в бег из-за узости уступа. Он осторожно продолжил свой путь, не сводя с них больших коричневых глаз, под его острыми маленькими копытцами похрустывал снег. В конце концов он достиг места, где проход расширился. Стегнув хвостом, он поскакал и через некоторое время скрылся из виду.