Я мгновенно открыла глаза и… увидела нависшую надо мною самодовольно улыбающуюся физиономию Гаруна, перегнувшегося почти пополам, чтобы дотянуться до меня и не уронить бутыль и фрукты, принесенные с кухни. Сон слетел, как будто его рукой сняло.
Следующую секунду я потратила на размышления: то ли дико завизжав, вцепиться ногтями в эту улыбающуюся физиономию, то ли молча врезать по ней ногой на развороте ударом карате, то ли демонстративно зевнув, бросить: «Отвали, мелкий», и отвернуться к стене?
Но тут Гарун заорал, подброшенный кверху неведомой силой. Тут же из-за двери раздался жуткий, леденящий душу вой, и в комнате воцарилась мгновенная тишина.
– У-у-у! Убирайтесь отсюда, негодяи-и! – непонятно, мужским, или женским голосом заревело из коридора. – Пошли вон! Вон! Вон! Развратники!!!
К воплю прибавилась пара непонятных, словно кто когтями скреб по полу, звуков за дверью – и Гарун молниеносно метнулся ко мне под одеяло. Мы прижались друг к другу, и только редкое дыхание и бешеный стук сердец теперь нарушали тишину номера в восточном стиле.
– Я до вас доберусь! Попомните, как развратничать! Ишь, хозяева нашлись!
К активным действиям странное нечто отчего-то не прибегло, и это удивило меня. Если это дух, то ему, вроде, ничего не мешает просочиться сквозь стену. Или хотя бы через замочную скважину.
Так продолжалось еще некоторое время. В коридоре гремело, визжало, стучало, но без видимых результатов. Потом, наверное, привидению (или что оно там было) надоело канителиться и оно куда-то запропастилось.
Когда все стихло, Гарун шепотом признался:
– У меня от этого ужаса даже волосы встали дыбом…
– Маг, а испугался какого-то привидения! – таким же шепотом ответила я.
– Потому и испугался, что маг, – молвил парень. – И знаю, что может случиться, если с таким вот привидением столкнуться… Ты вот ведьма, а тоже побаиваешься…
– Да никакая я не ведьма… – фыркнула я в ответ.
– Ну, мне-то виднее, – подмигнул маг.
– Вэк! Я на тебя, между прочим, разозлилась! – ответила, подражая интонациям привидения. – Тебе что было сказано?
– Ну… извини. Я вот подумал…
– Меньше думай, – я осуждающе уставилась на него. – Индюк тоже думал… Ты лучше скажи, как старушка наша с привидением уживается, сторожиха-то?
– А никак, – пожал плечами маг.
– Вот что, – наконец приняла решение. – Давай спать. Тут дела не простые, все надо обдумать на свежую голову…
Блондинчик, видно, умаявшись в битве с неугомонным призраком, повернулся на бок и тут же мерно засопел.
Сладкая дрема обволокла все мое существо.
«Доня, – донесся откуда-то издалека знакомый родной голос, – доня моя маленькая, я ж тебя предупреждал…»
Интерлюдия
«Детство босоногое мое»
«Доней» (доченькой) меня ласково звал дедушка. Не московский (генерал-лейтенанта Образцова я почти не знала, тот умер еще до нашего переезда в белокаменную), а дед Гнат с Прикарпатья.
Пока отец служил на Украине, я практически по полгода жила у дедушки в селе Верховина, которое Гнат по старой привычке именовал Жабьим.
В начале шестидесятых село переименовали, но у старожилов новое название не прижилось.
«Верховина, – фыркали они. – Да тут, куда ни глянь, везде Верховина!»
Намекали на то, что «Верховина» – это народное название всей высокогорной зоны Украинских Карпат.
А вот Жабье хоть и не очень хорошо звучит, но имеет богатую историю. Первое упоминание о нем датируется 1424 годом. Существует предание, что первым поселенцем в долине реки Черный Черемош был некий Жабка, от которого село и получило название. Но все те же дотошные старики утверждали, что деревня была так чудно поименована из-за того, что в заболоченной долине реки водилось много жаб.
Более же всего бывшее Жабье славилось тем, что именно здесь в XVIII веке зародилось движение народных мстителей опрышков, среди которых самым знаменитым был Олекса Довбуш.
Сказки о доблестном герое, бывшем не только великим воином, но и могущественным чародеем, рассказывал мне дедушка долгими зимними ночами. Днем же, когда не было метели и лютого мороза, мы на пару бегали по горам на лыжах. Дед Гнат на больших, «взрослых», а я на «детских», маленьких.
Старик учил меня читать следы на снегу.
«Гляди, – говорит, – вон лисичка пробежала. А тут зайчик с зайчихой петляли».
«А это?» – тычу пальчиком я в большущую вмятину в насте.
«О-о, – пыхтя трубкой, делает страшное лицо старик, – то кабан-секач себе лежбище для ночевки готовил».
Я со страхом оглядываюсь вокруг. Вдруг сейчас вон из-за той смерички жуткий свин выскочит. Что тогда делать станем мы с дедулей? Ружья-то с собой не захватили.
«Не боись, доню, – лукаво усмехается в усы Гнат, – он уже далеченько отсюда убег. А коли б не сбежал, так все едино нам шкоды не наделал бы».
Я широко распахиваю глаза от удивления.
Как это? Чтоб огромная дикая зверюга да не причинила людям вреда?
«Слово заветное знать надобно, – поясняет дедушка, гладя меня по головке. – Для каждой животины свое. Скажешь его, а зверь как домашний делается, ручным стает».
«Ой, диду, не может быть!» – не верю я.
«Так что ж я, брешу, выходит?» – супит седые кустистые брови Гнат.
Вытащив трубку изо рта, он что-то шепчет вполголоса.
И вот с мохнатой ветки той самой елки-смерички на снег осторожно спускается рыжая белочка. Сложив лапки на груди, застывает на мгновение, опасливо зыркая на людей черными бусинками-глазами. Но когда старик достает из кармана кусочек печенюшки, припасенной им для внучки, смело летит вперед и доверчиво взбирается на Гнатово плечо.
«На, мелкая, угощайся», – добродушно кормит зверька с руки дед.
«И я, и я хочу!» – так громко воплю я, что испуганная белка едва не дает стрекача.
Гнат успокаивает трусишку и, наклоняясь к моему уху, шепчет заветное слово.
«Поняла?»
Я киваю и повторяю услышанное.
Белочка перебегает с дедового плеча на мое плечико.
«Угости ее», – отдает Гнат вторую половинку печеньки.
Оранжевые лапки с крохотными коготками берут из моих рук лакомый кусочек. Острые зубки впиваются в сладкое печеное тесто.
Я глажу гладкую спинку зверушки, осторожно играю с пушистым хвостиком.
«А еще, диду?! – горят азартом мои глаза. – Можно зайчика позвать?»
Однако старик качает головой.
«На сегодня хватит. Да и угощения подходящего я не захватил. Ты ж не любишь морковку?»
Тяжело вздыхаю. Да, морковку я не жалую. Терпеть не могу, когда мама по утрам пытается напоить меня «полезным» морковным соком, «чтоб щечки были такими же красными». Вот же досада.
«А если я буду морковку кушать? – осторожно любопытствую. – Тогда зайца позовем?»
«Тогда конечно, – пыхтит трубкой дед. – И зайца, и зайчиху».
«Ой, давай скорей домой возвращаться, – тороплю его. – Что-то так морковного сока захотелось».
Проводив белку, мы возвращаемся домой. По пути Гнат рассказывает мне, какие еще заветные слова бывают.
Оказывается, можно не только приманить зверя, но и отвадить его, защититься от особо опасной животины.
«Это какой? – интересуюсь. – Медведя, да? Или тигра?»
«Ну, тигры, положим, у нас не водятся. Но есть и другие твари…»
«Какие?»
«Да вот хотя бы песиголовцы».
«Песиголовцы? – удивляюсь. – Это ж еще кто такие?»
Дедушка открывал мне таинственный мир волшебных существ, которые когда-то водились, а иногда встречались и в нынешние дни в Карпатах: вовкулаков – людей, превращавшихся в полнолуние в волков, поветруль – девушек, умеющих летать и помогающих влюбленным, упырей – мертвецов, выходящих по ночам из могил, чтобы сосать человечью кровь, потерчат – душ детей, умерших некрещеными.
Среди них отчего-то особенно заинтересовали меня именно песиголовцы – могучее и коварное племя человекообразных существ с собачьими одноглазыми головами на плечах.
Историй о них Гнат знал очень много. И про то, как трое братьев, забравшись в дом песиголовца, сумели спастись, ослепив хозяина. И как храбрая девушка зарубила топором песиголовку, решившую на дармовщинку угоститься ее капустой.
«А те люди тоже заветные слова знали?» – спрашивала я.
«Нет, доню. Слова эти не всем знать и говорить можно. Только некоторым людям».
«Таким, как ты?»
«Эге ж, мольфарам».
«А маме?»
«И маме. Она тоже знает».
«А мне, – с замиранием сердечка вопрошала я, – мне можно?»
«И тебе, – с любовью смотрел на меня дед. – Ты ж нашей крови».
Да, дед часто рассказывал мне свои чудные истории и заставлял запоминать дивные и заковыристые слова. Смысла многих из них я не понимала, но Гнат говорил, что пока и не надо, главное знать и уметь правильно их произносить. Чтоб применить, если вдруг понадобится.
Это зимой.
Но куда больше любила я лето, когда кругом все пестрело буйством красок и мы с дедом ходили на реку Черный Черемош на рыбалку, выбирались в Карпатские горы, собирая на Пушкаре и Мазурке грибы, а на Синице и Белой Кобыле – ягоды, и, конечно же, повсюду – травы и корешки.
