Ректор понимал: Двуликий стремится в Обиталище. И при всём доверии к Амадеусу фон Лохкарту Мастдай не мог пустить дело на самотёк. Необходимо быть в центре событий, решил Глюкообильный.
- Мисс Маннис Пеннис, я в отъезде, - сказал он секретарше, высунув перебинтованную голову из кабинета.
Она судорожно кивнула, надеясь, что шеф не видит на её столе авантюрный женский роман Марьи Монцовой "Умертвие в экстазе".
- Если кто, то я вот… - пояснил Мастдай и отправился к камину. - Да, и хватит читать на работе художественную литературу!
Когда мисс Маннис Пеннис услышала телепортационный хлопок, она позволила себе пару едких оркских выражений в адрес Мастдая.
И вернулась к чтению: там аккурат Глаша Васюткина и Иван Перинин бросились вызволять Евлампочку Ильиничну Эпопееву из длинных щупальцев мафии. Ой, что будет!…
Недреманное Око Большого Брата не желало проясняться. Он впал в чёрную депрессию, кляня каких-то сапожников и японский кинематограф. Выпив цистерну пива, Большой Брат вернул себе более-менее деятельное расположение духа.
- Всё самому, всё самому, - простонал Лорд Тьмы.
Затем он встал, превозмогая боль в боку и конечностях, и сплёл заклинание перемещения.
Амадеус фон Лохкарт был готов задушить Горбби. Эльф-домовой трещал, не замолкая. Пустынный зной вкупе с его речами разрушали волю Лохкарта. Он шёл в мучительной полудрёме, а Горбби как ни в чём ни бывало трепался то о новой политике в области ограничения продажи спиртных напитков, то о курсе на демократизацию и разгосударствление.
"Стать волком и порвать его? - прикидывал маг. - Так я же за Добро…"
Когда стемнело, Лохкарт впал в вампиризм. Болтающий домовой беспечно шагал чуть впереди, Амадеус склонился над его шеей, ликуя, что помимо Горбби убьёт ещё двух зайцев: и поест, и заткнёт, наконец, этого коротышку. Но кровь эльфа была холодна и вонюча. Вампиро-маг порадовался: "Спасибо случаю, я не укусил его, а почувствовал неладное раньше…"
Чтобы хоть как-то отвлечься, Лохкарт запел старинную вампирскую песню:
Ой, то не вечер, а, скорее, утречко…
Ой, мне в гробу мало спалось,
Ой, мне малым-мало спалось,
Ой, да во сне привиделось…
Налетела злая Баффи,
Ой, да с Америки-страны,
Ой, да вонзила кол осинов,
В грудь мою левую, увы…
Амадеус распалялся, всё громче и проникновеннее голося безысходную свою песнь:
Дракула-граф, он ведь догадлив был,
Он сумел сон мой разгадать…
- Товарищ, - прервал песню Амадеуса Горбби. - А товарищ… Уж не вампир ли вы?
- А если и вампир, - недобро блеснул клыками в сумерках Лохкарт. - Ты кто, скинхед? Бить будешь?
- Нет, что вы. Нам, эльфийцам, всё равно. А вот если вы захотите от вампиризма избавиться, то мой вам совет: найдите в полнолуние хорошего стоматолога из наших. Он вам клыки-то и вырвет. Будете снова нормаль…
Горбби не успел договорить: разъярённый Лохкарт наотмашь шлёпнул его по глупой лысой голове.
Эльф описал в воздухе идеальную дугу и приземлился к воротам Обиталища.
- Какую песню запоганил! - досадливо сплюнул Амадеус. - Ничего, зато Харря близко…
Дрожащий эльф прижался к воротам. Ему отнюдь не улыбалось погибнуть от рук вампира.
Вампиро-маг навалился на створку, и та потихоньку начала открываться. Горбби прошмыгнул в щель и припустил по тёмному коридору в глубь Обиталища, ориентируясь при помощи ультразвука. Вскоре зажёгся свет: Лохкарт вошёл.
Через несколько мгновений Горбби был отброшен в сторону огромным чёрным волком. Волк нёсся с невообразимой скоростью.
Эльф-домовой помахал ушами, приходя в чувства, и побежал вслед за зверем.
- Харре… грозит… опасность… - шептал он в такт шагам.
В комнате трёх дверей Горбби ринулся сразу в среднюю, попросту не заметив две другие. Он получил фору, ведь Лохкарт начал осмотр с левой, так же как и ребята несколькими часами ранее…
Мерлин пережил второе унижение за ночь, когда покусанные волком-упырём фигуры стали нападать на ещё не заражённые, не разбирая цвета, и даже на хозяина…
"Всё-таки как сильно магия меняет
человека", - сказал Гарри Поттер
и почесал хоботом плавник.
Анекдот.
Коридор никак не хотел заканчиваться. Он несколько раз круто поворачивал и просто продолжался: ни дверей, ни комнат.
Шаурма ни на секунду не замолкала:
- Иди на "Астру"… Иди на "Астру"… Балаклава, Балаклава, вы меня слышите или вы меня не слышите?… Передаём сигналы точного времени, начало шестого сигнала соответствует приходу Чистого Зла… Заяц! Ты слышишь меня?… Ну, заяц, погоди!!!…
Харря, естественно, нервничал. Болтающий продукт выводил его из себя, хотелось заорать, задушить кого-нибудь или взорвать Обиталище. Измученный злыми эмоциями Поттный ограничился тем, что дал впереди идущему Джеймсу Барахлоу вдумчивого, основательного пендаля.
- Эй, пухлый! Совсем офонарел?! - вспыхнул Джеймс (всё же было слегка неожиданно и довольно-таки больно).
Барахлоу развернулся и врезал Харре в подбородок. Талантливо исполненный хук поверг Поттного в бессознательное состояние. Молли еле успела увернуться от тяжёлого падающего тела.
- Хм, а переговорами нельзя такие ситуации разруливать? - спросила она Джеймса.
- Прости, погорячился, - извинился без всякого энтузиазма Барахлоу, потирая то место, где спина встречается с ногами.
…Харря шёл по незнакомому городу. Было чрезвычайно жарко, как это водится в летние вечера. Мальчик был до того худо одет, что ему сделалось мерзко, когда он оценил свои лохмотья.
Неизвестный пьяный крикнул: "Эй ты, немецкий шляпник!" Харря остановился и судорожно сорвал с себя шляпу - высокую, островерхую хоботастовскую шляпу… "Надо же, учудил ходить среди шмуглов в одежде волшебника!" - устыдился Харря, комкая головной убор и засовывая его за пазуху.
Под мышкой у Поттного была зажата радиола "Романтика". Пальто оттягивал здоровенный топор, висевший на нарочитой петле, приделанной к изнанке.
Зайдя в подъезд преогромнейшего дома, впрочем, невзрачного, как и любой другой, Харря поднялся по тёмной узкой лестнице на четвёртый этаж и постучал в дверь с табличкой "Старушка-процентщица".
- Кто там? - послышался из-за двери дребезжащий голос.
- Я вам денежки принёс. За квартиру… За январь… - вкрадчиво соврал Харря.
Дверь открылась. Перед Поттным предстала крошечная, сухонькая старушонка шести десятков лет, с острыми и злыми глазками. Белые, почти не поседевшие волосы её были обильно смазаны маслом.
Одёрнув кацавейку, тонкошеяя старушка почти пропела:
- Вот и славно, хорошо, положите на комод.
И, шаркая тапками, направилась в глубь квартиры.
Харря проследовал за ней, положил радиолу на стол и выхватил топор. Бабка что-то говорила, но парень не слушал. Он размахнулся и всадил топор в голову несчастной процентщицы.
"Вжик!" - пропел топор. "Хрясь?!" - удивился старушечий череп, крепко захватив лезвие.
Харря выпустил топорище из слабеющих пальцев.
- Да Достоевский вас подери!!! - заорала, пошатываясь, старушка. - Вот замотали-то! И ходют, и ходют… Спасу нет!
Харря нервно сглотнул, наблюдая, как процентщица разворачивается к нему лицом. Затем он посмотрел ей под ноги.
- Ба… ба… Бабушка… - промямлил мальчик. - А почему ты не отбрасываешь тени?
- А это потому, внучек, что я давным-давно отбросила копыта!
Харря попятился от ужасной старушки, оступился и упал навзничь.
Процентщица попыталась дотянуться до засевшего в её голове топора, неуклюже вскидывая руки.
В комнату вбежала Молли Фригидель с плеером "Сони" и коробкой мармелада.
- Поттный, хватит валяться! - приказала она, выбрасывая плеер и мармелад и тряся Харрю за грудки.
Харря разомкнул веки, и его сознание постепенно вернулось в лабиринты Обиталища.
- В расчёте? - протянул ему ладонь Джеймс.
- Угу, - пожал её Поттный, вставая.
Голова трещала, зато Шаурма заткнулась!
Правда, плетущийся позади друзей Харря не сильно-то радовался: "Дожил… Во сне уже людей убивать начал. Охо-хо, Зло близко…"
За очередным поворотом путников поджидал матёрый Швейцарус Рекс: взрослая, бородатая особь злобного зверя, облачённого в форму без знаков отличия и в строгую фуражку. В руках Швейцарус сжимал две вязальные спицы, скорбно на них глядя и сокрушённо качая головой.
Сидел Швейцарус за массивным столом. На столе покоились телефон, лампа, чайник и стакан в подстаканнике.
Заметив пришельцев, страж суетливо спрятал спицы.
- Предъявите документы, - делая ударение на "у", потребовал Швейцарус, обретая душевное равновесие.
- Это какие же? - поинтересовался Джеймс.
- Пропуск, али любой иной аусвайс, - разъяснил страж.
- Пропуск, извините, куда? - хитро прищурилась Молли.
