Спасение оказалось погибелью. В какой-то момент я почувствовал, что все, конец. И сразу стало легче. Перестали волновать твари, которые, как я чувствовал, продолжали преследовать меня; даже несмотря на то, что я находился под водой, они все равно знали, где я. Не было никакого удивления, когда спустя всего минут пять я понял, что уже задыхаюсь, хотя не прошло и дня, как я плавал под водой по полчаса. Ощущение тела практически полностью пропало. Правда, всю эту своеобразную гармонию нарушила вклинившаяся ехидная мысль, интересовавшаяся, как ЭТО будет? Свет в конце туннеля уже один раз в моей жизни был. Просто свет и просто тьма тоже были. Даже как-то разноцветные круги плыли перед глазами, только вот смешного в них я ничего тогда не нашел. В тот раз произошло действительно чудо, раз остался жив, и это был первый раз в череде последующих. Теперь же мне было просто любопытно, что будет на этот раз? Ведь прежде ничего не повторялось, значит, и в этот раз должно быть все по-другому.
* * *
Я оказался на сто процентов прав! Сначала по глазам будто резанули бритвой, а когда я вновь смог видеть, то передо мной предстала девушка. Она стояла посреди солнечной, цветущей долины, и от нее исходило такое ощущение спокойствия, что я, совершенно не противясь, «пошел» к ней (понятие «пошел» вообще неправильно, фактически шел не я, а окружающее меня пространство двигалось по моему желанию в нужную сторону; хотя ноги я переставлял, но ощущал, что все равно стою на одном месте). Девушка была одета в белую тунику, а на пышных черных волосах лежал венок из каких-то незнакомых мне цветов. Призывно мне помахав, она, улыбнувшись, присела на край заботливо постеленной скатерти, на которой стояли разнообразные яства. Неотрывно глядя в ее ярко-зеленые глаза, я продолжал «идти». Ее улыбка… ее губы… ее глаза… меня тянуло к ней словно магнитом, и мне это нравилось. Не было совершенно никакого желания противиться этому зову. Глупо улыбаясь, я «шел» все быстрее и быстрее, пока, наконец, не «побежал». Я чувствовал себя просто превосходно! Никакой боли в разорванном плече, переполнен силой и энергией, мысли мои совершенно чисты — я думал только о девушке, сидящей, казалось бы, прямо передо мной, однако я все «бежал» и «бежал», а она практически не приближалась.
Прямо передо мной возник Дженус, который тут же начал на меня вдохновенно орать. Слов, да и вообще звуков, я не слышал, но вот по его бешеному лицу и широко открывающемуся рту сразу понял, что меня наш Господь Бог совсем не благословляет. Скорее, наоборот. Впрочем, мне было абсолютно все равно, пусть хоть кипятком писает. Я хотел (желал, жаждал, стремился — нужное подчеркнуть) оказаться рядом с сидящей девушкой, если судить по ее внешности, зеленоглазой ведьмой. К моему удивлению, Дженус почти сразу исчез, причем с самым расстроенным видом. Покачав головой и махнув на меня рукой, он просто растаял в воздухе. Весь его вид говорил, что больше иметь дел с этим дураком (то есть со мной) он больше не желает. Естественно, на такое отношение к моей персоне я не мог не обратить внимания, даже перестал «бежать», остановился. Девушка, увидев, что я встал как вкопанный, поднялась на ноги и опять поманила меня к себе, указывая то на себя, то на скатерть с едой. Но ощущение спокойствия во мне почти полностью развеялось. Стали проявляться раздражительность, ожидание, даже злоба. Желание двигаться к девушке пропало начисто. Сразу же вспомнилась Солина, ее красота, которая ни в какое сравнение не шла с красотой зовущей меня девушки, последняя безоговорочно проигрывала едва ли не по всем статьям. Спрашивается, чего я к ней, как баран на бойню, бежал? Вслед за тем вспомнилось все, что произошло, и мгновенно появилась пара сопутствующих мыслишек. Если я ТАМ умер или умираю, то сейчас передо мной… Как бы в подтверждение моих мыслей лицо девушки исказила неистовая ярость. Сорвав венок с головы, она кинула его на землю, после чего стала стремительно меняться. Волосы из черных и пушистых стали белыми и уложенными, на лице появились следы макияжа; одежда тоже претерпела изменение. Теперь на ней было надето кроваво-красное платье с двумя большими вырезами по бокам и, наверное, немаленьким на спине (но это уже было просто предположение). Девушка щелкнула пальцами, и скатерть со всей находящейся на ней жратвой канула в неизвестность. Потом она посмотрела мне в лицо, и, хоть нас, вроде бы, разделяло порядочное расстояние, я видел ее глаза столь же отчетливо, как если бы она стояла в шаге от меня. Поэтому я мог с уверенностью сказать, что они были полны жуткой злобы на меня, от них исходила просто опаляющая ненависть — она жаждала моей крови. Все так же продолжая смотреть мне в глаза, она более чем недвусмысленно провела по горлу ногтем с явными следами маникюра. Я всегда отличался дебильной реакцией на пограничные ситуации. Вместо страха или каких-либо других подобающих ситуации чувств, которые были просто обязаны появиться, мной овладело любопытство. Спрашивается, чего я такого сделал этой особе, что она меня так сильно возненавидела? Из-за того же любопытства я подмечал абсолютно ненужные для меня детали, типа того же маникюра.
— Идиот!!! — рявкнул кто-то мне в ухо, да так, что я едва окончательно не скопытился.
Я мгновенно отпрыгнул в сторону (как ни странно, это получилось), развернувшись, увидел Дженуса и уже рявкнул сам:
— Придурок!!!
Хлоп! От оплеухи, прилетевшей откуда-то сбоку, меня едва не вырубило.
— Сволочь!!! — прозвенел женский голос.
Вновь отпрыгнув и развернувшись, на этот раз уставился на девушку в красном.
— Дура!!!
— Убью тварь! — прорычала она.
— Он не только сволочь, он еще и редкостный идиот, — деликатно высказался Дженус, но, увидев дьявольский огонек в глазах девушки, добавил: — Но убивать его все же не надо, еще успеется.
— А может, это с вами что-то не так, а? — потирая рукой щеку, произнес я. — Один гад, шантажист и просто урод редкостный, другая истеричка.
— Это кто здесь истеричка?!! — двинувшись в мою сторону, сквозь стиснутые зубы спросила девушка.
— А еще и дура, — отступая, невозмутимо добавил я. — Иначе бы не задавала такие глупые вопросы.
— Хранись, малец! — кинулась она на меня, но тут же была перехвачена Дженусом.
— Флема, успокойся.
— Я спокойна! — вырываясь из объятий Дженуса, крикнула она. — Я просто само спокойствие, вот только дай убить этого сопляка!
— Но-но! — почти искренне возмутился я. — У самой молоко на губах не обсохло… Или это не молоко? Случаем не секретарша нашего Господа Бога?
— Флема, — убийственно спокойно сказал Дженус, разжимая свои объятья, таким образом даруя девушке-истеричке свободу. — Забудь, что я сказал. Можешь убить его.
— С удовольствием! — отозвалась она, ее глаза как-то подозрительно и опасно блестели, хотелось бы верить, что из-за наворачивающихся на них слез, но я был уверен, что это не так. Согнув руки в локтях и направив их в мою сторону, она сделала движение пальцами, после чего в каждой из ее ладоней появились сгустки тьмы.
— За все те пятнадцать раз, что ты уходил от меня, — сказала она, кинув в меня первый сгусток тьмы, от которого я с легкостью увернулся.
— Пятнадцать? Врешь! Я помню… м-м-м… только семь… восемь… да, только восемь.
— А сколько раз ты был на волосок? — спросила она, кинув второй сгусток. Я уж, было, возликовал, что она хоть чуть-чуть остыла, но ее ладони вновь заполнились тьмой.
— А я почем знаю?! Много!
— Вот именно! — прошипела она, кидая третий сгусток, который едва не попал в меня.
Окружающее нас пространство изменилось. Мы были на ристалище, на точной копии арены Колизея, Дженус же, развалившись в кресле Цезаря, хрустел попкорном. Причем с пространством здесь происходила та же фигня, что и в предыдущей локации. Он сидел, казалось бы, очень далеко, но я его видел и слышал так, будто он находился от меня метрах в пяти. Хорошо, что этот же закон не распространялся на истеричку, а то и не знаю, чем бы мне это грозило, кроме, разумеется, примитивной смерти.
