Даже тролли не могут перейти через эти горы, а любой человек, решивший проехаться по нашим дорогам, рискует получить камнем по голове. Кроме того, достаточно разрушить Ланкрский мост, и…
— Не знаю, м'м. Наверное, так положено, у каждого короля должен быть свой замок.
— Вот глупая девчонка… Неужели тебе не интересно? Ты что, вообще никогда не задаёшься никакими вопросами?
— А зачем, м'м?
«Я назвала ее глупой девчонкой, — подумала Маграт. — Становлюсь настоящей королевой».
— Ну, хорошо, — смирилась она. — На чем мы остановились?
— На том, что нам нужно две тысячи ярдов синего мебельного ситца в мелкий белый цветочек, — заявила Милли.
— А мы не промерили и половину окон, — вздохнула Маграт, скручивая портновский сантиметр.
Она посмотрела вдоль Длинной галереи. Самым главным в ней, самым примечательным, первым, на что обращал внимание любой увидевший ее, была длина. Этой характерной особенностью галерея была похожа на Главный зал и Глубокие подземелья. Название служило идеально точным описанием. Раскрудит ее, как выразилась бы нянюшка Ягг.
— Почему? Ну зачем в Ланкре построили замок? — спросила Маграт скорее у самой себя, потому что разговор с Милли практически ничем не отличался от разговора с собой. — Мы никогда ни с кем не ссорились. Кроме как друг с дружкой в субботу вечером у таверны.
— Не могу сказать, м'м.
Маграт опять вздохнула.
— А где сегодня король?
— Открывает Парламент, м'м.
— Ха! Парламент!
Это было еще одной гениальной идеей Веренса. Он пытался ввести в королевстве эфебскую демократию, предоставив право голоса любому, ну, практически любому «имеющему харошую рипутацию, мужского пола, старше сорака лет, влодеющиму домом, с даходом в три с палавиной козы в год» — никому не хочется прослыть круглым дураком, предоставившим право голоса беднякам, преступникам, сумасшедшим или женщинам, которые абсолютно не умеют пользоваться правами. В общем, Парламент появился, правда члены его приходили на заседания, когда им хотелось, никто никаких протоколов не вел, а еще все всегда соглашались с Веренсом, потому что он был королем. Зачем нам король, разумно рассуждали люди, если придется править самим?
Нет, король должен выполнять свои обязанности, он даже может не уметь читать, но править обязан. Никто ведь не заставляет его крыть крыши или доить коров, верно?
— Милли, мне скучно. Скучно, скучно, скучно. Я, пожалуй, пойду погуляю в саду.
— Позвать Шона с трубой?
— Нет, если еще хочешь жить.
Не все сады были перекопаны для сельскохозяйственных экспериментов, кое-что еще уцелело. Был, например, садик со всякими полезными травами — несколько бедноватый, с точки зрения Маграт, потому что росли здесь только те травы, которые использовались в качестве приправ. А скудного воображения госпожи Пышки хватило только на мяту и шалфей. Но вырвена? Тысячеглистник? Львиный зад? Ничего этого не было и в помине.
А еще в замке был знаменитый лабиринт — или, по крайней мере, он должен был стать таковым. Веренс посадил его потому, что где-то услышал, будто бы лабиринт королевскому обиталищу просто необходим. Оставалось дождаться, когда кусты вырастут выше их нынешней высоты в один фут — вот тогда лабиринт станет действительно знаменитым, и люди смогут в нем заблудиться, не закрывая глаз и не сгибаясь в три погибели.
Маграт уныло брела по дорожке, подметая подолом огромного пышного платья мелкий гравий, когда с другой стороны живой изгороди вдруг раздался чей-то вопль.
Однако Маграт узнала голос. Она уже изучила некоторые традиции Ланкрского замка.
— Доброе утро, Ходжесааргх, — поздоровалась она.
Из-за поворота, промакивая лицо носовым платком, показался королевский сокольничий. На его руке, сжав запястье когтями, словно некоим пыточным инструментом, сидела птица. Злобные красные глазки глядели на Маграт поверх острого как бритва клюва.
— У меня новый ястреб, — с гордостью сообщил Ходжесааргх. — Ланкрский ворончатый ястреб. Еще никому не удавалось их приручить. А я приручаю. И он уже почти перестал клевать мой, а-а-а-аргх…
Сокольничий яростно замолотил ястребом по стене, пока тот не отпустил его нос.
Строго говоря, сокольничего звали несколько иначе. С другой стороны, если считать настоящим именем имя, которым человек обычно представляется, то сокольничий определенно был Ходжесааргхом.
Основная беда была в том, что все ястребы и соколы замка происходили родом из Ланкра, то есть обладали врожденной независимостью ума. После долгого разведения и не менее долгой дрессировки Ходжесааргху удалось наконец добиться того, чтобы они отпускали держащую их руку, и сейчас он работал над тем, чтобы заставить их перестать набрасываться на ближайшего к ним человека, то есть неизменно на Ходжесааргха. Тем не менее сокольничий был чрезвычайно оптимистичным и добродушным человеком, живущим исключительно ради того дня, когда его птицы станут лучшими в мире. Тогда как птицы жили исключительно ради того дня, когда им удастся отклевать у Ходжесааргха второе ухо.
— Вижу, ты добился неплохих результатов, — похвалила его Маграт. — Но, может, стоит обращаться с ними чуточку пожестче? Иногда это помогает.
— О нет, госпожа, — не согласился с ней Ходжесааргх. — Доброе отношение совершенно необходимо. Тут крайне важно установить связь. Если они не будут вам верить, а-а-а-аргх…
— Что ж, не буду тебе мешать, — сказала Маграт, когда в воздух полетели перья.
Маграт была нисколечко не удивлена, когда узнала, что в Ланкре существует четкое разграничение по использованию ловчих птиц. Веренсу, как королю, разрешалось иметь гиросокола (кем бы эта тварь ни была), любым живущим поблизости графам дозволялось охотиться с супсанами, а священнослужители могли использовать для охоты пустельгу воробьиную. Простолюдинам разрешалось бросать палки [61]. «Интересно, а какая птица приличествует нянюшке Ягг? — задумалась Маграт. — Наверное, маленький заводной цыпленок, тут все очень строго».
Для ведьм определенной птицы не существовало, но, как королеве, в соответствии с правилами использования ланкрских ловчих птиц Маграт дозволялось охотиться с ухтыястребом — или, как еще его называли, с мучеником бородатым. То была небольшая близорукая птица, которая предпочитала ходить, а не летать. При виде крови она теряла сознание. Стая из примерно двадцати ухтыястребов могла заклевать вусмерть больного голубя. Маграт примерно с час носила птицу на руке. Ястреб только сипло дышал и наконец задремал вверх лапками.
Но у Ходжесааргха хотя бы было занятие. В замке вообще много у кого было занятие. Каждый делал что-то полезное, за исключением Маграт. Ей же оставалось просто существовать. Конечно, если она с кем-нибудь заговаривала, ей любезно отвечали. Но она всегда отвлекала людей от той или иной важной работы. Кроме обеспечения продолжения королевской династии (кстати, Веренс уже заказал книгу по этому вопросу) Маграт…
— Эй, девочка, ближе лучше не подходи. Иначе можешь сильно пожалеть, — вдруг услышала она чей-то голос.
Маграт решила возмутиться:
— Девочка? Мы почти стали членами королевской семьи
