Вот по коридорам, петляя среди довольно-таки плотной толпы, деловито бежит палач в красном колпаке, держа под мышкой чей-то труп. Труп волочится тряпичными ногами по полу, и его набитая ватой голова с жутким оскалом смешно болтается при каждом шаге. Вот мимо медленно и грузно топает карета на четырех ногах. Ноги, спрятанные за намалеванными колесами, то и дело натыкаются друг на друга, отчего внутри кареты раздается злобное пыхтение и ругань их хозяев. Однако, не успели вы оторвать изумленного взгляда от этого зрелища, как вас отвлекают дикие вопли: «Они украли нашу курицу!» А после мимо пробегает толпа людей в черном, несущаяся за улепетывающим парнем с огромной куриной головой из папье-маше в руках.
– Конкуренты, – со знанием дела пояснил профессор Ферро, ловко отступив вбок, чтобы его не снесла толпа преследователей курицы. – В театре, мои друзья, нужно держать ухо востро. Самые душераздирающие трагедии в театре происходят не на сцене, а за кулисами, в безжалостных театральных интригах. Ах, какая тут иногда творится драма… – Может, профессор и хотел произнести это осуждающе, но его голос прозвучал скорее мечтательно. Мне вдруг подумалось, что раньше он, наверное, работал в каком-то театре – и теперь очень скучал по тем временам.
Сейчас едва минул полдень, а наше выступление было назначено на вечер, но мы тем не менее приехали заранее. Во-первых, нужно было посмотреть спектакль труппы, которая будет выступать до нас. А во‐вторых, как объяснил куратор, так принято. Необходимо расставить декорации, проследить, чтобы коварные конкуренты ничего не испортили и не украли, переодеться и повторить роль. Затем заменить то, что все-таки успели испортить и украсть коварные конкуренты, а потом уже, собственно, можно и выступать.
Обстановка вокруг царила самая творческая и непринужденная. Это был студенческий театральный фестиваль, и многие адепты с руководителями знали друг друга уже несколько лет. Пока мы шли по коридору, до нас то и дело доносились приветствия, а профессор Ферро постоянно останавливался, чтобы перекинуться с кем-нибудь парой слов.
Обычных зрителей на представление тоже пускали, но почти половину зала займут другие актеры-любители. Впереди же расставят кресла для неприступных судий, которым предстоит решить, кому достанется кубок фестиваля и первое место. Сегодня был последний день фестиваля, так что долго томиться в ожидании не придется. Решение вынесут уже вечером, после выступления.
– Председателем жюри будет сам Жюфо! – с придыханием объяснил нам профессор пару дней назад и закатил глаза в таком восторге, что мы сразу поняли: это очень важный человек. – Он ставил «Маргариту и придворного» в прошлом сезоне, и это был такой успех, такой успех!
О «Маргарите и придворном» я знала. Полгода назад я очень хотела пойти на этот спектакль, но мадам Фоббс считала, что театр вреден для неокрепших умов и научит только плохому. В общем, на спектакли наш пансион не вывозили.
«Обязательно посмотрю эту постановку с Генри, когда мне не нужно будет больше прятаться», – подумала я и ощутила внезапное воодушевление, поняв, что этот день уже скоро.
Всего-то пару недель… А потом – свобода! Я буду жить в комнате с розовыми обоями и болонкой, а не с вечно недовольным Хэйвудом, и стану делать, что захочу! А болонку я назову Хэйвудом – назло ему, за все то пренебрежение, которое он мне выказал!
«Вот он удивится, если однажды увидит меня на балу в женском платье, когда все закончится, – от этой мысли я невольно хихикнула. – Интересно, догадается ли он?»
Представив комично вытянувшееся лицо Хэйвуда, который в моем воображении глупо открывал рот от изумления, а потом хлопался на колени и просил прощения за свое поведение, я улыбнулась несколько злорадно – и тут же почувствовала, как меня ухватили за шкирку.
– Чего лыбишься? – злобно спросил меня незнакомый крупный тип в средневековых одеждах. – Я что, смешно выгляжу? Ой…
Рука громилы вдруг покрылась ледяной коркой аж до локтя, и он покачнулся, словно от удара невидимой воздушной волной в грудь. Ощутив свободу – с замороженной рукой трудно удержать кого-то за шкирку, – я сразу отступила назад, за спины шагнувших вперед Генри и, что неожиданно, Хэйвуда.
– А это ведь наши маги, – с ласковой издевкой пропел кто-то сбоку. Выступив из коридора, перед нами выстроилась по меньшей мере сборная великанской страны по закидыванию предметов на антресоли. Противники были высокими, крупными, с явными признаками бурной молодости на лицах: у кого-то сломан нос, у кого-то иссечена бровь, а парочка даже могла похвастаться шрамами.
Я сперва решила, что на нас напали местные хулиганы. Но тут взгляд выхватил чернильные пятна, покрывающие шишковатые пальцы оппонентов, и второпях засунутые в карманы мятые листы с криво написанными строчками. Неужели это какие-то поэты? Мне казалось, они должны выглядеть как-то… утонченнее. Хотя поэтам, наверное, виднее, как они должны выглядеть.
Однако тут громилы, как по команде, недобро оскалились. По их желчному виду и по тому вниманию, с которым они на нас воззрились, я поняла, что они так и ждут, когда мы неправильно произнесем какое-нибудь слово, чтобы застыдить нас. О нет… те самые менестрели из Королевской академии менестрелей!
– Чем обязаны? – донельзя раздраженный чем-то Хэйвуд смерил оппонентов неприязненным взглядом. Генри рядом с ним молча сложил руки на груди.
– Ну как, хотели познакомиться с вашим актерским составом, – с той же издевкой продолжил тип, стоявший впереди. Наверное, их главарь.
Они уже переоделись в костюмы, и, окинув взглядом толпу перед нами, я вспомнила, что они тоже привезли на фестиваль «Ромео и Джульетту». Главарь был в бриджах с разрезами и с мечом на поясе. Справа от него стоял «брат Лоренцо», черная сутана которого многозначительно колыхнулась, когда он ударил кулаком в свою ладонь и поиграл мышцами груди. Слева оказалась плотная коренастая «кормилица». А где…
Однако тут, опередив мои мысли, из-за спин шагнул еще один парень, до этого стоявший позади, – в голубом платье, криво сидящем на его мощной фигуре, с трехдневной щетиной и в желтом патлатом парике. Безошибочно выделив меня из толпы, он, не отрывая от меня взгляда, рубанул рукой по волосатой шее. А вот и Джульетта собственной персоной.
– Что тут происходит?
Профессор Ферро, отошедший на пару минут, чтобы поприветствовать знакомого, вовремя заметил намечающуюся стычку. Он втиснулся между Хэйвудом с Генри и главарем «поэтов-хулиганов», отчего я тихонько выдохнула. Я никогда не участвовала в драках, и начинать совсем не хотелось. Мало того что это опасно, так еще и ужасно неприлично!
– Мы просто подошли поздороваться, – тут же тоненьким голосом, как волк из сказки, который притворялся мамой-козой, проблеял главарь оппонентов. – По-дружески…
– Ах, Сквоттерсон, зачем ты оправдываешься? – раздалось из темных глубин коридора.
Через пару секунд оттуда показался тощий мужчина с такими пышными усами, что они казались приклеенными. Усы являлись единственной примечательной деталью на фоне его блеклого лица и тщедушной фигуры. У меня сложилось впечатление, что они просто-таки высосали из хозяина все жизненные соки, дабы удивить мир своей пышностью и ухоженностью.
Я на всякий случай заглянула в коридор. Сначала оттуда вышла команда менестрелей-великанов в полном составе, затем их руководитель. Может, там еще кто-то прячется и ждет удачного момента, чтобы появиться? Однако коридор был пуст, и я перевела взгляд на профессора Ферро.
– Саббини, – меж тем, как змея, прошипел наш куратор. Он не спускал с усатого тяжелого взгляда. – Следи за своими студентами!
– Разве мои ученики могут кому-то навредить? – делано удивился Саббини. – Да они и мухи не обидят!
«Джульетта», которая как раз чиркала ладонью по горлу, гипнотизируя меня взглядом, при этих словах спрятала руки за спину и растянула губы в угодливой улыбке. Стало видно, что впереди у нее отсутствует зуб, видимо, выбитый в драке.
