– Ах, молодежь! – умиленно протянул он и сложил руки на своей фальшивой груди. – Я в ваши годы еще и не с таких высот сигала!
Подлетев ко мне, этот… оболтус со всей силы столкнул меня с балкона, прямо на топчущегося внизу Хэйвуда! Я даже не успела завопить – только представила, как расшибусь в лепешку, встретившись с твердым полом, и…
Хэйвуд меня поймал. Машинально шагнув вперед, он успел подхватить меня на руки, а я обняла его за шею. Из зала тут же раздалось умиленное: «О-о-о!» – и Хэйвуд мигом разжал руки. Но я все же смогла встать на ноги и кое-как расцепила вцепившиеся в «Ромео» пальцы.
– Кто указал тебе сюда дорогу? [3] – дрожащим голосом спросила я, с трудом вспомнив свои слова. Хэйвуд, к счастью, ответил верно. Его почти не сбило то, что я на него свалилась, и дальше диалог пошел по накатанной. Почти до самого конца пьесы.
Вот уже шли последние реплики – Генри, то есть Парис успел подраться с Ромео и пасть от его руки, я уже разместилась на усыпанной розами кровати. Конечно, по идее, Джульетта должна лежать в гробу, но ложиться в гроб я отказалась наотрез даже один раз, и поэтому профессор Ферро позаимствовал из лазарета кровать на колесиках. Ее красиво задрапировали тканью и засыпали живыми и иллюзорными розами. Иллюзорные мне нравились больше, потому что не кололись.
– И с поцелуем умираю! [4] – драматично объявил надо мной Хэйвуд.
Затем я почувствовала, как он, облокотившись руками о край кровати, наклоняется ко мне. О край кровати, которую никто не обработал заклинанием против скольжения и которая стояла на скользкой, намазанной не пойми чем сцене! Кровать вдруг медленно поехала, рука Хэйвуда соскользнула, и… он буквально упал на меня, а его губы прижались к моим в совершенно нетеатральном поцелуе.
– М-м-м! – Замычав, я распахнула глаза и попыталась спихнуть его с себя.
И мне бы удалось это сделать, если бы он сам не пытался активно слезть. Едва Хэйвуд на миг привстал, как я сбила его руку, упирающуюся в раму кровати. Он тут же снова упал сверху, впившись в мои губы уже вторым поцелуем.
– О-о-о!!! – неслось из зала. – Раздевай ее, мужик!
Тут я сообразила, что кровать на колесиках все еще куда-то едет и мы, скорее всего, сейчас улетим в зал. Я уже готовилась к падению, как Хэйвуд наконец-то смог ухватиться за раму и спустил одну ногу с кровати, затормозив наше с ним движение. Но, не успела я выдохнуть, как его словно сдернули с меня – хотя почему «словно»? Мигом слетев с кровати, пока та снова не поехала, я обнаружила, что Хэйвуда держит за шкирку злой, как тысяча чертей, Генри.
– Ты же умер! – в полнейшем восторге завопили из зала.
– Любовь дала мне силы, чтоб восстать из могилы, – мрачно отозвался Генри и, разжав пальцы, сорвал с пояса свою рапиру. – Защищайся!
Хэйвуд, который тоже был очень зол из-за всего произошедшего, не стал дожидаться второго приглашения. Схватив свою шпагу, он тут же напал на Генри. У парней уже было несколько постановочных сражений в спектакле, но разворачивающийся передо мной бой разительно от них отличался. Они дрались так, словно от этого и вправду зависело, с кем останется их возлюбленная. Я в ужасе прижала руки к губам. Что они творят?
Тут Генри, яростно нападающий на Хэйвуда, выбил его шпагу, и та со звоном пролетела по сцене.
– Генри! – взвизгнула я.
Он же не собирается и вправду его проткнуть? Это же все понарошку? Хэйвуд, в свою очередь, не стал просто стоять и ждать. Едва оказавшись без шпаги, он сложил пальцы в какую-то фигуру и сделал красивый, плавный жест. Перед ним сразу вырос ледяной щит, а с потолка повалил густой, пушистый снег.
Шпага Генри, жалобно звеня, сломалась о щит. Бросив обломок на пол, он выставил руки вперед, поднимая на сцене ветер. Публика уже не просто улюлюкала – она восторженно вопила. Наверное, магической схватки этот театр еще не видел.
Тут, нечаянно пошатнувшись, я толкнула кровать – и она полетела вперед, набирая скорость. Я уже испугалась, что сейчас она покалечит кого-то в зрительном зале, как Генри, заметивший это, выставил руку, и кровать взлетела в воздух. Плавно перекувыркнувшись над головами зрителей, она опустилась обратно на сцену, а в зал посыпался дождь из цветов, укрывавших ложе Джульетты.
Восторженные вопли впавших в экстаз зрителей, казалось, сейчас обрушат потолок. Хэйвуд сообразил, что пора прекращать шоу, и не стал ждать. Едва Генри обернулся, он подсек его каким-то заклинанием, отчего друг упал на спину.
– Лежи! – послышался из-за кулис приглушенный шепот профессора Ферро. Генри, недовольно дернув ногой, все же притворился мертвым.
Я бросила на Хэйвуда дикий взгляд. И как нам дальше выкручиваться? Он же должен был выпить яд, а я – заколоть себя его кинжалом… Хэйвуд, которому, видимо, уже хватило на сегодня импровизации, в два шага подошел ко мне и, схватив за руку, поволок к краю сцены.
– Теперь сбежим и будем счастливо мы жить, никто не сможет нас с тобой остановить! Конец! – мрачно произнес он в накрывшей вдруг зал оглушительной тишине.
Он до боли сжал мою ладонь, и мы стояли под все еще падающим сверкающим снегом. Внезапно в зале послышались первые неуверенные хлопки, потом к ним присоединились другие – и через минуту все зрители хлопали, вопили и топали ногами.
Мы поклонились один раз, затем еще один вместе с остальными актерами, выбежавшими на сцену, и наконец сверху упал занавес. Все… Это представление я не забуду до конца жизни.
И только когда мы наконец скрылись за кулисами, я сообразила, что Хэйвуд меня поцеловал. Прямо в губы! Это был мой первый поцелуй, и его украл Хэйвуд!
Какой ужас…
Когда спектакль закончился, я больше всего хотела побыстрее сбежать из театра и попасть в свою комнату в академии. Сяду там на кровать, запечатаю дверь наглухо и не выйду до самого восемнадцатилетия, чтобы ненароком не встретиться с Хэйвудом. Хотя нет, нельзя, он же живет со мной… Тогда тем более закроюсь в комнате и не пущу его! Пусть идет и спит в другом месте, подлый… целователь беззащитных людей! Ужас, как же стыдно перед Генри – он все видел!
Однако через пару мгновений пришло осознание, что дело еще хуже, чем я думала, поскольку все видел не только Генри, но и остальные адепты! Томас, который не может сохранить секрет, даже если от этого зависит его жизнь; Билл Адамс, наш одногруппник, и все остальные участники пьесы. Они же будут надо мной смеяться, а потом расскажут всем в академии… И тогда нам с Хэйвудом действительно придется забаррикадироваться в комнате и не выходить, потому что нас задразнят. Все же думают, что я парень, и крепкий мужицкий поцелуй чрезвычайно повеселит адептов.
– Ты чего хватаешься за голову? – раздался рядом голос Генри, и я наконец открыла глаза. Я представила будущую катастрофу в таких красках, что в полуобморочном состоянии прислонилась к стене.
– Ничего, просто так, – пискнула я, не решаясь взглянуть на него. Вдруг он будет меня презирать?
– А… я хотел спросить… там, на сцене, только что… – нерешительно начал друг, и я побледнела. Началось.
– Я не хочу об этом говорить, – выдавила я из себя и, отлепившись от стены, понеслась куда глаза глядят. Найду себе местечко потише, где можно подождать, пока не настанет время возвращаться в академию.
Глаза завели меня в узкий закуток за кулисами, откуда было прекрасно видно сцену. Сцену, на которой стоял незнакомый мужчина в ярко-розовом фраке, вручающий огромный, сияющий под светом софитов кубок удивленному профессору Ферро. Так… Мы что, заняли первое место?
– Актеры, на сцену! – Мужчина в розовом взмахнул рукой.
Вся наша труппа высыпала из-за кулис и сгрудилась возле куратора. Вся, кроме меня, – заметив на сцене и Хэйвуда, и Генри, я решила, что ни за что туда не пойду. Они покрутили головами, разыскивая меня. Особенно старался Томас, который даже забежал за занавес и пару раз громко провопил: «Эмиль! Где тебя носит?»
