— Леннайи, — пояснил Дейкстр, заметив мое удивление. — Только не пялься на них, они этого не любят.
— Я за себя не отвечаю: это будет первый раз, когда я увижу другую расу… — заранее оправдываюсь.
Рыцарь отворил дверь, и перед нами предстала комната почти королевской обстановки. Пушистый темный ковер, большое окно со шторами в цветочных узорах, большая черная ваза с белыми цветами, резной письменный стол, выкрашенный черным, с россыпью белых листков с чертежами, огромный светлый шкаф, с дверей которого свисали легкие зеленые и сиреневые одежды.
На беленых стенах висели странные картины, будто украденные из музея импрессионизма, и одно большое зеркало, по обеим сторонам от которого находились две двери в другие комнаты.
Помещение, в которое мы попали, было настолько просторным и светлым, что не сразу можно было заметить стоящую у самой дальней стены кровать с тяжелым белым балдахином, который был закрыт. Именно оттуда доносился смех двоих.
— Кхе!.. — Дейкстр попытался обратить на нас внимание, громко покашляв.
— Люка, это к тебе кто-то пришел… — снова раздался женский голос, но на этот раз он больше походил на ворчание разозленного волка, чем на шелест бархата.
— Ах, да, рыцарь…
Из балдахина высунулась голова леннайя, мгновенно приковав к себе мой взгляд.
Фиалковые раскосые глаза, гораздо больше, чем у людей, как будто загримированная жемчужная кожа, белые легко вьющиеся волосы, чем-то напоминающие длинную пушистую гриву белых единорогов с картинок, уши, немного выступающие из копны волос, острые, изогнутые кверху черты лица… Это было самое невероятное зрелище! Сложно было адаптироваться и понять, что это — настоящее лицо, а не искусно сделанная маска из кинофильма.
— Чем я могу вам помочь? — его текучий голос переливался звонко и в то же время нежно, будто журчание лесного ручья. Казалось, это поет какая-то невиданная птица.
— Девушке нужна помощь, у нее проблемы… — начал было Дейкстр, но тут из балдахина высунулась еще одна голова. Вот тут мне уже пришлось схватиться за руку рыцаря, чтобы ненароком не упасть, а падать было от чего!
Это была обладательница того самого голоса… но от своего белого сородича она отличалась, как океанская волна от облака.
Ее угольно-черная кожа, на первый взгляд напоминала матовый бархат, совершенно белые прямые волосы были очень коротко подстрижены, только косая челка закрывала почти половину лица. А лицо это было еще одно нечто!
Во-первых, у нее были разные глаза, один — зеленый, а другой — чисто бирюзовый. В носу, на губах, у правой брови кожу прокалывали металлические серьги такой искусной работы, какой в моем мире было не найти даже самым отчаянным панко-готам: эти серьги действительно украшали лицо… насколько подобные вещи вообще могут украсить. Длинные уши тоже были проколоты, на них изобретательная хозяйка развесила множество серег из когтей и клыков животных, цепочки из крошечных звеньев, а в каждой мочке был проделан небольшой, как по мне, в пределах разумного, тоннель.
Это зрелище пугало и удивляло одновременно, хотя не могло не восхищать: настолько гармонично смотрелось сочетание темной кожи и состаренного металла.
— Люка!.. — проворчала она, и черные изящные пальцы за шею утащили белокожего обратно.
По звукам поцелуев несложно было догадаться, что к супругам мы пожаловали не вовремя.
Но спустя какое-то время, когда стоять ровно и спокойно уже не представлялось мне таким невозможным, из балдахина к нам выскользнул светлый леннай в легком шелковом белом халате. Его белые волосы пушистыми локонами спадали на плечи и вились по длине во весь рост, губы пылали, лицо налилось розовым румянцем, а на нежной жемчужной шее проявились красноватые следы поцелуев… Кажется, я начинаю влюбляться.
— Прошу извинить, надеюсь, мы не очень вас смутили?… — робко улыбнулся лекарь, убирая свои роскошные волосы на одно плечо.
— Это пусть они просят прощения за то, что нам помешали, Люка. Нельзя быть таким добрым! — оборвала его чернокожая, выбиравшись из кровати в коротком черном почти прозрачном халате… Весь смысл в том, что из-за черной кожи халата не было видно, и наоборот — под черным прозрачным халатом не было видно тела.
Но прежде, чем мы с рыцарем это поняли, прошло некоторое время.
— Маша, а дети проснулись? — растерянно спросил лекарь, не зная, стоит ли ему просить жену не смущать посетителей и надеть что-нибудь приличнее, или, напротив, попросить нас не уйти и не пялится на его жену.
— Проснулись, иначе бы я не решилась встать так рано, — проворчала чернокожая маша, зевая. Совершенно не обращая внимания на нас, она прошла в одну из комнат, из которой послышались детские голоса.
— Бэйр, будь поскромнее, — прошипел мне на ухо Дейкстр, крепко сжимая мою руку. Когда я, опомнившись, перестаю пялится на нелюдей, он обращается к приблизившемуся леннайю. — Итак…
— Пойдемте, — Люка пресек его речь изящным жестом и, взяв нас за плечи, подтолкнул к одной из двух деверей.
Это оказалась умывальная, причем очень своеобразно устроенная. С одной стороны находились стол с кувшином и тазом — вместо раковины, и бадьей, а с другой — еще один стол, заваленный всякими склянками и баночками, порошками, травами, мазями и хирургическими инструментами.
— Итак, чем могу помочь, благородный рыцарь? — поинтересовался леннай, умываясь. — Еще раз извините, что я в таком виде: вчера был тяжелый день и мы всем семейством легли спать позднее обычного. Если бы вы пришли, договорившись со мной заранее, я бы оделся и привел себя в порядок к уговоренному часу… Но раз уж так все вышло, то подождите немного.
— Мы можем подождать внизу, в зале, — предложил рыцарь, упорно смотря в пол: леннай скрылся за низкой для его роста ширмой и снял свой халат. Судя по тону и по спокойствию, с каким лекарь разделся, ему было абсолютно фиолетово, что тут находятся посторонние и среди них, как никак, женщина.
— Не стоит, я уже готов, — он вышел из-за ширмы в шелковых одеждах, очень похожих на кимоно: сверху просторная фиолетовая рубаха, расшитая цветочным узором, снизу широкие зеленые штаны. Волосы леннай убрал в свободную косу. — Только вот…
В умывальную вдруг ворвались два новых лица — леннайи поменьше. Видимо, это были дети лекаря и его чернокожей подруги по имени Маша.
Оба ребенка были беловолосые, серокожие. Один, мальчик, был с косой, которую успел отрастить за свои годы, глаза у него были фиалковые. Девочка же была вся растрепанная и кудрявая, с разными глазами: один фиалковый, другой бирюзовый. Мальчик был одет в зеленую шелковую пижаму, а девочка в черную. В остальном они ничем не отличались.
— Доброе утро, отец, — мальчик кивнул лекарю. — Вы с мамой завтракали?
— На самом деле, мы все проспали даже обед, — вздохнул Люка, уступая детям таз для умывания.
— Что-то сегодня мы поздно… — зевнула девочка, без стеснения отпихивая брата от таза. Тот в долгу не остался, и в итоге завязалась драка.
— Эй! Вы не одни, нельзя драться при чужих, — пожурил их отец, вылив обоим на головы по полковша воды.
Интересные у леннайев методы воспитания, однако: раздеваться при чужих можно, а драться нельзя, а если кто-то не понимает, то холодной водой ему в морду, как непослушной собаке…
— Люка, не вздумай опоздать к завтраку! — в ванную заглянула жена лекаря.
— Маш, может, принесешь сюда мне и гостям? — попросил он робко. — Вдруг все будет долго?
— Не жирно им? — она смерила нас подозрительным взглядом.
— Думаю, нашей скатерти все равно, скольких кормить, — заметил Люка.
— Ну ладно, — проворчала она и закрыла дверь.
Когда дети, мокрые после воспитательных процессов отца, выбежали из умывальной, лекарь указал нам на кушетку возле своего рабочего стола — того самого, который был завален склянками. Сам он сел напротив и попытался немного прибраться, то есть свалил все в одну корзину.
— Я внимательно вас слушаю… — произнес он.
— У нее что-то с рассудком, — Дейкстр указал на меня. — Расскажи ему, в чем дело, Бэйр.
