— Это болезненная тема для моего народа, — напряжённо отозвался Шандатиль. — Но если тебе интересно, я объясню.
— Не интересно, — решительно отрезала я. — Лучше расскажи, можно ли вновь спрятать тёмную силу и прикрыться маминым даром. Честно говоря, мне нравилось быть человеком…
— Я рад. — На миг лицо эльфа озарила улыбка, от которой быстрее забилось сердце. — Для этого я здесь, Кити. Как увидел тебя в Зеркале судеб, сразу понял, что ты мне подходишь.
— Но почему? — задала я тревожащий меня вопрос. Преодолев смущение от присутствия ректора, всё же шепнула: — То же самое ты говорил о даре Древа жизни. Мол, если из яйца кто-нибудь вылупится, то я тебе подхожу. Что значат эти слова?
Глава 38
— Погодите, — ректор встрепенулся и будто скинул лет двадцать, став похожим на любопытного мальчишку, — из яйца кто-то вылупился? Кто?!
— Я, — проворчал Липучка, и Алмиус подскочил на месте, только сейчас заметив в гнезде из разноцветных шалей такого же радужного дракончика. — Знал бы, что голодом будут морить, и не вылуплялся бы вовсе.
— Словно это от тебя зависело, — хмыкнул Шандатиль. Эльф с тонкой усмешкой на красивых губах понаблюдал, как ректор скачет вокруг стола и охает, а потом поинтересовался: — Как тебе птенец, Алмиус?
— Это невероятно, — прошептал ректор и, протянув руку к дракону, спросил прерывающимся голосом: — Можно потрогать?
— Без эгры не заигрывай, — буркнул Липучка и посмотрел на меня так обиженно, будто я не давала ему силы ещё не так давно.
Ректор выпустил немного магии, от которой дракончик немного засветился и чуточку подобрел, но в размерах, как от моей, не увеличился. Пока с маниакальным бесстрашием боевика Алмиус измерял соотношение крыльев к размеру зубов, я повернулась к эльфу.
— Так вы старые друзья с ректором? Как так получилось? Ему же уже… — Я осеклась, вспомнив о разнице века людей и эльфов, а эти двое покосились на меня со снисходительной иронией. Я упрямо повысила голос: — Как давно вы знакомы и почему вели себя так, будто не знаете друг друга?
— Шандатиль всегда такой, — неожиданно пожаловался ректор и неодобрительно посмотрел на бесстрастного эльфа. — А ведь мы знакомы уже тридцать лет! Ещё ведентом я, поспорив с друзьями, забрался на территорию резервации. — Он улыбнулся с таким видом, будто эти воспоминания были лучшими за всю его жизнь. — Эльфы меня в фарш бы порубили, но Шандатиль не позволил. Я тогда ещё не знал, кто он. Очнулся уже дома и думал, что напился с друзьями. Ничего не помнил… Кхе!
Он назидательно (и чуточку виновато) добавил.
— Алкоголь вреден!
— Верю на слово, — рассмеялась я смущению Алмиуса и поинтересовалась: — То есть Тиль подправил вам память, но вы как-то вспомнили? Как у вас получилось?
— У меня в родословной есть светлый эльф, — признался ректор. — Давненько… Но как раз с даром, какой был у твоей мамы и есть у Шандатиля. Не то чтобы я могу на кого-то воздействовать, зато чужое воздействие получается как бы стряхнуть.
Я же смотрела на мужчину во все глаза: так у него в роду были эльфы! Теперь понятно, почему он выглядит так молодо и сводит с ума и преподавательниц, и некоторых веденток. У учительницы с факультета искусств, как у ценительницы прекрасного, не было ни единого шанса устоять перед эльфийской харизмой. Жаль, Алмиус страдает по погибшей жене и не обращает на неё внимания.
— Точно, — прошептала я, только осознав, почему он стал вдовцом. — Полукровки живут дольше обычных людей…
— Что? — оторвался ректор от изучения Липучки.
Дракончик пока терпел, но видно было, что скоро исследовательское счастье Алмиуса закончится. Оставалось надеяться, что пальцы при этом останутся с мужчиной.
Но ректор, поймав давящий взгляд Шандатиля, уже сам переключил внимание.
— Верно. — Он поднялся и подошёл ко мне. — Вот для этого я и здесь.
— Вы о чём? — удивилась я, не понимая, как длительность жизни полукровок относится ко мне. Ах да! Я тоже полукровка — во мне кровь и магия тёмных и светлых. — Я не понимаю.
— Шандатиль не может воздействовать на тебя, — серьёзно пояснил мужчина и, подняв рукава преподавательской мантии, освободил руки. — А я могу попробовать освободить тебя…
— Стойте-стойте, — отскочила я и машинально выставила защитный экран, по которому пробегали тёмные и светлые змейки эгры. — Вы не слышали меня? Я хочу стать прежней, а не полностью почернеть! Не надо снимать с меня мамину защиту.
— Ты выросла из неё, — печально улыбнулся Шандатиль. — Как Липучке, тебе придётся вылупиться из яйца.
— Но я не хочу становиться дроу и властительницей тёмных! — возмутилась я.
— Прежде всего тебе надо стать самой собой, — нравоучительно обратился ко мне эльф. — Сейчас на тебе столько чужого воздействия, что… — Заметив, что я упрямо поджала губы, Шандатиль дёрнул бровью. — Ты хочешь получить ответ на свой вопрос? Так это он и есть. Хочешь знать, почему ты мне подходишь, — пойми, кто ты есть.
Я обиженно насупилась: вот знает же эльф, как меня зацепить за живое! Скажи он что-то иное, даже заверни про мир во всём мире, я бы не согласилась… Наверное. Ну, может, не сразу, потому что было очень — до ледяного кома в животе и немеющих пальцев! — страшно. Что откроет «скорлупа» чужих воздействий? Кто я?
Липучка спрыгнул со стола и, подбежав ко мне, ловкой забрался на плечи. Обернувшись вокруг шеи тёплым шарфом, шепнул:
— Не трясись, я побуду с тобой. Если этот бородатый сделает что-то не так, сожру его магию… Насчёт его самого тоже подумаю.
— Спасибо, — невольно рассмеялась я, представляя, как дракончик размером с кошку пытается откусить нашему ректору лохматую голову. Решительно убрав защиту, встала напротив Алмиуса. — Давайте, пока не передумала.
— Молодец, — похвалил ректор и положил мне на голову обе ладони.
Я ощутила лёгкое покалывание в висках и холодок в глубине глаз. Захотелось спать, и я смежила веки. Перед внутренним взором замелькали картинки, будто лоскутки забытых снов. Волки, много волков… Лицо невероятно красивой женщины, которая улыбалась мне. Большой грубо обтёсанный камень и дядя Борг с окровавленными руками. Папа, совсем молодой, и девочка лет семи, что держит его за руку…
Я судорожно вдохнула и распахнула глаза. Осознав, что лежу на кровати, посмотрела на склонившегося надо мной ректора, потом перевела взгляд на Шандатиля. Скрестив руки, эльф выжидающе замер у зеркала. У меня затряслись поджилки.
— Уже всё?
— Всё, — проворчал Липучка и отвернул свою мордочку. — Ничего, привыкнешь. Мне тоже после двухсот лет первое время было непривычно. То лапы мешали, то хвост, то крылья…
Сердце на миг сжалось и застучало быстрее: у меня же ничего лишнего не отросло? По ощущениям я изменений не заметила, на руки свои смотреть боялась. Лучше сразу в зеркало глянуть. Приподнявшись, я спустила ноги на пол, и Алмиус помог мне подняться.
— Извини, Кэтрин, — с лёгкой долей вины произнёс он. — Получилось не так изящно, как сделал бы Шандатиль, но этот упрямец не хочет на тебя давить. А между тем, как ты знаешь, кэрол не гнушается низких приёмов.
Ощутив, как в горле встал ком, я пристально всматривалась в бесстрастное лицо эльфа. Что он видит? Что отразит зеркало, около которого парень так выразительно замер, ясно намекая, что я должна сама оценить результат «терапии» ректора?
Дрожа, я боязливо приблизилась. Больше всего страшилась встретиться с алыми глазами девушки-дроу. Совсем почерневшая кожа и белоснежные волосы, из которых торчат острые ушки… Но даже представленные ужасы не могли сравниться с тем шоком, что я испытала.
— Невероятно. — Я потрогала своё лицо. — Как такое может быть?
Внешне я не сильно изменилась. Светлые волосы, белая (хвала эгре!) кожа, стройное тело, тонкая кость. Вот только ушки немного вытянулись и заострились кверху, да черты лица стали чуть изящнее. Но вот глаза переливались всеми цветами радуги, как крылья у Липучки. И в этом безумстве красок не было видно ни зрачка, ни белка.
