Странный тип даже не играл, а словно что-то искал. Разумеется, он ничего не нашел, но когда стих последний якобы аккорд, на лице его появилось выражение, свидетельствующее о решимости продолжить поиски.
— Хорошо, сколько я должен?
Гитара продавалась за пятнадцать долларов, но музыкальная душа Блерта восстала.
— Двадцать пять долларов, — рявкнул он.
— Гм… согласен. Этого хватит?
Из какого-то потайного кармана он достал небольшой рубин.
— У меня нет сдачи!
Музыкальная душа Блерта все еще протестовала, но тут вмешался разум бизнесмена и выкрутил ему руки.
— Но я добавлю самоучитель, ремень и пару медиаторов, хорошо? В самоучителе есть картинки, куда нужно ставить пальцы, и все такое прочее.
— Договорились.
Варвар наконец вышел из лавки. Блерт уставился на рубин.
Зазвенел колокольчик. Он поднял взгляд.
На сей раз чуть легче. Заклепок на куртке меньше, и всего два шипа на шлеме.
— Только не говори, что ты хочешь купить гитару.
— Хочу. Ту, что делает вот так: «Вувиииоооу-ууиииоооуууунгнгнгнг».
Блерт затравленно огляделся по сторонам.
— Ага, нашел, — сказал он и взял ближайший инструмент. — Не знаю насчет «вувиииоооуууиии», но вот мой самоучитель, ремень, пара медиаторов. Вся эта радость — тридцать долларов. И знаешь, что еще: я совершенно бесплатно ее тебе настрою. По рукам?
— Э… да. Зеркало есть?
Зазвенел колокольчик.
А потом еще раз.
Спустя час Блерт устало прислонился к дверному косяку. На лице его блуждала идиотская улыбка, а руками он поддерживал пояс, чтобы штаны не спадали под весом денег.
— Гиббссон?
— Слушаю, босс?
— Помнишь гитары, что ты сделал, когда еще учился?
— Которые, по твоим словам, звучат так, словно кошка пытается погадить с зашитой задницей?
— Ты их выбросил?
— Нет, босс. Решил сохранить, чтобы хорошенько над собой посмеяться лет этак через пять, когда научусь делать настоящие инструменты.
Блерт вытер пот со лба. Из платка вывалилось несколько мелких золотых монет.
— А куда ты их положил? Так, мне просто интересно.
— Сунул в сарай, босс. Вместе с той дерьмовой древесиной, от которой, как ты сказал, пользы столько же, как от русалки в хоре.
— Тащи гитары сюда, понял? И ту древесину.
— Но ты же велел…
— И захвати пилу. А потом сгоняй за двумя галлонами черной краски и блестками.
— Блестками, босс?
— Купишь их в одежной лавке госпожи Космополит. И спроси, нет ли у нее блестящих анкских камней и какого-нибудь модного материала для ремней. Да… и не одолжит ли она нам самое большое зеркало?…
Блерт снова подтянул штаны.
— Потом сходи в доки и найми тролля. Вели ему встать на углу, и если еще хоть кто-нибудь войдет сюда и попытается сыграть… — Он с трудом припомнил название. — «Стремянку В Облака», так, кажется, она называется… Так вот, пусть он оторвет ему голову.
— Без предупреждения? — спросил Гиббссон.
— Это и будет предупреждением.
Прошел еще час.
Чудакулли стало скучно, и он послал Теза Кошмарного на кухню за закусками. Тупс и двое других студентов суетились вокруг колбы с хрустальными шарами и проволокой. А потом…
Между двумя гвоздями, вбитыми в верстак, была натянута проволока. Она вдруг задрожала в каком-то необычном ритме, разом потеряв отчетливые очертания.
В воздухе над ней повисли изогнутые зеленые линии.
— Что это? — удивился Чудакулли.
— Так выглядит звук, — сообщил Думминг.
— Звук выглядит? — переспросил Чудакулли. — Ага, понимаю… Никогда не видал, чтобы звук так выглядел. Вот, оказывается, зачем вам нужна магия, парни! Чтобы смотреть на звук? Послушайте, на кухне есть превосходные сыры, может, пойдем послушаем, как они пахнут?
Думминг вздохнул.
— Так выглядел бы звук, если бы твои уши были глазами, — объяснил он.
— Правда? — развеселился Чудакулли. — Удивительно!
— Он очень сложный, — продолжил Тупс. — С расстояния — простой, а вблизи — очень сложный. Как будто он…
— Живой, — твердо закончил за него Чудакулли.
— Э-э…
Это был студент, которого называли Сказзом. Весил он приблизительно семь стоунов, и у него была самая интересная прическа из всех, что доводилось видеть Чудакулли: челка до плеч вокруг всей головы. Только по кончику носа мир мог определить, в какую сторону смотрит Сказз. Если бы у него на шее вдруг появился нарыв, все решили бы, что он ходит задом наперед.
— Да, господин Сказз? — отозвался Чудакулли.
— Э… Кажется, я где-то читал об этом.
— Поразительно. Как тебе это удалось?
— В Овцепикских горах живут такие Слушающие монахи. Они утверждают, будто бы у вселенной есть фоновый шум. Словно эхо, порожденное неким звуком.
— Судя по всему, в этом есть смысл. Когда на свет появляется сама вселенная, должно так бабахнуть, что…
— Этот звук не обязательно должен быть громким, — перебил Тупс. — Скорее, он должен быть везде. Я читал эту книжку. Ее написал старый Риктор Жестянщик. Там говорится, что монахи посвятили себя слушанию этого звука. Который никогда не стихает.
— Вот именно, он очень громким должен быть, — возразил Чудакулли. — Если ветер дует не с той стороны, ты даже колокола Гильдии Наемных Убийц не услышишь. А этому звуку пришлось такие расстояния одолеть — ого-го!
— Все немножко иначе. Просто в те времена «везде» находилось в одном месте, — сказал Тупс.
Чудакулли посмотрел на него так, как человек смотрит на фокусника, только что доставшего у него из уха яйцо.
— Везде — в одном месте?
— Ага.
— А где было все остальное?
— Там же.
— Там же?
— Ага.
— Сплющилось до таких маленьких размеров?
В поведении Чудакулли появились вполне определенные симптомы. Если бы он был вулканом, жители близлежащих деревень уже бросились бы на поиски подходящей девственницы.
— Ха-ха, на самом деле можно сказать, что сплющилось до больших размеров, — ответил Тупс, который никогда не отличался осторожностью. — Дело в том, что, до того как появилась вселенная, пространства не существовало, — таким образом, все, что было, было везде.
— В том же везде, где мы сейчас находимся?
— Да.
— Хорошо, продолжай.
— Риктор утверждает, что, по его мнению, сначала был звук. Один мощный сложный аккорд.
Самый обширный и сложный звук из всех когда-либо существовавших. Настолько сложный, что его нельзя воспроизвести внутри вселенной, как нельзя открыть ящик ломом, который находится внутри ящика. Великий аккорд, который на самом деле определил существование всего сущего. Положил начало музыке, так сказать.
— Типа «та-да-а-а»? — уточнил Чудакулли.
— Возможно.
— А я думал, что вселенная возникла из-за того, что какой-то бог отрезал у другого брачный прибор и сделал из него вселенную. Эта теория всегда казалась мне наиболее простой. Ну, то есть такой поворот событий несложно себе представить.
— Э-э…
— А теперь ты говоришь мне, что кто-то подул в огромную дуду и бац — мы появились?
— Не уверен насчет кого-то.
— Шум сам по себе не появляется, это я знаю точно, — поднял палец Чудакулли.
Удостоверившись в том, что здравый смысл все же восторжествовал, он несколько успокоился и ободряюще похлопал Тупса по спине.
— Ничего, паренек, не смущайся, просто над твоей теорией надо еще поработать, — сказал он. — Старина Риктор несколько заблуждался. Он считал, что всем правят цифры.
— Но, аркканцлер, — не сдавался Тупс, — у вселенной есть свой ритм. День и ночь, свет и тьма, жизнь и смерть.
— Куриный суп и гренки, — добавил Чудакулли.
— Ну, не каждая метафора выдерживает пристальное рассмотрение.
Раздался стук в дверь. Вошел Тез Кошмарный с подносом в руках. За ним следовала домоправительница госпожа Герпес.
У Чудакулли отвисла челюсть.
Госпожа Герпес сделала реверанс.
— Доброе утро, вьяша честь.
Ее «конский хвост» подпрыгнул, зашуршали накрахмаленные юбки.
Челюсть Чудакулли слегка поднялась, но лишь затем, чтобы он смог выдавить:
— Что ты сделала со своими…
— Прошу прощения, госпожа Герпес, — вмешался Тупс. — Я хотел бы узнать вот что… Кто-нибудь из преподавателей уже завтракал?
— Тьочное наблюдение, господин Думминг, — жеманно отозвалась госпожа Герпес. Ее непостижимо полная грудь призывно качнулась под свитером. — Никто из господ волшьебников не пришел в зал, поэтому я распорядилась поднять подносы в их комнаты. Вьот.
Чудакулли опустил взгляд. Он и не подозревал, что у госпожи Герпес есть ноги. Конечно, теоретически женщина должна на чем-то передвигаться, но…
Из-под огромного гриба юбок торчали пухлые коленки. Ниже начинались белые гольфики.
