— Да? А бабушка говорила, что когда я родилась, она брала декретный отпуск, чтобы ты могла продолжить учёбу, и содержала нас обеих несколько лет, пока ты на работу не вышла, потому что стипендию тебе не платили. Но это, наверное, не считается. Мам, слушай, я устала от скандалов. Вот честно — устала. Нет у меня на них больше сил. Работу я уже ищу, но попадаются только какие-то мутные схемы, сетевые маркетинги или должности помощника администратора в интим-салоне.
— Так туда и иди, — надменно хмыкнула мать. — Тебе без образования теперь только на панель.
Я прикрыла глаза и глубоко вздохнула. С момента моего возвращения всё шло наперекосяк, и не только у меня. Словно все вокруг сговорились массово трепать друг другу нервы. Люди словно враз забыли, что такое доброта и поддержка, и ставили целью укусить друг друга побольнее.
— Я думаю пойти на курсы при швейной фабрике, видела, что там даже стипендию платят на время обучения, а потом сразу трудоустраивают... Я им вчера написала и резюме отправила. Завтра позвоню, если ответа не придёт.
— У тебя есть месяц на то, чтобы начать платить половину коммуналки и отдавать деньги за продукты, — сказала мама с такой мстительностью, будто я специально не платила коммуналку с рождения, из одной только вредности, и теперь настало время за это страдать.
— Ладно, — сказала я.
И нет, дело не в том, что мне не хотелось работать. Не хотелось вообще ничего. Ни вставать с постели, ни есть, ни краситься, ни разговаривать с подругами, ни даже мыть голову. Но я кое-как сгребала себя в кучку и заставляла выходить из дома.
А потом свыклась. Говорят, проводили эксперимент: двум обезьянам делали больно, у первой была кнопка, которая прекращала боль, а у второй — нет. Когда у первой убрали кнопку, она сошла с ума, а вторая со временем притерпелась. Может, врут? Зачем кому-то проводить настолько бесчеловечный эксперимент? В любом случае у меня кнопки не было, поэтому я каждое утро с мясом отрывала себя от кровати и шла учиться в цех.
Шить мне нравилось, но не так и не в таких условиях. В цеху было жутко холодно, градусов пятнадцать, если не меньше. Постоянно мёрзли пальцы. Оборудование — старое, но рабочее. Контингент — сомнительный. Из молодёжи только я и ещё одна девчонка, Маша, остальные — взрослые женщины с самыми разными судьбами, подчас тяжёлыми. Чем больше времени мы проводили бок о бок, тем чаще они жаловались на безнадёжность и беспросветность жизни. Даже Маша, которой, казалось бы, не о чем было печалиться, и то периодически впадала в уныние. Но иногда и весело бывало. Особенно когда начинали мужиков обсуждать. Ох уж эти разговоры про бывших. Слушаешь, краснеешь, а оторваться не можешь — интересно же!
Со временем я даже лучше стала понимать свою мать. Раньше она была единственной беспросветно несчастной женщиной в нашей квартире, а теперь нас стало две. Она никогда не рассказывала об отце, и я начала думать, что в её груди зияет такая же огромная дыра, которая так и не затянулась с годами…
Жизнь плавно катилась к весне и постепенно вошла в странную колею. Днём я как-то училась, с кем-то разговаривала, что-то готовила, куда-то ездила, чем-то занималась, а ночью надевала подаренную домовым сорочку и ложилась в постель с одним лишь единственным желанием — хотя бы во сне увидеть Влада. Мучила себя этим, понимала умом, что забыть было бы лучше и проще, но ничего не могла с собой поделать. Засыпала физически и просыпалась эмоционально, бесконечно травя душу несбывшимися разговорами и объятиями.
В снах я обычно просыпалась в незнакомых местах. То на лужайке в лесу, то на берегу моря, то даже в избушке бабы Яги. Неизменным оставалось одно — присутствие рядом Влада.
На этот раз проснулась от бьющего в лицо лучика солнца, озорного и тёплого. Пошевелилась и поняла, что сплю не одна. Спину согревало сильное мужское тело. Я обернулась, увидела знакомые черты и оплела князя обеими руками. Во сне я никогда не стеснялась говорить то, что думала и чувствовала, поэтому уткнулась ему в грудь и прошептала:
— Я так ужасно соскучилась…
Влад обнял меня в ответ. Он словно был свит из металлических канатов — сухощавый, мускулистый и жилистый. Жёсткий на ощупь. Но это и привлекало. Рядом с ним я ощущала себя мягкой, словно наполненной облаками. И моя мягкость обволакивала, окутывала князя теплом и нежностью. Он шумно вздохнул и прижал меня к себе теснее.
Постепенно приходило осознание, что всё слишком реально. И большая трёхспальная кровать с тёмно-синим бархатным балдахином, и просторная отделанная деревом комната, и деревянные рамы окон, и добротная резная мебель с лазурным орнаментом, и книжные полки, уставленные частично древними фолиантами в кожаных переплётах, а частично — затёртыми советскими справочниками… Всё было очень настоящим. Как и ощущение прикосновения к горячей коже, твёрдость мужского тела под моими ладонями, шумное дыхание, запах…
Всё было наяву!
Счастье затопило меня с головой, я словно мгновенно опьянела от одного лишь осознания, что всё происходит на самом деле.
— Влад? — тихо прошептала я, ласково касаясь пальцами его лица. — Неужели это ты?
Он кивнул в ответ. Чёрные глаза смотрели по-новому, с нежностью и предвкушающим интересом. Князь улыбнулся, и от его улыбки, расслабленной и искренней, сердце забыло как биться. А потом задал вопрос, которого я никак не ожидала:
— Кто ты? Как тебя зовут?
— Что? — нахмурившись, переспросила я.
— Мы не знакомы. Я — Влад. А ты?
Я шокированно уставилась на мужчину, которого любила до одурения, осознавая, что он действительно смотрит на меня так, будто видит впервые.
Он что, забыл меня?!
Сказ пятнадцатый, о красоте внешней и внутренней
Повидал я белый свет,
Жозефин и Генриетт,
Но, таких, как ты, красавиц
Среди них, Маруся, нет!
— Что?! — внезапно севшим голосом переспросила я, приподнимаясь на локте. — Ты меня забыл?
Влад растерялся. Широко распахнул глаза, несколько мгновений смотрел на меня, не мигая, а потом неверяще спросил:
— Маруся?..
— А кто ещё?!
Мы смотрели друг на друга, и лицо Влада меняло выражения. От шока к возмущению, от возмущения к радости, от неё обратно к шоку, а потом он вдруг взял и заржал. Громче Раджи!
— Нет, что случилось-то? Мне кто-нибудьобъяснит? — я осмотрелась, окончательно убеждаясь, что нахожусь в спальне князя.
— А чего тут объяснять? — ехидно спросило зеркальце с полки. — Его Темнейшество загадал себе жену идеальную, которая была бы с ним счастлива. Нежную, любящую, покладистую и точь-в-точь такую красивую, как Маруся. Но не Марусю. Я всё исполнило.
И столько самодовольства было в бесплотном голосе, что я невольно вздрогнула.
То есть он просил не Марусю? А почему тогда я тут?..
— Потому что я — не Маруся… я — Марина… — тихо прошептала я, отчаянно разочаровываясь в своём внезапном счастье.
Он хотел не меня! Это было так больно, что на глазах проступили слёзы. Влад внезапно стал серьёзным и потянулся ко мне рукой, я отползла подальше.
— Хорошо, что умную не попросил. Тогда пришлось бы другую искать! А так и эта сошла, — ядовито добавило зеркальце и умолкло.
— Марина? Всё-таки Марина? Вот чёрт!.. — выругался князь, а потом виновато посмотрел на меня: — Марусь, ты только не реви, я сейчас всё объясню.
Но поздно. Слёзы уже катились по лицу, и разочарование было настолько острым, что резало меня наживую.
Влад обхватил меня за плечи и торопливо заговорил:
— Сначала выслушай! Когда ты ушла, я бесился неделю. Кого хочешь спроси. Делегацию ночниц выгнал, с Волотом поругался и подрался, с Раджой напился так, что дед Постень нас потом зельем лечебным отпаивал два дня. Я всё время думал, что всё вышло неправильно. Хотел загадать желание, чтобы тебя вернуть, но сначала гордость не позволила, а потом — здравый смысл. Послушай, Марусь, — виновато проговорил он, прижимая меня к себе. — Я не хотел тебе больно делать. А ещё решил, что раз ты ушла, то выдёргивать тебя обратно сюда было бы эгоистично. Раз ты решила уйти, значит, тебе в Навомирье лучше было, значит, ты туда хотела. Может, жених у тебя там был… Я же даже не спрашивал. Ничего я не спрашивал о тебе! Чем сильнее ты мне нравилась, тем сильнее я сердился, потому что никак не мог это контролировать. И пророчество изменить никак не мог. Это вторая причина, по которой я бы никогда тебя обратно сюда не притащил. Я решил, что раз ты в Навомирье, то в безопасности. А тут у нас странные дела творятся, Марусь, и это третья причина. Мир с ума сошёл. Нет, я понимал, что будет период адаптации после разделения миров, но чтоб так… Выдёргивать тебя сюда было бы жестоко. Есть и четвёртая причина. Я прекрасно понимал, как ты относишься к принуждению и что никогда мне подобного не простишь. А мучить тебя я не хотел, но и забыть никак не мог…
