Помимо святых Иерархов (позади них, справа и слева) стояли рядами преданные завсегдатаи Блэк-линна в одеяниях святых и ученых — повседневные обитатели метрополиса. Были здесь барменши медно- и златовласые, был опиравшийся на зонт О'Мэдден Берк, был столь терпимый к беспросветному невежеству отец Конми, был питавший надежды на повышение по службе мистер Лав, был могучий Буян Бойлан, был медицинский Маллиган и мягкий Леопольд Жид[52], не говоря уж о Фрэнке О’Конноре в его черном сомбреро, мистере Шоне О’Фаолейне в очках, Майлзе из Жеребчиков и Мак-Бирни, которые стояли футах в сорока от воды. А между этими знаменитостями толпилась тысяча помпезно пыхтевших пасторов, тысяча алкавших глотнуть грога гуртовщиков, тысяча погрязших в бодливом беспутстве бычков, тысяча молодых и манерных модниц, тысяча благодушно болтливых бражников и тысяча заимодавцев — зенки завидущие, лапы загребущие. Присутствовали также: скотопромышленники сволочные, провинциалки претенциозные, поверенные продажные, трущобники тертые, похоронщики приторные, бакалейщики бесчестные, картежники кислолицые, попрошайки плаксивые, банкиры богатые, парламентарии паршивые, психопаты пропьянцовские, чахоточники чахлые, негоцианты нищебродствующие, сенаторы сенильные, обдувалы обаятельные, соглядатаи сведения собирающие, братия блудливая, поэты приставучие, паписты проповедующие, оранжисты одурелые и все это, все, все, все ad infinitum, ad nauseant, ad aperturam, ad arbitrium, ad extremum, ad hominem, ad internecionem, ad unguem, ad utrumque paratus[53], но никогда ad rem[54], болтало, болтало, болтало, болтало без малейшего интереса к истинности произносимого ими.
Завидев Армаду, патриоты на миг примолкли, а затем единогласно завопили, выражая взаимное несогласие — каждый против всех.
Из числа лиц, не вошедших в приведенный выше список стоит отметить: гаэльских ораторов бормочущих, членов Гаэльской Лиги болтающих, гаэльских учащихся балагурящих, гаэльских позеров бахвалящихся и еще 99½ процентов всех прочих, не включенных в список по той причине, что они не умели выговорить букву «г».
Не было в этой толпе благородных сердцем людей и маститых епископов лишь мучеников, собравшихся по берегам Анны Ливии Плюрабель[55], и их толпа раздулась уже до таких размеров, что контролировать ее специалистам из домов № 29–31 по Холлс-стрит[56] было решительно не по силам. Берега заполнили вызванные посредством телефона, там-тамов, телепатии или беспроводного телеграфа сухопутные и военно-морские силы Эриу. Вдоль набережных Веллингтона и Астона расположилась Ирландская армия с тремя ее танками. Солдаты, бескорыстные идеалисты в мундирах цвета морской волны, показывавших, что носители их ничего общего с Англией не имеют, да, собственно, никогда о такой стране и не слыхивали, смущенно стояли, держа винтовки времен Франко-Прусской войны[57], — простые и достойные люди, не знавшие, зачем они здесь, и стыдившиеся всеобщего внимания. А у Райской набережной, выше железнодорожного моста, покачивался на волнах Военно-морской флот Ирландии — моторная лодка, поставленная на мертвый якорь ее командой из бывших морских скаутов, которые уже расчехлили свой пулемет. Над головами их в оловянного цвета небе, величаво и грозно кружили Ирландские ВВС — два аэроплана, перекупленные у заезжего цирка. Бомб на них не имелось, зато имелось оборудование, позволявшее выписывать дымной струей рекламные объявления, и сейчас они рисовали утвержденную на самом верху фразу: Céad Míle Fáilte[58]. По счастью, никаких видоизменений, для коих аппаратура просто отсутствовала, не предвиделось.
Помимо «Крепкой Энн», стояли, дополняя ее, упорядоченные ряды отважных фениев национальной Государственной службы. Пять тысяч инспекторов, пять раз по пять тысяч инспекторов, надзиравших за инспекторами и пять раз по пять раз по пять тысяч инспекторов, надзиравших за инспекторами, которые надзирали за инспекторами — в геометрической прогрессии, — каждый инспектор получал жалование, в пять раз по пять раз по пять раз по пять раз превосходившее денежное довольство тех, за кем он надзирал — и то сказать, кабы все они, хором, не голосовали за Верхнего Дева, так пришлось бы им с сумой колобродить, где ж еще они такие денежки нарыли бы, ага, и получили б они, горемыки, от Земельной Комиссии, которая Волю Народа сполняет, по клочку земли на погосте. Преподаватели машинописи, куроводы, школьные учителя, биржевые маклеры, землемеры, штрейкбрехеры: все они стояли по стойке смирно и только телеграфными бланками шуршали.
Имелось среди них и некоторое число агентов политической полиции, наемных убийц, шпионов и иных должностных лиц.
Присутствовали также представители Гражданской гвардии — кто в шинах, кто в гипсе, кто на костылях — а не фиг им было стеснительно вмешиваться в развлечения Порядочных Людей.
Хорошо заметны были и члены ИРА: с золотыми значками, медалями разного рода святых и прочими знаками отличия.
Ну и, как обычно, в толпе сновали эльфы, гномы и баньши.
И наконец, над всеми их головами, что было только уместно, в большом, глядящем на «О’Мару» окне выстроились рядком Трудяги и Важные Шишки Преступного Мира, а с ними исполнители Священной Воли Верховного Дева, — сам он явился, дабы увериться, что все пройдет должным порядком, в обычной его похоронной шляпе и выглядел ныне, как страдающий кишечными коликами Дон Кихот. Окруженный своими министрами обороны, образования, католической цензуры и гаэльского возрождения, чьи обязанности он, по случаю нынешнего кризиса и присущей ему доброты, взял на себя, дабы иметь уверенность, что исполнены они будут надлежащим образом, Дев заполнял оставшееся до начала сражения время, излагая почтительно внимавшей ему толпе свои взгляды на грамматику, математику, газету «Ирландская Таймс», ирландский язык, «Фир Болг», Как Добиться, чтобы Дети не Пукали, Пропорциональное представительство, Как Надлежит Пахать, Черширского Кота, Как Вязать Носки, Как быть Образованным Человеком, Как Делать Все и Никогда не Ошибаться, Как Приносить Клятву, Отнюдь Ее не Принося, а также насчет английского языка как Символа Рабства: в последнем случае он доказал, что все обитатели Америки суть рабы, поскольку не владеют языком Краснокожих. Он мимоходом коснулся Бриана Бору, Кухулина, Кромвеля, Геральда Камбрийского, Силкена Томаса, Святых Патрика, Брендана, Фирмана, Фиакра и Немочи, патриарха Ноя, Сыновей Миля, Племен богини Дану и иных недавних исторических персонажей, чья политика оказала столь всепроникающее воздействие на двадцатый век. Он все объяснил — и в самых простых словах — про буллу «Laudabiliter» и папу по имени Адриан IV, — предметы, кои он знал, как свои пять пальцев, поскольку внимательно прочитал по меньшей мере три абзаца многоученой и основополагающей истории Ирландии, написанной покойным мистером А. М. Салливаном, не бывшим, к сожалению, кавалером «Ордена Заслуг», доктором литературы, магистром или, хотя бы, бакалавром искусств (и университетских экзаменов по болезни не сдавшим). Он воззвал к Демократии, Нейтралитету, Честной Игре, Атлантической хартии, Патриотизму, Цивилизации, Представительному правлению, Свободе речи — под его цензурой, разумеется, — Святости прав Малых Наций, Правам человека, памяти Роберта Эммета, Чистоте партийной линии, Ношению зеленых одеяний и созданию множества апелляционных судов, каковые он по доброте своей описал в простых и понятных самому бестолковому из его слушателей словах.
Народ, пока он говорил, громко кричал ура. Было у народа, Христос свидетель, одно качество, которым мог похвастаться любой мужчина, любая женщина и любой младенец у нее на руках, а именно — каждый, кто стоял здесь, слушая Дева, готов был, как и всегда, пролить кровь ближнего своего до последней капли растворенного в ней виски за Славу Бедной Старой Ирландии и в память Парнелла!
Впрочем, «ура» затихли, когда Боевой Флот Угнетателей вплыл под своды Металлического моста. Премьер-министр умыл, не сняв похоронной шляпы, руки перед народом, дабы показать, что нет на нем, на премьер-министре, никакой вины. И, подняв одну из них, чтобы подать сигнал Сухопутным войскам, а другую — чтобы подать его Флоту, принялся тоном человека воистину верующего читать молитвы, одну за другой.
Народ же извлек из карманов утренние газеты, носовые платки, списки покупок и кепки, разложил их по земле, преклонил по одному колену, свесил головы на груди и тоже присоединился к молитвам.
Солдатики приложили мушкеты к плечам.
Военные моряки обнаружили, что боеприпасы им выдали для их пулемета не годные.
Мистер Уайт приоткрыл один глаз и слабо вопросил:
— О, Господи, а теперь-то еще что?
Первый залп прошел слишком высоко. Он убил на противном берегу трех трактирщиков и пожилую монашку, некогда изобретшую, по слухам, колючую проволоку.
