Она ненавидела мачеху. Та, заварив кашу, свалила, даже не подумав о своих детях. Привязанность брата к непутевой мамашке всегда выводила Аню из себя.
— Давайте, Ариш, Вадик, — повторяла она, поглядывая по сторонам. — Немного осталось, потерпите.
Аня снова схватила детей за влажные ладошки и потащила в темноту.
Вадик прихрамывал, да и ей, в промокших насквозь комнатных тапках, бежать было неудобно и холодно. Она только и успела схватить детские сапожки и куртки, и наспех одеть Вадика и Аришку.
Хуже всего то, что бежать им некуда.
Да и не бежали они уже вовсе, а так… Метались по темноте. Бежать больше просто не было сил.
Колотилось сердце, мешая думать, и предательские слезы вставали комком в горле.
Она завернула за гараж и остановилась, чтобы дать перевести дух себе и детям и подумать, что делать дальше.
Погони было не слышно.
Аня выглянула из-за гаража: даже если отец рядом, в этой проклятой темноте ни черта не рассмотреть ни ему, ни ей.
Скорее всего, он потерял их из виду и уже давно дрых дома, как это обычно с ним и бывало.
Наверное, уже можно вернуться?
Да, точно, все уже позади. Они оторвались. Давно уже не слышно ни трехэтажных матов, ни пьяного сопения за спиной.
Он, поди, уже спал в теплой квартире, а она тут понапрасну морозит Аришку с Вадиком.
А если нет? Если он ждет их у подъезда, сжимая нож, за который у него появилась привычка хвататься? Вдруг он снова набросится на них?
Стал накрапывать дождик. Противный, мелкий, холодный дождик-предатель.
Вадик опять простынет. Вот уже зашмыгал носом… А нет, это она сама, — удивленно поняла Аня.
Посмотрела на испуганных, притихших Вадика и Арину. Посмотрела на свежий синяк у Вадика на скуле.
Как отец мог ударить Вадика? Вадику еще нет и шести. Как же он мог его ударить?! Что теперь делать, если его лапы и до Вадика добрались?
Но делать особо нечего. Выхода нет, и рассвет не скоро.
— Очень тихо, как мышки, идем обратно, — решила она.
— Не хочу! — насупилась Арина. — Я боюсь вашего папы!
— Он уже спит, Ариш.
— Не хочу! — Арина выдернула ладонь из Аниных рук и упрямо набычилась, скопировав гримасу своей недалекой мамаши, от чего Аню покоробило.
Аня прикрыла глаза и досчитала до пяти.
— Подойдем к дому, — как можно спокойней выдохнула она. — Я пойду первой, проверю, а вы меня подождете за углом. Хорошо?
— А если он тебя побьет?! Если он там?!
— Не побьет! — строго отрезала Аня.
Путь обратно, как каторга.
Дождь зарядил. Зашли в круглосуточный магазин погреться. Натащили за собой грязи. Продавщица недовольно осмотрела их. Вскоре и администратор стал коситься, нервно перекручивая в руках цепочку.
Аня зло обменялась с ними взглядами, готовая в любой момент дать отпор.
— Деточка, — Аня вздрогнула, подняла голову на скрюченную старушку с сеткой и костыльком, что, рассчитавшись на кассе, подошла к ним. — Ты тут бережешься, да? Меня муж тоже по молодости, ой, гонял, ой, гонял, паразит. Как вспомню, так вздрогну.
Аня скрестила дрожащие руки на груди. Стыдно сделалось, но старушка смотрела по-доброму и будто впрямь понимала, и она кивнула:
— Отец буйный у нас.
— Некуда вам деваться, да? — старушка поставила сетку на столик для сумок и оперлась обеими руками о костыль. — Так, ко мне пойдемте. Времена сейчас нехорошие, и веры у нас друг в дружку нет, да и махнем на это. Я — старуха, одна живу, с меня, кроме плохих анализов, ничего не возьмешь, с вас, гляжу, тоже. Квартирка у меня махонькая, но все ж лучше вам будет, чем по улице шастать в такую-то погоду. А эти вон уже глазищи наточили на вас — прогонят.
Аня, подумав, снова кивнула и взяла сетку с продуктами. Выбора особо не было, а старушка располагала к себе. Вместе с ней они поднялись в небольшую, но уютную и чистенькую квартиру, которая находилась в том же доме, что и магазинчик.
— Меня баб Люся зовут, — прислонив костылёк за дверью, представилась старушка и стала, покряхтывая, разуваться.
— Аня, а это мой брат Вадим и сестра Арина.
Все трое одновременно шмыгнули носами. От чего всем тут же сделалось смешно.
— Ты, давай, скидывай с них все сырое, в машинку закинем, а деточек — в ванну. И сама давай, я — сейчас, у меня там халатик есть, тебе как раз впору будет, а деткам футболки найдем, наденут, как ночнушки.
— Н-н-не хоч-ч-чу, в ноч-ч-ч-нушке, как девч-ч-чонка, — насупившись, выдавил Вадик.
— Девчонка? — спустив очки на кончик носа, удивилась баба Люся, строго посмотрев на Вадика. — Враки. Сорочка — это мужской наряд. Это потом женщины за мужчинами повторять стали.
Вадик вопросительно поглядел на Аню, мол, правда? Она кивнула — правда.
— Вечно ты, Вадик, как маленький! — недовольно буркнула Арина.
— Сама ты м-маленькая…
— Эх, сама ж еще девчонка, а детки — на тебе уже, — сочувственно глядя на Аню, вздохнула баба Люся. — Уж не обессудьте, но спать я вам на полу постелю.
— Спасибо, нам на полу хорошо будет, — улыбнулась Аня.
[1]Элджей и Федук «Розовое вино».
Глава 2. Жизнь без боли (часть 2)
Осенняя ночь подморозила асфальт, покрыв его тонким слоем льда. Машина рычала и подпрыгивала, мчась по еще пустым улицам, как реактивный бомбардировщик. Повизгивала на поворотах.
Еще бы мигалки сзади подцепить — вообще было бы кайфово погонять с ментами наперегонки. Мусора ни за что бы его не догнали на своих древних ведрах.
Илья смутно видел дорогу. Он вдавливал газ, то и дело прикладываясь к стоящей рядом бутылке виски. В салоне гудела музыка, в уши забивались удары басов:
Не подходи сюда, слышишь?
Я мертв, будто молодой Вишес.
Она говорит: «Я хочу на тот свет,
Ведь лишь там с тобой снова увижусь»…
Он проворонил поворот. Запоздало надавил на тормоза и выкрутил руль. Гелик опасно дрифтанул. Колеса потеряли сцепления с дорогой.
… Ты бежишь в тепло, я с холодом на ты.
Холод и есть я, из-под ребёр дым…
Машину занесло и криво поволокло юзом в сторону обочины. До затуманенного сознания медленно докатилось, что нужно вновь переставить ногу на газ, но машина была слишком тяжелой и больше ему не подчинялась.
Поздно. Удар. Забор. Скрежет металла.
Я замораживаю всё.
Всё, к чему я прикасаюсь. (…).[1]
Илью сильно дернуло на ремне и долбануло лицом об раскрытую подушку безопасности. Все съежилось и потемнело.
Очнулся. Открыл глаза. Облизал солоноватые губы. Машинально провел ладонью по лицу. Пальцы окрасила кровь.
От хлопка раскрывшейся подушке безопасности в ушах стоял гул, Илью как будто слегка контузило.
Он выкарабкался из машины на свежий воздух. Оглядел изрядно пострадавший Гелик. Триплекс был весь в трещинах и местами осыпался в крошку. Вся бочина разбита вдрызг.
Обходя автомобиль, случайно увидел в боковом окне свое отражение. Из носа струилась кровь, заливая лицо и куртку от Balenciaga. Кроме того, он умудрился обо что-то раскроить себе лоб.
Илья брезгливо вытащил из раны кусок металла. Достал из кармана салфетки, осталось всего две. Рука слушалась плохо, вполне возможно, что перелом или трещина. Рана на лбу глубокая, скорее всего придется накладывать шов, машинально отметил он.
Задрал голову, зажал одной салфеткой нос, а другой порез. Кровотечение приостановилась.
Снова залез в машину на пассажирское сидение. Пошарив в бардачке, нашел пластырь, наскоро заклеил лоб. Усмехнулся. В целом легко отделался. На такой скорости ему легко могло бы сломать все лицо о подушку безопасности. Да и вообще всякое могло быть…
Он поморщился. Придется вызвать такси и эвакуатор для этой груды металла.
