Марк шаркал ботинками по асфальту, вяло следуя зову желудка. Сейчас ему казалось нелепым, что место, в которое он идет, до сих пор называется баром. Словно там можно выпить. Словно там можно познакомиться с веселыми завсегдатаями и посмотреть концерт. Невольно мысли сбежали в те времена, когда занятия музыкой считались законными. В молодости Марк даже пытался играть с друзьями рок, вдохновляясь успехами музыкальных групп. А потом все распалось. Потом случилась Гражданская, и музыку запретили. Как и запретили свободный выбор профессии. Марк хотел быть художником, но по способностям его направили учиться инженерному моделированию. И вот уже четыре года после аттестации он лепил в программе детали для всевозможных механизмов и даже бронекостюмов, молча проклиная свою работу.
Воспоминания мгновенно улетучились, Марк сжался: мимо прошествовал патрульный отряд. Да, эти суровые рыцари в сверкающей броне вряд ли хоть раз за жизнь посетили злачное место. Они были воплощением воли президента — строгими, аскетичными и безликими. А все эти бары, вся эта музыка и веселье растляли умы, делали их извращенными, праздными и ленивыми. Примерно так говорилось в Кодексе. Марк недовольно поморщился. После войны шел долгий процесс восстановления города, и граждане в нем активно участвовали. Всевозможные запреты казались тогда справедливыми мерами, чтобы не разразилась вторая волна. Но теперь… теперь нет никаких предпосылок к войне. А меры ужесточения лишь усиливаются, и список запретов пополняется.
Погруженный в мысли, Марк не заметил, как оказался у нужной двери. Опомнившись, он пошарил в карманах, проверяя наличие денег. Пальцы нащупали пару монет достоинством в десять центов: этого хватит на сытный обед. Хоть что-то хорошее принесла за собой война, больше не нужно искать, где дешевле. Везде продаются одинаковые товары за одинаковую цену.
Марк сошел вниз, в тень подвала, и отворил железную дверь. Барная комната встретила его тусклым освещением и тихой музыкой из магнитофона. И как это Эд отважился включить кассету в общественном месте? По закону каждый владелец музыкальных записей должен был сдать запрещенное имущество на утилизацию сразу после утверждения нового правила. Если кто и ослушивался, включал свои проигрыватели тайно, в одиночестве, запершись у себя дома. Как иногда делали Марк с Ивой.
Скромные столики пустовали, близился комендантский час. Обычно все работали до шести, не считая ночных смен на заводах, потом самые смелые и скучающие шли в бары и кисли там до половины восьмого. Затем разбредались по домам, хотя запретное время начиналось ровно с девяти. Улицы всегда пустели заранее.
За барной стойкой сидел лишь один посетитель. Некогда веселый и бородатый, а теперь угрюмый и гладко выбритый Эд глазел на Марка из-за барной стойки, начищая стакан. Марк двинулся прямиком к нему.
— Дружище, — хриплым голосом поприветствовал он и рухнул на стул.
— Парень, что с тобой стало? — удивленно спросил бармен. — Ты заболел?
— Я так скверно выгляжу?
— А то. Съешь-ка мое фирменное острое рагу, мгновенно придешь в себя.
— Рагу… — Марк задумался, обычно это блюдо у Эда получалось слишком жирным. — А есть что-нибудь еще?
— Только рагу.
— Что ж. Давай. Только не перчи уж слишком, я и без того переперченный.
Эд кивнул и скрылся в дверях за стойкой. Марк сложил руки и бессильно уткнул в них лицо. Последний раз он был здесь с Ивой.
В городе спрятан огромный секрет.
Город — живой, и подобных ему
Нет.
Он один. Посмотри в пустоту.
Марк встрепенулся и огляделся по сторонам. Кассета в магнитофоне закончилась еще во время разговора с Эдом и теперь издавала лишь едва заметное шипение, но Марк четко услышал странную мрачную песню. Возможно, она так ярко всплыла в его памяти, что показалась звучащей по-настоящему?
Тут же ему стало не по себе. Какой-то странный холод вперемешку с жизненной силой влился в его сущность, заставив выпрямить осунувшееся тело. Впервые за долгие дни Марк почувствовал себя живым — но вместе с этим несчастным как никогда. И промерзшим.
Ничего не понимая, Марк огляделся по сторонам. Старенькие стены с несмелыми украшениями, муляжные окна и одинокие столики. Несколько памятных фотографий в рамках, где бар полон народу — такого уже не встретишь. И странная темная фигура в плаще с капюшоном на соседнем стуле.
Стоп. Как же Марк сразу не заметил?
Он никогда не доверял всяким «энергетическим явлениям», о которых раньше болтали его коллеги, но сейчас словно сам почувствовал мощь, исходящую от незнакомки. Все чувства вдруг обострились, и плоская серая жизнь Атросити на миг показалась объемной и цветной.
Длинное темное пальто было подпоясано и выдавало узкую женскую талию. Объемный капюшон покрывал голову, лица не было видно. То ли ум за разум начал заходить, то ли взаправду странные ощущения внушала именно она…
Внезапно случился какой-то немыслимый прилив сил, словно Марк и не голодал несколько дней подряд. Все чувства обострились и вскружили голову. И плоская серая жизнь Атросити вдруг показалась объемной и цветной. Марк покосился на незнакомку, сидевшую слева от него. Длинное темное пальто было подпоясано и выдавало узкую женскую талию. Объемный капюшон покрывал голову, лица не было видно. То ли ум за разум начал заходить, то ли взаправду странные ощущения внушала именно она…
Эд громко поставил тарелку с рагу на глянцевую поверхность стойки и пошел заново включать кассету.
— Маркус, неприлично женатому человеку так пялиться на других женщин, — донесся мелодичный голос из-под капюшона.
— Откуда ты знаешь мое имя?!
— О, я знаю не только твое имя. Я знаю тебя, каков ты есть. Твоя история написана на моих ладонях.
— Ты что, шпионишь за мной? — Марк почувствовал подступающий к горлу ком страха. Доносы не были редкостью, гражданские сдавали своих же, не понимая, что предательство никак не убережет их от собственного падения.
— Ты забавный, — промурлыкала незнакомка, но в голосе ее не было искренней мягкости и кокетства. Только холод. — Считай, что я прочла тебя по жестам.
Стало жутко и зябко, и все же доносчик не стал бы вести себя так вызывающе. Марк хмуро уставился в свою тарелку. В густом крахмалистом бульоне плавала крупно нарезанная морковь, искусственно произведенная, и пара кусков сушеного соевого мяса. Выглядело месиво не очень аппетитно, но Марк схватил ложку и погрузил ее в густой навар. Вкус оказался ярким и грубым, горькие специи были в излишке, зато бульон радовал своим жаром и густотой. Теплота разлилась по телу, помогая немного расслабиться.
— Ты пришел за пищей для желудка, а я за пищей для размышлений, — задумчиво протянула фигура.
— Как тебя зовут-то? Нечестно, что ты знаешь мое имя, а я твое — нет.
— Разве ты не знаешь меня? — удивленно спросила незнакомка, после чего словно опомнилась. — А… ну да. У меня много имен. Загадка. Проблема…
— Надеюсь, наша встреча не станет проблемой для меня, — хмыкнул Марк, отправляя в рот ложку с бульоном.
— Куда уж там, — без ехидства заметила девушка. — Ты обрел проблемы в тот момент, когда решил бороться с властью.
— Что? — Марк поперхнулся вареной морковью. — Я ничего такого не решал! Не наговаривай на меня!
— Не бойся, — она тихо хихикнула, по-прежнему не поворачивая лица. Из-под капюшона на стол упала белоснежная прядь. Марк удивился, голос явно принадлежал молодой женщине, а не седой старухе. — Я не выдам твоих намерений Атроксу.
— Будто ты лично знаешь президента, — угрюмо буркнул Марк, совершенно сбитый с толку. Он уже не знал, за что зацепиться и стоит ли уточнять, какие такие намерения ему приписывают.
— Это была ирония, Маркус. Шутка. Учись шуткам, они помогают жить. Куда уж мне докладывать на тебя великим мира сего?
