да все руки не доходили, а потом вот. Пригодилась.
— Дичь какая-то.
* * *
Ашрам оказался чем-то вроде санатория с вполне приличными условиями проживания. Система все включено: своя комнатка с ванной, общие столовые с шведским столом на завтрак, обед и ужин, бары и закусочные круглосуточные. Еще бы море, и был бы курорт. Правда, Тибет, вопреки моим ожиданиям, оказался довольно скучным: камни да кусты, пожухлая желтая травка. Да и температура не располагала к купанию особо — градусов двадцать.
К Агван-Тобгялу меня пригласили вечером, в день приезда, и я ожидал, что поведут в сам молельный дом, который располагался в центре территории ашрама и внушал уважение своими размерами. Пару тысяч человек там точно можно рассадить.
Однако отвели меня в довольно скромный двухэтажный домик с белыми, немного скошенными внутрь стенами. В маленьком дворике, сидя на небольшой скамеечке возле такого же низенького столика, пил что-то из грубой глиняной кружки смуглый лысый старик. Несмотря на вечернюю прохладу, одет он был, как мне показалось, в пару намотанных тряпок. Рука с чашкой была обнажена, как и половина сухой впалой груди. Задубелая старческая кожа была густо покрыта полосами старых шрамов. Даже на лице. Опустив веки, старик молчал и прихлебывал из чашки. Я тоже молчал и ждал. Который день трезвости, тибетские горы и обстановка маленького дворика меня располагали к какому-то созерцательному настроению, неспешности и задумчивости.
Мне предложили скамеечку и чашку, как оказалось, чая с молоком. Жидкость была горячей, ароматной и чуть жирной.
Так мы сидели в тишине какое-то время, прихлебывая чай. Я вдруг почувствовал в душе странное умиротворение, которого не было лет, наверное с двенадцати.
Потом Агван-Тобгял негромко сказал что-то, чего я, естественно, не понял. Но решил, что пора переходить к делу. Расстегнул рубашку, скинул ее с плеч, повернулся к старику спиной и вздрогнул, когда кожи на левой лопатке вдруг коснулись сухие тонкие пальцы. Старик умудрился беззвучно встать и подойти ко мне, а я даже не заметил.
Оглянувшись, я увидел, как он пристально всматривается в набитые на моей спине каракули. Даже не знаю, чего я ждал. Что он улыбнется, может. Воскликнет что-то на своем языке. Суеты какой-то.
Но он просто смотрел на мою спину какое-то время, помял кожу пальцами, растянул, откинул голову, присматриваясь. Потом кивнул и отвернулся, пошел к своей скамеечке чай допивать.
А меня проводили на выход.
И все.
* * *
Я сидел за столом в местной столовой и уминал пельмени. Вкусные пельмени, с чесноком, перцем и еще какими-то приправами. В голове было странно пусто, моя удивительная поездка на Тибет, видимо, подходила к концу. Кажется, мне было жаль.
Здесь меня и нашел Семён.
— Ну, как все прошло? — он уселся рядом и накинулся на такие же, как у меня, пельмени.
— Не знаю, — я меланхолично пожал плечами, — чаем напоил, посмотрел, кивнул и выставил за дверь. Как хочешь, так и понимай.
— Нечего тут понимать, подошла твоя татуировка. Ты теперь еще одна буковка.
— Кто? — не понял я.
— Буква, — с набитым ртом повторил Семён, — как в алфавите.
— В каком смысле? — допытывался я.
— Ай, не забивай голову, — отмахнулся парень, — у старика какая-то сложная теория про эти татуировки и моления, лично мне, по большому счету, все равно. Сейчас вот доем, посплю, а завтра утром в аэропорт. Дальше по стране колесить поеду.
— А я?
— А ты тоже хочешь уехать?
— Я… нет, — вдруг вырвалось у меня, — я бы еще погостил.
— Ну и гости, — пожал плечами мой провожатый, — тут многие так и живут годами. Тоже жизнь, но, как по мне, очень уж скучная. А если хочешь разобраться, что тут к чему, то найди дядю Колю. Он тут уже лет десять прохлаждается, но ты его точно ни с кем не спутаешь. Он такой, ну… Типичный такой дядя Коля. Найдешь.
К нам подошел один из местных служащих и на неожиданно чистом русском языке обратился ко мне.
— Агван-Тобгял просит вас разделить с ним утреннюю молитву, — вежливо сказал он, — вы сможете присутствовать?
Я неуверенно кинул взгляд на Семёна, и, не дождавшись подсказки, кивнул.
— Я… да, смогу. Почему бы нет, — можно подумать у меня планы на завтра были.
— Агван-Тобгял благодарит вас, — коротко поклонился тибетец и двинулся дальше по залу, высматривая кого-то еще. Чуть поодаль он обратился к мужчине с азиатскими чертами лица. На японском, по-моему, обратился.
— Везучий, — хмыкнул Семён, — только приехал и сразу на молитву. Еще полштуки, как с куста. Потом можешь в загул.
Я промолчал, доедая пельмени. Тибет будто что-то нарушил в моем внутреннем мире, а может, наоборот выпрямил. В загул мне пока не хотелось, хотя здесь, в ашраме Агван-Тобгяла, работал даже круглосуточный бар. Хотелось сидеть на пожухлой травке и смотреть на горы. Воспоминания о войне и потраченной впустую жизни, которую я всерьез собирался утопить в водке, кололи, но уже не так больно. А еще внутри вертелся червячок любопытства. В конце концов, я ушел спать, чтобы скорее настало завтра.
* * *
На молитву пришло человек триста. Молельный дом внутри оказался большим просторным залом с высокими окнами и висящими высоко под потолком незатейливыми люстрами. В люстрах, обычных деревянных кругах, подвешенных на цепях, горели толстые свечи. Их огоньки были почти не видны, зал был отлично освещен солнцем. Видимо, дань традиции. Мебели в молельном доме не было совсем, на полу лежали только соломенные циновочки, чертова туча соломенных циновочек. По моим скромным прикидкам, две с половиной, может, три тысячи мест для сидения.
Рассаживал по циновкам нас лично Агван-Тобгял. Чаще всего он просто брал человека за руку и вел к коврику. Два или три раза он останавливался, словно в задумчивости, и жестом просил человека показать ему татуировку.
Вскоре все мы сидели ровными рядами примерно в середине большого зала. Где-то в наших рядах были просветы, где-то люди сидели плечом к плечу на протяжении десятков мест. Старик еще раз прошел между рядами, посмотрел на каждого, отошел и окинул взглядом получившийся узор из людей. Потом сел на одну из циновок, скинул с плеча ткань, обнажившись по пояс, сложил руки на коленях и замер.
Я сидел во втором от него ряду и видел его достаточно хорошо, чтоб разглядеть вязь шрамов на второй половине тела, той, которую не видел вчера. А еще у него на груди в области солнечного сплетения была небольшая татуировка. Не такая недоделанная, как моя. Это была замысловатая мандала из кругов, квадратов и каких-то символов. Шрамы бороздили и
