У столба, обклеенного разномастными объявлениями, курил мужик, громко сплевывая на асфальт и ругаясь по телефону. В другой стороне, парочка кормила бездомного пса сосиской в тесте. Когда-то давным-давно и она с Матфеем подкармливала дворняг…
Можно кинуть лозунг, как в психологическом тренинге — тебе выбирать, куда смотреть. Однако, даже если игнорировать агрессивного мужика, это не отменит его существования. Философия солипсизма вместе с Декартом давно показали свою несостоятельность.
В писании говорилось, что Бог любит всех своих детей одинаково. Отчего-то именно это окончательно подрывала основы Аниной веры в свет, добро и Бога в их лице. Всплыли строки из недавно прочитанного на ночном дежурстве О. Уайльда: «Ты любишь всех, а любить всех — значит не любить никого. Тебе все одинаково безразличны»[1]. Возможно, классик прав. Возможно, этим все и объясняется на Земле — Богу все одинаково безразличны.
Аня подергала себя за ниточки — не до глупостей, не до размусоливания своих проблем и переноса их в нечто глобальное.
Подъехал автобус с самообличающей надписью: «Лом черных и цветных металлов».
Аня обошла лужу, с плавающей рыжиной резных листьев. Из лужи ей подмигнуло солнце, на миг выглянувшее из тисков свинцовых туч.
Аня рискнула ответить солнцу робкой улыбкой и едва не упала, получив тычок в спину от только что харкавшего у столба мужика.
Мужик, не давая выйти пассажирам, остервенело пробирался в салон.
Люди бросали ему вслед возмущенное:
— Придурок! Дай выйти!
Аня, дождавшись, когда толкучка в дверях прекратится, вошла в автобус и встала на место для колясок.
Автобус закрыл двери, рыгнул и тяжело тронулся по разбитой дороге.
Мужик устроился поудобней на сидении у окна и врубил на всю громкость какое-то быдло-видео с ютуба.
Бытовое зло куда гаже всех его экранных и книжных воплощений.
И опять вопросы туда. И его Он любит? Если Он любит, почему она не может? Нужно учиться любить всех? Или учиться быть ко всем безразличной?
Подошла кондуктор. Аня рассчиталась. Взяла билет. Номер оказался счастливым.
Вспомнилось детство. К ним домой приходила мамина несчастливая подруга, которая всегда искала счастливые билетики и ела их. Поэтому маленькая Аня думала, что несчастливые люди питаются счастливыми билетами. И, чтобы не приходилось есть невкусные билеты — она всегда старалась быть счастливой.
Интересно, билетная диета в конце концов осчастливила тетю Галю? С тех пор, как умерла мама и отец запил, Аня её не видела, хотя та и была ее крестной.
Аня вздохнула и засунула билет в рот. Подавив спазм тошноты, заставила себя сжевать и проглотить вязкий ком. В ее случае даже такой призрачный шанс на удачу — нельзя упускать.
Автобус тряхнуло. Стоящая рядом женщина пошатнулась, охнула, замахала руками. Аня инстинктивно схватила ее за руку, помогая удержать равновесие. Женщина, нервно посмеиваясь, поблагодарила. Аня в ответ вежливо улыбнулась.
Глянула в окно и поняла, что почти приехала. Мысленно обругала себя за вечное витание в облаках. Ведь хотела по дороге позубрить термины. С этими работами учебу она подзапустила и рисковала в следующем семестре остаться без стипендии.
Еще и лекция по хирургии, куда Аня непозволительно опаздывала, грозила ей недовольством гениального Лопатина. Он считал, что женщин вообще не должно быть в его аудитории, а опоздуны-врачи — это из ряда вон в любой аудитории медицинского университета, к какому бы полу они не принадлежали.
Аня не любила хирургию, ей больше нравились терапевтические методы. Она уже давно выбрала будущее — и учиться недолго, и резать никого не нужно. Но врач должен разбираться во всем.
Выскочила из автобуса и бегом домчалась до универа. Как назло, на входе долго копошилась, ища в огромной сумке затерявшийся пропуск. Охранник сжалился, махнул рукой, мол, иди, помню тебя, и отворил турникет.
Спешно накинула халат, надела бахилы и медицинскую шапочку. Робко постучав, вошла. В аудитории воцарилась гробовая тишина.
Аня, старательно глядя в пол, плюхнулась на первое попавшееся место. Потихоньку стала доставать вещи из сумки, но потихоньку не получилось. Оглушительно звякнула молния, конспекты с хлопком повалились на пол, а пенал булыжником ударился о парту.
Аня не понимала себя в такие моменты. Казалось бы, сколько у нее в жизни по-настоящему жестких ситуаций происходило, а вот такая мелочь по нервам била не меньше ожидания удара от пьяного, взбеленившегося отца.
— Поздравляю! Пока вы неторопливо пили утром кофе, ваш пациент скончался, — не отрывая глаз от заметок, глухо заговорил Лопатин. — И больше в ваших услугах не нуждается.
Совсем рядом раздался хрюкающий смешок.
— Алексей Гаврилович, вы находите факт смерти пациента смешным? — Лопатин одарил весельчака пронзительным взглядом из-под поблескивающих линз очков.
— А чё такого? — буркнул себе под нос Лёха.
— Вам, Алексей Гаврилович, повезло, вы ведь в моей подгруппе, а я умею ценить людей с чувством юмора. Завтра у нас как раз семинар, вот и расскажете об особенностях оперативного вмешательства при периаппендикулярном абсцессе.
Лопатин вновь забубнил лекцию.
Острый локоть Лёхи вонзился Ане в бок. Она стиснула зубы, проигнорировав агрессию.
— Ты, сука, теперь сама мне этот доклад приготовишь! — сквозь зубы процедил он ей в ухо.
Аня отрицательно покачала головой. Лёха схватил её за руку и, наклонившись ближе, хотел снова нашипеть гадостей. Но тихий властный голос соседа буквально повелел:
— Оставь, потом разберёмся.
Вот от этого голоса Ане сделалось не по себе. Угораздило же её сесть именно здесь. Не иначе как счастливый билет «осчастливил».
Она старалась переключить внимание на лекцию, торопливо конспектируя умные мысли Лопатина и подчеркивая их текстовыделителем. Но звуки бегающих по клавиатуре нетбука пальцев, крылатыми жуками, зловеще пощелкивали в ушах, не давая сосредоточиться.
Нетбуками пользовались только мажоры. Простые смертные писали конспекты по старинке, вручную. По старинке — оно лучше, задействовано больше систем по запоминанию и меньше соблазнов отвлечься на игрушки, как это делал сейчас Леха, высунув между толстых губ кончик языка, только что слюна не текла.
Не по себе было Ане, что такие, как Леха, надев белый халат, пойдут лечить людей.
Хотя Лакунин Илья, которому и принадлежал властный голос, на игры не отвлекался и был самым выдающимся студентом на курсе. Ему прочили большое будущее.
Но Ане было еще больше не по себе осознавать в белом халате Лакунина. Несмотря на незаурядный интеллект, феноменальную память и обширные знания, в нем абсолютно отсутствовало элементарное сочувствие к человеческой жизни. Может для хирурга, которым он собирался стать, это было и хорошо, но всё-таки…
Впрочем, на всё это она не могла повлиять и это её никак не касалось. У Ани было слишком много забот, чтобы брать в голову еще и проблемы избалованных жизнью мальчиков. А если они были вне ее жизни, то и осуждать их она не хотела, хотя и невольно выносила им самый строгий приговор.
***
После пар Аня с одногруппницей Машей пошли в библиотеку.
Задавали много. Дома у Ани компьютера не было, поэтому над заданиями они работали или в библиотеке или у Маши дома.
Они не то, чтобы дружили — Ане было не до дружбы, но сотрудничали по учебе. Легкомысленная Маша обычно без умолку трещала на ерундовые темы. Молчаливую и замкнутую Аню это более чем устраивало, ей импонировала беззаботность и прямота одногрупницы, а Маше нравилось то, что Аня может ее выслушать и помочь с домашкой.
— Ты прикинь, Лакунин сегодня на «Аморале 222-м» прикатил. Это ж сколько у него бабок! Ох, жалко, что он на таких, как мы, даже не посмотрит, а я б с ним замутила.
Аня поежилась. Вспомнилось, как хладнокровно Илья вел себя на парах и его тон, продирающий до мурашек, даже преподаватели его побаивались. Как же замечательно, что пухленькая, веснушчатая Маша для него слишком хороша и его удел — силиконовые барышни, вроде Маргариты Гулиной.
