- Сестра, - непринужденно окликает мой мучитель, - поменяйте повязку. До скорого свидания, мистер Райт, поправляйтесь скорее! Нас ждет долгое и плодотворное сотрудничество.
- Он просто провоцировал тебя, чтобы посмотреть на твои реакции, - спокойно объясняешь ты, когда этот выродок убирается, - у тебя в изголовье энцефалограф стоит. Вначале тебя напугали, потом разозлили, заставили испытывать стыд, а затем – сильную боль. У меня нехорошие подозрения, что в твоем бывшем секретном подразделении «М» имелся осведомитель.
- Это и я уже сообразил, - отзываюсь я. На меня накатывает усталая обреченность. По левому боку разливается жгучая боль, которая буквально сжигает меня дотла.
- Как думаешь, кто? Бэтти?
Похоже на то. Не хочется грешить на девчонку, но подозревать Веньяра или Рэндела кажется немыслимым.
Ты наклоняешься, поправляя простынь, накрывающую мою перетянутую бинтами грудь. В глазах мучительное сочувствие мешается с чем-то непонятным: стремлением ободрить, поддержать, теплотой и гордостью.
- Корд, он ведь прав, - с трудом сквозь сжатые ознобом зубы говорю я, - я психопат. Я вижу тебя, говорю с тобой, а они там, у мониторов, строят предположения и выдумывают диагнозы. Суки! Тебя ведь нет, правда?
- Как тебе угодно, братишка, - теплые ладони гладят мне лоб и щеки, к ним хочется прижаться, как в детстве к маминым, - Дан, ты весь горишь, лихорадка началась.
- Знаю. Холодно.
Ты отыскиваешь где-то одеяло, накрываешь меня до самого подбородка. Мои руки дергаются в исступленном желании дотронуться до тебя, взять за руку, дрожь не отпускает в тепле и будто даже усиливается. Ты мягко улыбаешься, когда мне удается сжать твою ладонь, садишься на краешек каталки.
- Помнишь, как-то ты сильно порезал руку? Шел десятый день после смерти мамы, ты случайно разбил ее любимую вазу с зимними цветами.
Помню, я ведь разревелся тогда, как ребенок. Пытался собрать осколки, чтобы склеить, будто это вернет и маму. А когда заметил порез на ладони, натекла уже целая лужица крови, я в ней весь был испачкан. Взглянул на руку, а там оголенное, уже не кровящее мясо.
- Я грохнулся в обморок.
- Помнишь свои ощущения в тот момент?
Сжимаю твою руку и старательно припоминаю, игнорируя озноб и боль. Было… странно. Меня будто обложили со всех сторон серыми ватными подушками, я упал в них и перестал чувствовать, хотя видел твое испуганное лицо и даже слышал ободряющие, успокаивающие слова, которые ты бормотал, перетаскивая меня на диван, устраивая на подушках. Ты не ругался из-за вазы, а кроме тебя, ругать меня было уже некому. Мы ведь остались одни.
- Помню.
- Дан, послушай. Я так старался, так старался держать тебя в стороне от всего этого! Но ничего не вышло, они добрались до тебя и, возможно, будут пытаться получить силой ту информацию, о которой ты не имеешь понятия. Ты меня понимаешь?
Господи, что творится? Ты… я никогда не видел тебя в таком отчаянии, никогда не видел такого страдания на твоем лице. Это из-за меня, Корд? Не надо, не терзайся, ты не виноват!
- Я понимаю, не переживай.
Ты всегда был моим кумиром. Из нас двоих тебе достались все таланты, ты был гордостью родителей, и моей гордостью. Я хвастался своим старшим братом, я равнялся на тебя, я бы душу продал, чтобы хоть чуточку быть на тебя похожим. Брат…
- Дан, если тебя начнут пытать, просто потеряй сознание. Вспомни свои ощущения. Просто отключись, ладно?
- Зачем?
- Так нужно, - и после продолжительного молчания, - так я смогу помочь тебе. Нам обоим.
Глава 20
Больше всего меня беспокоят яркие лампы. Из целой массы неприятных ощущений только слепящий свет мешает мне окончательно вырубиться. Сотрясающий тело озноб как-то неожиданно превратился в жар, боль оставила в покое бок и голодным псом вцепилась в ногу, я скинул одеяло и теперь лежу под этими долбанными лампами в разодранной серой рубахе и рваных штанах.
- Ай-яй-яй, мистер, - качает головой уже знакомая мне женщина, - зачем же тревожить раны, вы и так совсем слабы.
Она поднимает одеяло и накрывает меня.
- Жарко, дайте воды.
Некоторое время она напряженно молчит, потом признается:
- Мне запрещено давать вам воду.
- Понятно, пытки уже начались.
Она не отвечает, только поправляет и без того идеально лежащее одеяло. Она мне сочувствует.
Спустя минуту слышится мягкий шелест отъезжающей в сторону двери бокса.
- А, вам уже лучше, Райт?
Мой мучитель появляется в поле зрения, перекрывая свет, давая измученным глазам отдых. У меня нет сил вглядываться в его лицо, запоминать черты, мне хочется просто исчезнуть. Чтобы меня не было. Чтобы мне не пришлось пройти через пытки. Я ждал их, когда соглашался стать заложником террористов, и я почти уверился, что страшная судьба миновала меня, когда встретился с Верой. Теперь я лежу прикованный, и страшный призрак боли мерещится мне в наклонившемся человеке.
- Сестра, приготовьте инструмент.
Господи, помоги мне вынести!
Кончиком языка касаюсь имплантата с пиралгезином и… вспоминаю твои слова.
- Мистер Райт, не прикидывайтесь бревном, я вижу, вы не спите.
Приходится открыть глаза.
- Чего тебе надо?
- Вы настроились на диалог? Время не ждет, ваши ответы на мои вопросы могут решить судьбу империи, поэтому советую напрячь память и рассказать мне все, что вспомните. В противном случае…
- А если я ничего не знаю?
- Я определенно пойму, если вы соврете. Эти маленькие электроды дадут мне знать, когда вы захотите утаить от меня нечто важное.
Чтоб его! Как назло голова не соображает, тело отказывается работать в форсажном режиме, от напряжения ломота разливается по всем мышцам.
- Скажите, Райт, вы никогда не завидовали брату? Нет?
- Пошел ты на хрен!
- Какой предсказуемый ответ. Значит, все-таки завидовали. Оно и понятно: выпускник академии, сразу зачисленный в элитный полк, и вы – едва осиливший кадетский корпус и летные курсы, прозябающий в дальних от столицы гарнизонах. В этом есть какая-то несправедливость, особенно острая оттого, что брат не посвящал вас в свои дела.
Снова прикрываю глаза, видеть черный силуэт в ореоле белого электрического огня невыносимо. Все мысли сосредоточены в ожидании вопросов, в ожидании пыток, чего-то еще, какого-то разрешения ситуации. А эта паскуда все льет и льет воду. Красуется перед медсестричкой, извращенец.
- Вы ведь совсем ничего не знаете о событиях декабря 64-го, как раз накануне Буцалльского восстания? Корд не делился с вами подробностями короткой вылазки в дальние миры?
- Нет.
Это совершенно точно. Я хорошо помню тот год, декабрь был жутко слякотным. Я по уши влюбился в одну девчонку и даже отметил с ее семьей Рождество, а когда брат позвонил и смущенно извинился, что пропал, даже удивился сам себе: из головы напрочь вылетело его поздравить. Это в Рождество-то!
- Я верю вам, Райт. Но мне нужно получить ответ, поэтому вам придется вспомнить.
- Вспомнить что? – не доходит до меня. При всем желании я не смогу в деталях вспомнить тот разговор, да и уверен, что брат не сообщил ничего важного.
- Сестра, давайте разряд.
Это странное ощущение: будто от макушки вдоль позвоночника протянут провод и его заставляют мелко и противно вибрировать. Вибрация отзывается в израненном теле глубинной подсознательной болью.
- Ну как, память освежилась?
Силуэт перед глазами плывет, дрожь возобновляется, и я уже не контролирую трясущиеся руки.
- Райт, не засыпать! Я здесь! Вспоминайте, проект «Антиморф», 64-й… Похоже, ему мало. Добавьте.
Я сжимаюсь в ожидании, и все равно боль оказывается сильнее, чем я могу вынести. Теперь меня колотит так, что дребезжит каталка и лязгают наручники.
- Райт! Вы здесь? Черт, почему он не отключается?
- Не знаю, сэр. Этот разряд сильнее того, который он получал на полигоне.
