Блондинка чирикала, размахивая бумажкой. Лекс только моргал и головой покачивал:
– Ну ты даешь!
– Ты рад?
– Еще бы!
– Тогда погнали. Выслеживаем, вынюхиваем, собираем улики.
– Улики?!
– Да! Пропажа сразу нескольких трупаков – преступление. Возможно, их похитили. Возможно, они оказывали сопротивление. Может, кто-то из них сообразил оставить подсказку. Написал на стене своей кровью или…
– У нас нет крови, мы же трупы!
– Не придирайся к словам, коллега!
Они выбрались через Алинкин ход. Тик-Тик внимательно осматривалась, а около чаши задержалась, достала скетчбук и карандашик и принялась зарисовывать обстановку.
– Тут ничего не изменилось с момента, когда ты покидал это место в последний раз?
– Вроде нет.
– Вроде или нет?
– Нет.
– Ладно. Вообще-то мы с тобой как бы следователи, напарник, так что надо быть внимательнее к деталям. Учти.
Лекс хмыкнул:
– Учту, кол-ле-га!
Они поднялись наверх.
Алинка-Малинка лежала в гробу в прежней позе. Вид ее поверг Тик-Тик в шок.
– Слушай, это совершенно ненормально, – прошептала она. – Надо что-то делать!
– Что? Я пробовал. Притащил ей игрушку, так она вон стоит нераспакованная. А ведь это игровой автомат, не комп, но близко к тому. Практически ее мечта.
Убедившись в том, что до Малинки по-прежнему не достучаться, друзья, то есть «следователи-коллеги», отправились гулять по кладбищу, по нижней части, лежащей на Потустороньке. Тик-Тик пришла в полнейший восторг при виде деревеньки в стиле открыток Кинкейда. Она сказала, что на ее родном кладбище и близко ничего такого нет, а все больше бараки невзрачные, однотипные и унылые. Хотя тут же призналась, что в учебнике по истории кладбищ видела и места куда красивее и величественнее.
Они всё гуляли, никого не встречая.
– Это склеп Склепа Ивановича, – рассказывал Лекс. – Мы обычно тут собираемся. Видишь, я оставил подарки и записку. К ним явно никто не прикасался.
– Делаем вывод: исчезновение произошло до Нового года! – Тик-Тик пометила это в своем блокноте.
– Так я ж тебе сразу сказал когда!
– Да, но это было с твоих слов, а сейчас я сама убедилась.
Они пошли дальше.
– Вот это, справа, дом тети Тани, – продолжил Лекс. – А это, слева, заброшка. Дом красивый, но раззыбивается и скоро рухнет. Зарос весь.
Тик-Тик присмотрелась:
– Не скоро еще. Гляди, дверь открыта. И окна. И проход есть. Давай войдем.
– Да там заброшка, говорю тебе! Был хозяин, стал ходильником да сгинул. Это давно было. Дом рушиться стал еще до моей смерти, точно тебе говорю.
Но Тик-Тик уже решительно продвигалась в выбранном направлении. Лекс вздохнул и двинул следом. Вошел и ахнул.
– Ничего так, – заявила Тик-Тик. – А когда, говоришь, хозяин сгинул?
– Лет сорок назад. Или пятьдесят.
– Хм… Смотри!
Тик-Тик взяла со стола чашку и показала напарнику. В чашке на донышке плескалась черная жижа.
– Видишь полоску по краю? Таков был уровень напитка, когда чашку оставили. Постепенно чай или что это, не знаю, испарялся. И вот еще сколько-то осталось на дне. Не знаю, за какое время напиток мог испариться полностью, но за полвека дно точно стало бы сухое. Так что кто-то тут пил из этой чашки не так давно, несколько недель назад.
– Мы не пили, – твердо заявил Лекс. – Мы никогда не заходили в этот дом, у нас не было таких чашек и таких тарелок.
– Тогда поздравляю! Мы нашли первые улики. Это пили похитители. Сейчас я все зарисую, а улики мы возьмем с собой.
Лексу было крайне неприятно оттого, что его друзья похищены.
– Послушай, ну что ты сразу: похитители, похитители! А как твоя первая версия, что они сидят и пьют пиво с креветками в чужой могиле или во вновь открытых катакомбах?
Тик-Тик пожала плечами:
– Может, и так. Но я подумала, что уж на Новый год они заглянули бы к себе, подарки твои увидели бы. И Алинку проведали бы. Они к ней как относились?
– Отлично относились, жалели. А здорож Фёдр так вообще настолько ей симпатизировал, что даже листовку о Дне открытых дверей принес именно ей, а не мне. Я тогда даже обиделся на него, ведь я эту листовку случайно увидел, вообще в последний момент успел.
– Это хорошо, что ты обиделся, – кивнула Тик-Тик, и тон ее был очень серьезен. – У многих мертвецов полностью атрофируются человеческие эмоции и чувства. Нам говорили, что все такие рано или поздно исчезают, умирают окончательно.
– О, расскажи подробнее!
– Да я пока не знаю подробнее, до психологии мы пока не дошли…
Они погуляли еще по низу, зашли ко всем, даже до Стаси добрели. Убедились в том, что никого нет нигде.
У Фёдра Лекс, как заправский следователь, принялся изучать тетрадь с «доносами». Выяснилось, что последнее сообщение в Небесную Канцелярию здорож отправлял одиннадцатого ноября. Оно было о том, что Татьяна совсем плоха. Подробностей в личном дневнике Фёдра не было, и какую еще информацию содержало послание, осталось неизвестно.
– Так или иначе, в нашем деле появилась новая дата: одиннадцатое ноября! – сказала Тик-Тик.
Глава 13
В дорогу! Вторая ходильная попытка Кази
Православную Пасху, как и прочие религиозные праздники, на Потустороньке почему-то не отмечали. Яйца и куличи дублили, конечно, и даже могли собраться «на крашенку», но разговоры за столом вели обычные, никаких «воскресе» и «воистину». Вообще тема веры никогда не затрагивалась, и когда Казя попыталась поднять этот вопрос, все дружно продемонстрировали полное отсутствие интереса. Наверное, заговори она о технологии производства сандалий у древних римлян, имела бы больший успех.
Когда Казя встретилась с освежившимся Фёдром, в миру было двадцать шестое апреля и Пасха уже состоялась два дня назад. Народ нестройными рядами потянулся на кладбище, наступило благодатное для мертвяков время дублить вкусности.
– Ты развлекайся, а мне ни к чему, поднадоело. Нам всем поднадоело, – миролюбиво объяснил Фёдр.
Только что он продемонстрировал Кассимире свои новые полетные способности, оставив деваху под огромным впечатлением от увиденного.
Спустя пару часов Казя, нагруженная куличами, конфетами и яйцами, вернулась в свое кафе и обнаружила там поджидающих ее Маню, Игната, Склепа и самого Фёдра. Склеп точил карандаш, Игнат чертил схему летательного аппарата (очевидно, вдохновившись полетами здорожа), а Маня и Фёдр просто так сидели, покойно сложив длани на своих животах.
– Ура! – обрадовалась Казя. – Сейчас отпразднуем Пасху. Смотрите, что у меня есть.
– Мне бы лучше кофейку! Можно? – попросил Маня. – А этого добра у нас с прошлых лет навалом.
– И мне кофейку, и мне, пожалуйста, – присоединился Игнат. – И вообще, у нас май месяц на носу, надо обговорить, как встречать будем.
К первомайским праздникам, которые Фёдр назвал «первыми летними каникулами», обычно готовились основательно.
– Первые летние? А какие еще тут каникулы бывают? – спросила Казя.
Фёдр принялся загибать пальцы:
– Середина лета – на Ивана Купалу. Только не день в день, а с захватом полной Луны. Бабье лето – они по погоде. Когда в августе, а когда и в октябре. Потом первые зимние – самый короткий день. Новый год – это самые большие. И затем…
– Ой, а я не помню, как мы отмечали Новый год! – перебила Казя.
– Так мы в этом году без тебя. Ты же хоронилась от санитаров в своей могиле, – уверенно ответил Фёдр. – В беспамятстве пребывала.
Кассимира открыла было рот, чтобы возразить, но смолчала.
– Ты, девка, не расстраивайся, мы плохо встретили, посидели и разошлись, – принялся утешать ее Фёдр, неверно истолковав молчание. – Танюшу нашу забрали. Какое уж тут могло быть веселье?
– И Мани не было, – сообщил вдруг Игнат.
– Эй, я был! – возмутился Маня. – Я был. Хотя почему-то не помню.
– Не было тебя… – с сомнением повторил Игнат и прибавил: – Вроде бы…
