поднял его со словами: – Делать тут больше нечего, пойдем. Закроем дом, и… может, я провожу тебя немного, а?
Дина собиралась ответить категорическим отказом: все-таки пока ситуация не прояснилась, и вдруг Стас в самом деле опасен? Неожиданно ее внимание привлекли странные звуки, донесшиеся откуда-то сверху.
– Тш-ш… Кажется, я слышала чье-то дыхание или слабый шорох. – Она подняла голову и прислушалась, но звуки не повторились. Над ее головой висела ситцевая занавеска, скрывающая полати. Варвара говорила, что обычно на них укладывали спать самых младших детей в семье, потому что там было самое теплое место в избе.
Высокий, выше Дины на целую голову, Стас приподнял занавеску, заглядывая под нее.
– Что там? – почему-то шепотом спросила Дина, чувствуя расползающийся по телу холодок страха.
– Темно, не видно, – ответил он, но Дине показалось, что голос его дрогнул.
– Телефоном посвети, – посоветовала она.
– Да мыши, наверное. – Стас вынырнул из-под занавески с каким-то ошарашенным видом.
– Какие мыши? Избы совсем недавно собрали! – Дина протянула ему свой телефон с включенным на задней панели фонариком.
Он взял его как будто нехотя, вновь нырнул под занавеску и тотчас вынырнул обратно.
– Нет там ничего. Старое одеяло и ворох сена.
– Сена?! – Дина испуганно вытаращилась. – Откуда там сено?! Мы же все прибрали сегодня!
Стас пожал плечами и чихнул, прикрыв лицо рукавом.
– Может, там забыли прибрать. Пыльно и воняет чем-то. Воздуха не хватает. Пойдем. – Он снова чихнул и подтолкнул Дину к выходу. – Черт, кажется, этот чих надолго! – Стас чихнул в третий раз и замотал головой. – Бр-р-р! В детстве была аллергия на какую-то траву и уже лет десять не беспокоила, но, похоже, это снова она.
Они вышли наружу. Стас, беспрестанно чихая, запер дверь на висячий замок и отдал Дине ключ, затем, стоя на крыльце, сделал несколько глубоких вдохов и сообщил, что ему стало лучше. Дина тоже заметила, что ей дышится легче, чем в избе, словно там кто-то невидимый и неосязаемый держал ее за горло и постепенно душил, усиливая хватку.
Строительную сетку уже убрали, и открылся завораживающий вид на весь музейный комплекс, приукрашенный красноватыми отблесками раннего заката. Совсем опустевший, он выглядел реальным древнерусским городом, в одночасье вымершим от какой-то внезапной напасти. От этого вида Дину охватило предчувствие большой беды, которая уже произошла, но ей только предстояло узнать об этом. Дина постаралась отогнать от себя дурные мысли. Скорее всего, она просто устала за день, полный новых впечатлений и переживаний. Что плохого здесь может случиться? Вокруг такие милые люди! И места красивые, не только музейный комплекс, но и весь поселок: уютный, с ухоженными домиками и зелеными огородами, да и речка, говорят, здесь сказочная. Дине вдруг немедленно захотелось увидеть эту речку. Она где-то слышала, что если поведать реке о своих тревогах, то их унесет с течением, и они никогда не вернутся.
Как только Дина об этом подумала, на душе сразу стало легче, и до нее вдруг дошло, что у нее нет никакого желания идти домой. И нет желания видеть Аглаю, по крайней мере, сейчас. Внутреннее чутье ей подсказывало, что соврала именно подруга, а не Стас. Да ведь и по внешним признакам можно заметить, когда человек врет, а глаза у Аглаи во время последнего разговора бегали из стороны в сторону, на Дину она совсем не смотрела. Зато у Стаса взгляд такой открытый, ясный, искренний…
Спохватившись, что слишком долго смотрит на своего спутника и тот уже заметил это, Дина спросила непринужденным тоном:
– Как насчет нашего уговора прогуляться к речке? Он еще в силе?
Стас улыбнулся и молча кивнул, словно у него от счастья пропал дар речи.
Они прошли через ворота, и те с металлическим стуком сомкнулись за ними: музейный комплекс закрылся до следующего дня.
***
Лукерья вернулась домой за два часа до прихода с работы тети Клавы и успела приготовить ужин, который был последним пунктом в списке ее дел на сегодняшний день. С первыми тремя пунктами она управилась еще с утра: навела порядок в доме, приготовила обед, прополола грядки, причем укроп на этот раз не пострадал (Лукерья тщательно выщипала все сорные былинки, не зацепив ни одного кустика ароматной зелени). Ее переполняла гордость за свой труд, она даже надеялась, что тетя Клава ее похвалит, но, когда та появилась на пороге, внутри у Лукерьи все съежилось от мысли, что она допустила-таки какую-то оплошность и ее ждет выволочка. Вид у тети Клавы был мрачнее обычного. Вообще-то она часто приходила с работы недовольная и раздраженная, но не настолько. Сейчас же ее белое лицо походило на застывший гипсовый ком, где живыми выглядели лишь губы, – они беззвучно двигались, будто шептали что-то. Она устремила на Лукерью тяжелый взгляд и процедила странным чужим голосом:
– Немедля ступай в огород и вырви весь укроп!
Подумав, что тетя Клава оговорилась, Лукерья возразила, на всякий случай придав своему лицу виноватое выражение:
– Я прополола укроп, тетя.
– Вот дура! Иди вырви укроп, тебе говорят! Подчистую! Чтоб духу его в огороде не было! И выброси в помойную яму!
Лукерья помертвела. Это был дурной признак, очень дурной! В Приютово все тоже начиналось с укропа: сразу после того, как за околицей появилась деревня Шиша, укроп исчез сразу во всем селе. Кто приложил к этому руку, осталось загадкой. А в «Зелейнике» деда Ерофея говорилось, что укроп не дает пройти нечисти, она через него переступить не может, да и от запаха укропного ей худо делается. Как только дед Ерофей понял, какие гости в Приютово из Шиши пожаловали, кинулся искать укроп. Хотел разложить его под порогами да над притолоками в избах односельчан для защиты от бесовской напасти, а укропа-то как не бывало. Теперь вот тетя Клава требует вырвать укроп! Что с ней случилось после того, как они виделись в последний раз? И Шиша тоже здесь… Правда, бесы заперты в куклах и дома кажутся обычными, но вдруг что-то произошло, о чем Лукерья не знает?
Против обыкновения, тетя Клава отказалась от ужина и, как была в обуви, прошла в комнату и улеглась на диван. Вместо телевизора уставилась в потолок и зловеще прошипела:
– Делай, что велено, не то пожалеешь!
Лукерья стрелой вылетела за дверь, оттуда – в огород, постояла возле грядки с укропом, раздумывая, как поступить, потом присела на корточки и, обливаясь слезами, быстрыми движениями вырвала все кустики, но выбрасывать их не стала. Отыскала в сенях полотняный мешочек, в котором хранили сушеные травы, вытрясла остатки травяной трухи и сложила в
