Они вошли в лифт – в тот самый, в котором Лекс, Алинка-Малинка, Тик-Тик и Какака поднялись в Пущино в День открытых дверей.
– Скажите, а на печатях… – осторожно начал Лекс. – На них должны быть определенные символы или буквы?
– Бывают символы, бывают и буквы, – ответствовал профессор. – Главное, чтобы печать несла метафизический от-печат-ок того, кто ее ставил. Исключение составляют печати официальных контор. Вот, например, взять санитаров…
Они как раз приехали, Мельтиат Исаакиевич повернулся на мгновение спиной к остальным и только поэтому не заметил, сколь выразительно переглянулись первокурсники.
Они вышли на свежий воздух. Пущино блестело на солнце, было утро четырнадцатого мая, суббота.
– У санитаров две печати. Одна содержит всего две буквы и запечатывает пространство для неживых. Вторая даже и на печать не похожа, а мимикрирует под простой красный крест – это новшество, в прежние века было иначе. Но она надежно защищает охраняемое пространство от проникновения некоторых – подчеркиваю, некоторых, но не всех – живых людей. Эту печать, как и все, содержащие букву «О» – от латинского officium, то есть «официально», – могут поставить только представители официальных контор. То есть, если, например, наша славная Оленька захочет подготовить свою печать, ей придется придумать монограмму, в которой «О» будет совмещаться с любой другой буквой, но не стоять отдельно. Мы почти пришли!
– Профессор, а санитары могут использовать букву «О»? – поинтересовался Милаш.
– Безусловно, мой друг! Безусловно! Именно ее они и используют, как я уже сказал. – Мельтиат продиффундировал сквозь закрытую дверь «Крафтиры» и, дождавшись проникновения в паб остальных, добавил: – Санитары – представители официальной службы. И лучше держаться от них подальше. Но давайте выберем другую тему, а заодно и напитки!
Глава 18
Вечным сном, силы небесные
Славно посидев в «Крафтире» вместо лекции по ложной метафизике, друзья распрощались с Мельтиатом и решили немного погулять по Пущино, а проблему пока не обсуждать – это лучше делать всем вместе, с Заром, Квазаром, Оленькой, Какакой и Тик-Тик, когда она придет в норму.
– В конце концов, твои сокладбищники, Лекс, уже не в первый раз исчезают, – философски заметил Микулаш Бржиза. – Появились в прошлый раз, авось, появятся и в этот. Дело о пропаже пяти мертвецов я предлагаю переименовать в «Дело о вторичной пропаже пяти мертвецов».
– Да, – вяло согласился Лекс. – Но только на этот раз пропали не пятеро, а всего четверо – это гарантированно. Хотя я могу ошибаться.
– Так и изначально четверо пропали, разве нет? – удивился Гусар.
– Да нет же!
Стали считать.
В первый раз пропали Фёдр, Склеп, Игнат, Маня и Станислава. Тетя Таня тоже как бы исчезла, но в итоге выяснилось, что ее забрали санитары по указке Фёдра, а это не в счет. Алинка-Малинка не пропадала, Казя вроде как ходильничала в этот момент, хотя это не точно. Так что – пятеро.
На этот раз, со слов Тик-Тик, пропали все, кроме Алинки, которая осталась запертой в подвале. Казя вновь ушла в туман на глазах Лекса и Тик-Тик. Получается опять пять.
– Почему же ты сказал, что четверо? – спросил Милаш.
– Я сказал «гарантированно четверо», поскольку о Станиславе Тик-Тик не упоминала.
– Из этого не следует, что она осталась.
– Давайте уточним у Тик-Тик.
– Ладно! Предлагаю назвать наше расследование проще – «Дело о пропаже мертвецов», – сказал Милаш.
– Да какая разница, как назвать? Вот пристал!
Они дошли до фонтана, находящегося в парке «Зеленая зона» буквально в ста метрах от могилы академика Франка, возле которой могли выйти на поверхность, в реал, обитатели Пущинского кладбища. Невидимый купол над ней создали крошечным, не более пяти метров в диаметре.
Фонтан в парке был большой, не с футбольное поле, но почти. Однако сейчас его окружили со всех сторон забором, проводя реконструкцию. За забором, несмотря на субботний день, копошились бульдозеры.
– Это нам знак, – заявил Гусар. – Они работают, и нам прохлаждаться пасс бон!
– Простите, мусье, за мой фхранцусский, – хмыкнул Милаш. – Же не манж па сис жур!
– Еще один наезд, и я вызову тебя на дуэль! – вспыхнул Гусар.
Милаш миролюбиво отмахнулся:
– А я не буду с тобой драться.
– Вы трус, сударь!
– А хотя бы и так.
– Осторожнее! – Лекс схватил обоих под локти и дернул в сторону, прочь от едущего по аллее велосипедиста. – Еще не хватало с людьми пересечься.
– Кстати, давно хотел выяснить, почему это так строго запрещено, – сказал Милаш. – Пойдемте к лифтам.
Обычный выход-вход располагался не тут, а в нижнем парке, недалеко от стелы. Лекс вдруг остановился:
– Так, ребята, вы идите, а у меня тут еще одно дело есть.
Милаш и Гусар переглянулись, но неудобных вопросов задавать не стали и направились вниз, в сторону Оки. Лекс же двинулся в прямо противоположном направлении. «Я не трус, – думал он. – Я не трус!»
Проникнуть сквозь купол около Франка не удалось. Раз так, Лекс решительно топнул ногой и притопнул другой:
– Топ-топ, хочу в свой гроб!
Отрубиться после этой процедуры на полгода или другой срок Лекс не боялся, ранее он много раз пользовался таким способом быстрого перемещения и ни разу не засыпал. На этот раз все прошло, как обычно – он мгновенно очутился в родном гробу, быстро из него выскочил и глянул в окошко.
Ни вьюги, ни Мглы, ни санитаров – никого.
– Отлично! – воскликнул Лекс, выбрался из дому и побежал к Станиславе.
«Я ничего не боюсь!» – уговаривал себя Лекс, однако это не было правдой.
Многие люди, умерев, действительно перестают чего бы то ни было бояться. Но Лекс был другого сорта. Его дико колбасило даже от разговоров о том, что кто-то сгинул, раззыбился, развоплотился или попал в больницу. Каждый раз он тихо радовался тому, что все это случилось не с ним, что он покойно-спокойно неживет и радуется нежизни.
«Я трус, но я не трус!» – мысленно повторял он на пути к травнице.
Домик Стаси оказался пуст. Дверь распахнута. Станислава Острожина никогда не оставляла дверь открытой, выходя из дома. Противный холодок пробежал по хребту Лекса.
– Что ж, я убедился, надо побыстрей возвращаться в универ, – пробормотал он. – И лучше через подвал Алинки. Хотя…
Лекс помнил слова Тик-Тик о том, что Алинка заперта в подвале. В каком подвале она заперта, в своем или у «Кази и Кузи»? Если в своем, то как он пройдет?
– Хорошо, что я вырыл собственный проход! – прошептал Лекс. – Пусть грязный и с лужами, но пробраться можно. Немедленно к себе – и в универ! Безопасность превыше всего.
Мысль была здравая, однако тут же возникла мысль-антагонист: что он скажет остальным? Что побывал только у Стаси, а где Алинка и не вернулись ли остальные, так и не выяснил? А Гусар скривится: трус ты, Лекс, хуже Милаша…
В общем, пока мысли спорили друг с другом, ноги сами понесли Лекса в сторону кафе, откуда сбежала Тик-Тик.
В «Казе и Кузе» было тихо и безлюдно, то есть беструпно. В подвал по-прежнему не было хода, печать «С. О.» красовалась на прежнем месте. В зале оказалось прибрано, никаких следов празднования не наблюдалось.
– Значит, Алинку-Малинку заперли или в подвале с чашей, или в каком-то другом подвале, – пробормотал Лекс.
Оттого, что вокруг стояла тишь и благодать, Лекс осмелел и посетил еще и склеп Склепа, и домик Игната. Заглянул к Тане. К дому тети Тани уже начали подступать тьма-кусты, и страх в Алексее Таганове сменился грустью, а грусть – решимостью.
– Я должен узнать, что тут произошло, – вслух сказал Лекс, словно давая обет себе и По-Миру. – Нельзя отступать. Нельзя, чтобы с нелюдьми поступали не по-людски! Мы и так умерли, и так неживем кое-как, взаперти. Кто под куполом навек, кто в родовом гнезде без всяких перспектив, кого вообще ни за что ни про что – в больницу, и привет. Санитары память стирают! Нашу Тик-Тик напугали так, что она едва не лопнула. Ух!!!
