Недолго думая, он перепрыгнул через ограду коровника и приблизился к коровьей туше. Она не зыбилась, но потихоньку разлагалась, вид ее был отвратителен. С трудом подавляя приступ рвоты, Лекс отодрал от туши кусок, используя висящую рядом на шесте тряпицу. Нашел кринку для молока (чистую), сунул в нее образец для анализа и ретировался.
С кринкой в руках он отправился к здорожу.
Фёдра не было.
Дневник в раскрытом виде лежал на столе. На новом развороте красовалась единственная лаконичная запись: «Идем праздновать Первомай». Следовало бы полистать дневник, но на Лекса отчего-то вновь накатила тревога, и он решил сматываться. В конце концов, он и так молодец, кое-что разузнал, образец туши на анализ взял. Осталось решить, что безопаснее: смываться через свой ход или через Алинкин.
Он попробовал через Алинкин и потерпел фиаско: в подвале за чашей проход был запечатан.
Остался свой собственный ход, протекающий, кривой, грязный.
– Что это? Как это?! Да как же, что же за…
Собственный ход Лекса, ведущий к универу, тоже оказался запечатан санитарами! «С. О.». Очевидно: С – санитары, О – официальная печать.
Алексей Таганов понял, что сейчас эти долбаные санитары и по его душу явятся, раз такие дела. Заберут в больницу, и прощай, нежизнь!
Он запаниковал. Выхода не было никакого: купол закрыт, два известных ему прохода запечатаны, ходильничать он не умеет, а быстрый способ перемещения знает один: «топ-топ, хочу в свой гроб». Но он и так в своем гробу!
– Была не была, – пробормотал Лекс, зажмурился и произнес: – Топ-топ, хочу в Калейдоскоп!
Произнести-то произнес, а открыть глаза не смог. Вдруг откроешь глаза и обнаружишь, что ты сгинул?
– Эй!
– Ау!
– Ты уверена, что он пошевелился?
– Да точно вам говорю, отвял!
– Ле-е-екс! Ну же!
Он сделал над собой усилие и шевельнул веками. Мир хлынул в сознание щелкой, светлой полосой с тенями-головами. Голов было четыре: лысая, пышная-кудрявая, менее пышная, и черепушка-скелетина со светящейся одуванчиком шевелюрой. Лекс расширил щель мира вдвое. Какака, Тик-Тик, Оленька и Квазар.
– Ура, ребята!
– Очнулся.
– С возвращением!
– Говорить можешь?
Лекс разлепил губы и попробовал выдавить что-нибудь. С третьей попытки у него получилось:
– Я нежив?
– Нежив, нежив! – подтвердил Квазар.
– Я не сгинул?
– Да не сгинул ты. Все в порядке, – успокоил его Какака.
– Где я?
– У меня, в Калейдоскопе, – проворковала Оленька. – Только мы тебя в кровать перенесли. А то нарисовался прямо посреди стола. Главное, я как раз у этого стола стою, пытаюсь способности восстановить, метафизические чашки сотворяю. И тут – бац! – ты. Бледный, никакой, горшок какой-то в дланях сжимаешь. И только верхняя половина тебя, а ног нет.
– У меня теперь нет ног? – ужаснулся Лекс и немедленно сдернул с себя одеяло.
Ноги были.
– Да ты весь, целый-невредимый, не боись! – успокоил его Какака. – Ноги у тебя под столешницей стояли. Мы стол ликвидировали, тебя извлекли, в спальню поместили. А потом почти полгода ждали, пока ты отвянешь.
– С-с-с-с… сколько ждали? Какое сейчас число?
– Одиннадцатое октября.
– Ты пять месяцев в ступоре. Тринадцатого мая от нас умотал куда-то, четырнадцатого на рассвете возник в столе и с тех пор лежишь труп трупом.
– Ы-ы-ы…
– Ладно, главное – нежив! Ты – наш герой! – Тик-Тик ослепительно улыбнулась, тряхнула белокурой гривой, решительно наклонилась и чмокнула Лекса в лоб.
Шикарная грудь Тик-Тик при этом возлегла на шею и подбородок не успевшего прийти в себя героя, и ему невольно припомнились строки классика: «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!».
Увы, мгновение не остановилось, Тик-Тик отпрянула, а Квазар предложил собраться всем в кают-компании. Оказывается, теперь друзья называли так зал с овальным столом. Стол, кстати, претерпел изменения, в его центре с некоторых пор зияла дыра на случай, если Лексу вновь понадобится нарисоваться именно в этом месте. Сам холл увеличился в размерах, и потолок слегка оплыл на стены, будто подтаявший от жары зефир или взбитые сливки.
Лекса усадили в подушки, словно больного, хотя, быстро отойдя от шока, он чувствовал себя бодрячком. Оленька занялась сервировкой стола – за время отсутствия Лекса она не только восстановила временно утраченные способности, но и стала настоящим асом метаматериализации еды и предметов быта.
– Лихо у тебя получается! – с плохо скрываемой долей зависти заметил Лекс, наблюдая за вальсом перламутрово-персиковых тарелок и акробатическими номерами тарталеток, каждая из которых выглядела произведением кулинарного искусства. – Научишь?
Оленька улыбнулась и отрицательно покачала головой. В загробном мире, как и в нашем, можно, как говорится, и медведя научить танцевать. Да только в балетную труппу косолапого все равно не возьмут. Талантами преобразования реальности Потустороньки обладают, как правило, представительницы слабого пола, причем у каждой свои способности. Тик-Тик может менять внешность. Оленька идеальна в еде и посуде, а вот интерьеры она умеет лишь копировать, придумать свой вариант с нуля ей не удается.
– А ваша Казя, судя по всему, мастер видоизменять пространство масштабно, – сказала Оленька.
– И то, что ваша Подпущинская деревенька красивая, тоже заслуга женщин вроде бы, насколько я успела выяснить, – добавила Тик-Тик. – Но, Лексик, ты не расстраивайся. Это же не самое главное в нежизни!
– Я бы так не сказал, – встрял Квазар. – Нам с Заром иногда приходится уйму сил тратить, чтобы какую-нибудь нужную шестеренку получить! Уже и нарисуем ее сто раз, и представим во всех деталях, и стихи сочиним, а все никак. О, а вот и он!
Зар возник на лужайке перед домом, в руках у него был белый флаг.
– Сдается мне, что он сдается, – пошутил Какака.
Физики Зар и Квазар сильно отличались и от всех прочих, и друг от друга. От прочих – поскольку были, по сути, скелетами. Друг от друга – ростом (Квазар выше на полчерепа), прической (короткостриженый Зар если напоминал одуванчик, то облетевший) и свечением (Зар сиял ярче и зеленее, в спектре Квазара превалировали сине-лиловые нотки). Кроме того, характеры у них были разные. Зар был позитивнее и активнее, Квазар – педантичнее.
– О, Лекс очухался! – обрадовался Зар, едва переступив порог. – Ну, рассказывай, где был, что видел. И что тебя так напугало, что вырубило на полгода?
– Ничего его не напугало! – возмутилась Тик-Тик. – Может, просто отдохнуть человек захотел.
– Так он же не человек! К чему нам отдыхать? Лекс, ты уже знаешь, что тебя отчислили? Ладно, это не важно. Давайте ближе к делу. Итак, вот, наконец, наши с Квазом окончательные результаты анализа образца из молочной кринки.
Зар помахал в воздухе белым флагом, который при ближайшем рассмотрении оказался прикрепленным к древку листом бумаги. Лист был испещрен каракулями – почерк у Зара был, как у потомственного врача-терапевта.
– Данные весьма любопытны! – с энтузиазмом продолжил Зар. – Общее содержание элементов анти-иридия…
– Как отчислили? Меня отчислили?! – возопил Лекс. – За что?!
Присутствующие виновато переглянулись, и Какака принялся объяснять. Оказалось, правилами университета предусмотрена ситуация, при которой студент может задержаться, заплутав во времени. Причина считается уважительной, если он находился в своей могиле в отключке или хотя бы на территории своего кладбища. Также бывали случаи удержания учащихся «сторонними силами» – в подробности Какака вдаваться не стал, и что это за силы небесные либо бесные, осталось неясно.
– Но ты находился на территории универа и просто спал, – завершил Акакий Акакиевич. – Пропуски по причине сна считаются неуважительными. Одну, две, даже десять лекций еще можно проспать, не комильфо, но допустимо. Но ты проигнорировал всю летнюю сессию и все занятия второго курса. Так что… Прости!
– Но я не спал!!! – взвыл Лекс.
