Он на самом деле умер. Я осталась совсем одна. «Безопасное место» превращалось в змеиное гнездо. Как тот маленький магазин, в котором мы побывали перед отъездом в Дакоту. Вдоль стен в стеклянных террариумах медноголовые и водяные щитомордники воняли, отвратительно шипели и с глухим стуком бросались на стенки своих темниц. Подлые такие. Нападают без предупреждения. Я стояла посреди магазина, а у папы был секретный разговор с его владельцем. А вдруг папа тогда узнавал телефон Кристофа? Или что-то еще?
Я потерла мокрые от слез щеки. Ненавижу плакать. В голове туман, лицо горит. Я сложила листок пополам, оставляя по краям влажные следы.
Мечи малайка все еще лежали под кроватью. Рядом с ними — папин бумажник и темное пятно. Как раз его я схватила и притянула к себе. Это была моя черная холщовая сумка, вся в грязи после событий в Дакоте. Я тщательно упаковала в нее все необходимое, пока мы с Грейвсом прибирались в доме, а Кристоф ругался с кем-то по телефону по поводу того, кто должен приехать и забрать меня. Казалось, это было в прошлой жизни. Тогда я еще считала, что все можно уладить, если очень постараться.
Деньги — в кошельке и в маленьком потайном отделении в дне сумки. Папа показал, как его туда вшить и как им пользоваться. Удостоверение личности — тоже там. И там же — запасная обойма для пистолета. Еще гигиеническая помада, блокнот с Йодой на обложке, расческа, две ручки, платок, смена белья и кусок гостиничного мыла — мало ли что? И папина черная записная книжка, которую я решила держать под рукой. Но Огаст пропал, а кому еще звонить? К тому же здесь и телефона-то нет. Даже в кабинете у Дилана. Спиннинг что-то говорил насчет «телефонного часа», но я не представляла, как тут можно связаться с внешним миром. Я была изолирована хуже арестанта.
Еще в сумке лежал компас и карты дорог Флориды и обеих Дакот. Карты теперь вряд ли пригодятся, а вот компас надо оставить. Карманный фонарик тоже. Я щелкнула выключателем — работает. И запасные батарейки есть. Рядом оказались дорожная упаковка ибупрофена, бутылочка святой воды, флакончик с солью.
Свой пружинный нож я сунула в один из маленьких кармашков, вшитых в заднюю стенку сумки. Он звякнул — в кармашке лежало два серебряных доллара и несколько железных гвоздей. Ну, то есть, они стальные, однако благодаря некоторому количеству железа могут защитить от всяких тварей — духов, призраков, фейри и прочих.
При мысли о фейри я содрогнулась. Обращаюсь к тем, кто считает, что фейри — это нечто милое с крылышками! Молитесь, чтобы никогда не встретить какого-нибудь сида в плохом настроении, потому что они могут украсть несколько лет жизни. Молитесь, чтобы никогда не услышать в ночи звук серебряных рожков, эхом звенящий в долинах между холмами, в то время как по пустой дороге стучат лошадиные копыта — это дикая охота ищет свою жертву. Бабушка учила меня никогда, ни под каким видом не связываться с миром сидов.
Я, конечно, перегнула палку и сама испугалась не на шутку. Но приятно было чем-то заняться. Хотя бы что-то планировать, а не слепо следовать за другими. Я даже во сне могла приготовиться к дальней дороге.
Папин бумажник отправился в потайное отделение. Стенограмму, аккуратно свернув, я положила в папину записную книжку. Потом взяла пистолет и еще раз проверила обойму — по привычке. Затем, сорвав с подушки наволочку, завернула пистолет в нее. Да, жаль, нет нормальной кобуры. Но от одного сожаления ничего не появится.
Давай, Дрю, думай хорошенько. И быстро. Как бы поступил папа? Рассуждай логически.
Что-то мне в последнее время плохо давалось рассуждать логически. Но я честно попробовала еще раз.
Итак. Анна хотела уверить меня, что Кристоф предал мою маму. Но он спас меня, поэтому ничего не сходится. К тому же она считала меня совсем дурой. Но две фотки дома, в котором мы когда-то жили, не изменят моего отношения к Кристофу.
Если только…
В сознании вдруг все взорвалось, и внезапно образовались новые связи. Черт.
У меня затряслись руки. Подняв их, я увидела, что даже пальцы дрожат. Я схватила медальон и стала его тереть большим пальцем изо всех сил, словно пытаясь стереть с души страх.
Бесполезно было показывать мне те две фотки. Если только она не хотела выведать, что еще я знаю о том доме. Она очень внимательно изучала меня, хотя и старалась не смотреть на меня впрямую.
И зачем ей самой приезжать? Здесь же опасно для светочи. Вот и я тут заперта, а кто-то будет решать, что со мной делать. И кто будет решать? Анна? Или Сергей? Да какая разница?
Дрю, есть одно хорошее слово. Забей. Вот и все.
А как же Пепел? И Кристоф? Он ведь просил подождать. Но можно ли на него надеяться?
Неважно. Ты никому из них не поможешь, если тебя убьют. Блондин сейчас дежурит и может отследить каждый твой шаг, но, когда стемнеет и начнутся занятия, он уйдет. И будет шанс.
Шанс на что? Что я могу сделать? Я не собираюсь лазать по крышам ночью.
Ну, по крайней мере, я знала, что Кристоф жив. Видимо, я единственный человек, кто это знает наверняка. Но в любой момент с ним может случиться все что угодно.
А вдруг Кристоф использовал меня как приманку? Но у меня внутри все протестующе всколыхнулось. Ведь каждый раз при мысли о нем я ощущала жар его тела и легкий аромат яблочных пирогов. Может, нужно подождать…
Дрю, ты опять ждешь, чтобы кто-то пришел и спас тебя. Не выйдет. Я судорожно выдохнула. Теперь все зависит от тебя.
А что будет с Грейвсом?
Черт. Единственный прокол в плане. Но если я исчезну, может, и ему ничего не будет грозить? А ему здесь так хорошо, пусть даже это исправительная школа. Он так счастлив со своими новыми друзьями.
С друзьями, которые обвиняют меня в том, что я родилась на свет. Господи.
Тень наползала на окно по мере того, как садилось солнце. Лучи стали медово-золотыми — лучшие мгновения заката, не упустите их! Я никогда особо не увлекалась фотографией, но помню, как зарисовывала такие лучи, пока бабушка пряла или готовила ужин, напевая что-то или бормоча проклятия бульону и овощам. Я скучала и по ее пению — не в мотив, — и по мерному стуку старинной прялки. Наверное, эта прялка до сих пор стоит, укрытая от пыли, в углу у очага — как раз там, где бабушка ее оставила. Дом, теперь принадлежавший мне, был закрыт на все замки, ключи лежали в грузовике. А его Кристоф где-то спрятал.
Однако была и вторая связка, и я знала, где она. В металлической коробке, закопанной под большим гранитным камнем, который бабушка каждое новолуние поливала свежим молоком.
А еще каждое новолуние она закрывала дверь на засов. И ее дом оставили в покое. Вот почему я всякий раз вздрагиваю при мысли о фейри.
Ненавижу ждать. Нервы на пределе. План полностью сложился у меня в голове, и чего я на самом деле очень хотела, так это машину. Любую.
Кстати, а как доставляют еду в Школу? И кто занимается стиркой?
Вот тут я пожалела, что хандрила и прогуливала уроки. Надо было разнюхать, что и как. Да, но на уроках меня бы все равно ничему путному не научили. Тут явно не хотели, чтобы я хоть в чем-нибудь разобралась.
Так, к чему это я. А, ну да. Машины нет. Есть только я. И пустынная дорога, уходящая от Школы и где-то далеко вливающаяся в шоссе. Так далеко, что даже с крыши не видно. Она вьется лентой через леса и поля, с обеих сторон глубокие канавы. К шоссе она подходила чуть севернее городка, в который обычно совершали свои вылазки вервольфы. Там можно купить карту…
А что дальше? Ты здесь никого не знаешь. Каждый новый человек — большой вопросительный знак. Если Огаст — член Братства, остальные папины друзья тоже могут в нем состоять? А если Огаст исчез, где гарантия, что и другие тоже не исчезнут, как только позовешь их на помощь?
От таких раздумий у меня разболелась голова. Но нужно сделать первый шаг — выбраться отсюда. Как только я начну действовать, в голове все прояснится.
Грейвс и Кристоф в один голос твердили, что вампирам легче убить меня вне стен Школы, даже такой маленькой. Но пусть сначала найдут.
Я встала с кровати. Что обычно надевают, когда отправляются спасать свою шкуру? Наверное, несколько слоев одежды — желательно шерстяной, и ботинки — ноги теперь самое главное, а кроссовки слишком хлипкие.
Рубашку Грейвса забрали в стирку. Странно, почему я об этом подумала?
Я словно очнулась от долгой зимней спячки. Но меня все еще трясло.
Стемнело рано. С северо-востока набежали тяжелые тучи, небо стало иссиня-серым, вдалеке погромыхивал гром. Тумана, как ни странно, не было. Я привыкла, что здание и лес вокруг словно закутаны в вату, и теперь все казалось неприятно голым.
Тучи мне тоже не нравились — слишком уж необычные, похожие на темные толстые одеяла, спускающиеся все ниже и ниже, и вот они уже касаются верхушек деревьев. Такое же, черно-серое небо было в Дакоте, в тот день, когда я встретилась лицом к лицу с Сергеем.
