ни слова, понял? А то оба влетим».
И вот теперь это мое новое хобби: подсматривать, кто какие чипсы перед уходом забирает с собой. Этакая своеобразная склонность к вуайеризму. Жадность до чужих жизней, если уж собственную не помню.
– Здравствуйте, Илья.
Опять та девчонка. После того, первого, раза, когда я ее покеру учил, она сюда зачастила. Выигрывала помалу, больше проигрывала. Порой уносила несколько красных жетонов, иногда – парочку синих. Но чаще всего уходила ни с чем. Однако приходила снова и снова, с каждым разом делаясь все сумрачней.
– Добрый вечер, – отвечаю с дежурной улыбкой, но в глаза смотрю с жалостью.
Мне в самом деле жалко ее – очевидно, совсем небогатую и неамбициозную, приходящую сюда явно по крайней необходимости. Реально за последним шансом.
Садится на стул, умостив локти между пепельницами, и так застывает. Молчит. Я тоже молчу, торопить игроков не входит в мои обязанности. Наконец, спустя несколько длинных минут, она вздыхает и двигает на анте два красных жетона.
Но не убирает руку, а смотрит моляще и говорит:
– Мне нужно выиграть сегодня, Илья. Очень нужно.
Фраза не то чтобы редкая, но я застываю и смотрю на девчонку. А она на меня. Не знаю, что она хотела этим сказать, скорее всего простая мольба в никуда, но я вдруг четко вижу того игрока, с которого началось мое «прозрение». Он ведь тогда сказал с точно такой же интонацией – смесью отчаяния и безнадеги, без капли надежды – один в один: «Мне обязательно нужно выиграть сегодня».
И потом: «От этого зависит моя жизнь».
И наконец, странное: «Ты как раз можешь».
Я моргаю, и чары пропадают. Девчонка убирает руку, я раздаю карты, игра начинается.
В первой раздаче у меня нет игры, что у нее – не важно, анте один к одному.
Вторая раздача – опять то же самое. Она чуть-чуть оживает – все же не проигрыш, и, хотя до явного выигрыша еще далеко, в глазах просыпается мой старый знакомый – азарт.
Мы за столом вдвоем, она нервно кусает губы и бахает на анте весь выигрыш разом. А мне все больше и больше хочется, чтобы она выиграла.
«Пусть выиграет, – думаю, делая шафл. – Если она сейчас выиграет, значит, все здесь не зря».
Торгуюсь вот так нагло непонятно с кем…
Хотя ладно, чего уж тут непонятного – с Ним я торгуюсь. С тем самым, чья рука сейчас мной выкладывает новую раздачу.
Девчонка, чье имя я даже не знаю, но за которую переживаю теперь всей душой, сидит и смотрит на карты. Боится поднять. Наконец берет, и я вижу – руки ходуном ходят. Она аккуратно раздвигает карты, непонимающе смотрит на них. Осторожно кладет рубашкой вверх. Снова хватает и смотрит. Потом на меня. Снова на карты. Кусает губу.
Черт, да что там у нее?!
И вот из заднего кармана дрожащими руками достает пару жетонов – синий и зеленый. Здоровьем подтверждает ставку. Удачу кладет на бонус.
Я смотрю на нее в упор и думаю. Думаю так громко, как только могу: «Ты же не дурочка, да? Ты же знаешь, что делаешь?»
Потому что удачу она не выигрывала. Это – то последнее, что у нее осталось. То, что она принесла с собой.
Она смотрит мне прямо в глаза и кивает. А я помню, что чувства скрывать она совсем не умеет, а сейчас вместо радости у нее на лице сплошное отчаяние. Почему?
«Выиграй!» – приказываю мысленно и вскрываюсь. И холодею – флеш. В ушах раздается звон, как чей-то слышный лишь мне одному хохот.
Смотрю на девчонку, и кажется – не она, а я играю со сволочной судьбой, договориться с которой нельзя никакими способами.
«Ну это мы еще посмотрим, – думаю зло и показываю глазами на зеленую фишку: – Черт, я готов тебе подыграть. Забери ее, пока никто здесь не видел, забери, я никому не скажу!!!»
И тут она начинает плакать. Натурально рыдать. Трясущимися руками открывает карту за картой, я смотрю и не верю.
Только чувствуя, как губы сами собой растягиваются в совершенно глупую счастливую улыбку.
Фулл-хаус.
А потом, неожиданно, в голове голос, тот самый, противный, тоненький: «Видишь? Это твоя заслуга».
Я снова приказываю ему заткнуться, а сам улыбаюсь до ушей, будто правда выигрыш тот – мой.
Говорю: «Поздравляю!»
Говорю: «Сегодня ваш день!»
Громко цокаю, подзывая пита, он уходит проверить камеры, убеждается, что все было честно, командует: «Чек».
Я выплачиваю выигрыш, для нее просто огромный. Да чего там для нее, для всех он огромный. Самый большой. Она смотрит на меня и одними губами шепчет: «Спасибо! Спасибо!!!»
И уходит. Крепко сжимая в руке белый жетон.
– Повезло, – улыбается Стас, и я смотрю на него совсем другими глазами.
Не такой уж он гад, получается?
Он вдруг весело подмигивает мне: мол, мы все в одной лодке, парень, и снова отходит от стола. А через минуту Марк отправляет меня на рулетку.
Но весь оставшийся вечер я мусолю в голове огромный чужой выигрыш, и на душе самое настоящее счастье.
Фулл-хаус не такой уж и редкий расклад, но почему-то по-крупному при мне никто до сих пор не выигрывал.
А еще не оставляет то самое чувство… причастности. Как будто бы…
Да.
Как будто и правда я ей подыграл.
4. ОНА
Ветер шелестит верхушками желтоглазых деревьев, срывает листву, кидает в редких прохожих. Промахивается, но не унывает: крадется следом, и чуть только расслабишься – он уже тут как тут. Взвихривает маленький желтый рой под ногами, швыряет в лицо и взмывает ввысь, радостно хохоча, – шалость удалась.
Я бегу по осеннему парку, не глядя под ноги. Здесь и без того есть на что поглядеть. Например, на яркое солнце, кокетливо выглядывающее из-за высоток Нового города, или на пруд с двумя одинокими утками, или вот на собаку, важно кивающую мне на свой поводок: видишь? Я не простой пес, я домашний!
Я бегу, удивляясь всему подряд, а больше всего себе. Откуда во мне вдруг взялось столько сил? Что такого чудесного произошло этой ночью?
Я бегу, а в ушах перезвон голосов: «Мы можем решить все ваши проблемы. Все-все ваши-наши проблемы – ерунда, если их решаем вы-мы».
«Айзиля, вы видите сны?»
«Это очень важно».
«Можете не отвечать сразу, подумайте».
«О, это прекрасно. Я запишу вас на встречу. Запомните адрес?»
Я бегу, вспоминая день, который изменил всю мою жизнь, и ту странную встречу.
Русоволосого круглолицего парня, назвавшегося Максом, и маленький круглый столик, за которым мы с ним сидели. Зал по ту сторону синей неоновой вывески совсем крошечный, на пару таких вот столов и одну барную стойку. Макс показывает мне договор, говорит:
– Вы обучитесь всему очень быстро. Уверен, устный счет – ерунда для вас, а остальное тем более.
Говорит:
– Мы изучили ваши данные. При таких способностях приступите уже через неделю.
Говорит:
– Мы знаем о ваших проблемах. Испытательный срок – ерунда, совершенно уверен, что вы со всем справитесь.
Говорит:
– Аванс получите уже этой ночью. Ой, да ладно, ничего особенного, что вы.
И еще много чего говорит, говорит, говорит…
А я слушаю.
И думаю: «Такого не бывает. Они меня разводят. Что еще за Рука Мироздания? Куда они впишут меня в такой должности? В трудовую книжку? Серьезно? А может, это сектанты? Втянут меня в свои сети, отнимут все, что осталось, и поминай как звали».
Нервно смеюсь про себя: «Осталось?! Что у тебя там осталось-то? Пустые карманы? Пусть забирают, не жалко».
И говорю:
– Хорошо. Да, я согласна, где подписать?
И еще говорю:
– Я правильно поняла, что теперь не буду помнить своих снов? Да, конечно, я понимаю почему: чтоб не узнать случайно кого-нибудь из родных. Но… слушайте, а если они меня узнают?
А он:
– Простите, разве я не сказал? Вы будете там совсем другим человеком.
А потом утром звонок и мамин неверящий вскрик и:
– Аля, нас взял фонд!!! Большой фонд, представляешь, и кто-то пожертвовал четверть всей суммы.
И плачет, и смеется сквозь слезы.
И с тех пор – как по маслу: Израиль, операция, их возвращение. Юлька идет на поправку с бешеной скоростью, мама сияет, а у меня новая работа, которая подвернулась совершенно случайно.
Случайно.
Я теперь знаю, что нет никакого «случайно».
Потому что каждую ночь я разыгрываю чужие случайности.
Так что, если вдруг к вам попадет яркий флаер с крупье за столом – звоните, не думайте.
Мы можем решить все ваши проблемы.
Надежда Гамильнот, Евгений Абрамович
Скворцы
Медсестра приходила каждый раз, когда становилось совсем плохо.
