по мере обнаружения.
– Это так опасно… – Лукерья поежилась от порыва ветра, прохладного и сырого из-за близости реки.
– Мой приятель обучался изгнанию бесов у знаменитой женщины-экстрасенса из Москвы, и та разглядела в нем большой талант к этому делу.
– Звучит обнадеживающе.
– Справимся с Божьей помощью.
Снова налетел ветер, на этот раз вместе с прохладой он принес обрывки тоскливой песни, похожей на отпевание усопшего. Солнце почти полностью скрылось за лесом, и казалось, что мрачный сосновый бор светится изнутри. Лукерья заерзала, пытаясь встать. Ноги скользили по гладким корням. Илья поддержал ее, помогая подняться. Они двинулись в обратный путь, и он продолжал держать ее под руку. Отпустил лишь тогда, когда вдалеке показался дом Лукерьиной тетки.
– Хочешь, я войду вместе с тобой? – предложил Илья: наверное, почувствовал, как заколотилось ее сердце от мысли, что вскоре она останется наедине с родственницей, в которую, возможно, уже вселился бес.
– Нет, от этого тетя точно рассвирепеет, даже если в ней нет беса. Подожди-ка меня здесь, я сейчас вернусь. – Оставив недоумевающего Илью стоять на дороге, Лукерья подошла к забору, за которым начинался ее двор, сдвинула в сторону доску, болтавшуюся на одном гвозде, и нырнула в образовавшийся проем. Пригибаясь к самой земле, чтобы ее не было видно из окон дома, она пробралась к дровнику и достала припрятанный в поленнице мешочек с укропом.
– Вот, с этим я буду в безопасности, – сообщила она, вернувшись к Илье. – Это укроп, – добавила она в ответ на его вопросительный взгляд.
– Укроп? – Он недоверчиво улыбнулся.
– Да, укроп. Тетя просила вырвать его и выбросить, поэтому я и решила, что в ней бес. Одержимые терпеть не могут это растение. В «Зелейнике» деда Ерофея говорилось, что они не могут пройти там, где растет укроп. Разложу зелень под дверью, и тетя не сунется в мою спальню. Возьми и ты немного: мало ли, вдруг пригодится.
– Не нужно, ведь я живу в одной комнате с дипломированным магом, уж он-то найдет управу на бесов.
– И все же возьми. – Лукерья вручила Илье пучок укропа. – Ну вот, а теперь мне пора.
– Может быть, мне все-таки войти в дом вместе с тобой?
– Лучше постой минут пять у калитки. Если все в порядке, я выгляну в окно и махну тебе. Если нет – выйду сама, тогда и подумаем, как быть дальше.
Крадучись Лукерья вошла в дом и прислушалась. Тишину нарушало лишь тиканье настенных часов. Некоторое время она вглядывалась в полумрак, а когда глаза немного привыкли, прошла к комнате тети и заглянула в дверной проем. Тетя Клава лежала на диване, вытянув руки вдоль тела, в длинном платье и пестрой косынке – даже не переоделась после работы в домашний халат. Глаза ее были закрыты, а бледная кожа казалась полупрозрачной, отчего тетя походила на привидение. Лукерья даже засомневалась, жива ли она, но тетя вдруг тихо промычала что-то, не разжимая губ. Выдохнув с облегчением, Лукерья вернулась к входной двери и, выглянув наружу, махнула Илье, давая понять, что опасности нет и он может идти.
Лукерья умылась, разложила на пороге своей комнаты стебельки укропа и через несколько минут забылась тревожным сном в своей постели. Она не слышала, как за окном раздались чьи-то истошные крики, а потом скрипнули, открываясь, оконные рамы в комнате тети, раздался треск раздираемой ткани, и следом послышался топот ног по выложенной кирпичом дорожке, удалявшийся в глубь огорода.
Тревожась о Лукерье, Илья не спешил уходить. Он решил немного понаблюдать за домом и, чтобы не привлекать внимания, забрался в кусты черемухи, густо росшие вдоль забора. Поскольку забор выполнял чисто символическую функцию, зияя огромными прорехами, Илья мог обозревать не только часть дома и двор Лукерьиной тетки, но и соседний огород, свежевспаханный, но без единой грядки, и даже кучу металлолома, подпиравшую забор с другой стороны огорода, где начинались владения деда Гриши.
Вот там, в той куче, возникло какое-то движение. Лязгнули, ударившись друг о друга, железки. Внимание Ильи переключилось на кучу в тот миг, когда оттуда выскочило и покатилось, бряцая дужкой, погнутое ведро. Вслед за ним показался грязный кирзовый сапог, затем нога в рваной брючине, и, наконец, из нагромождения ржавого хлама выбрался человек. Илья не сразу узнал в нем деда Гришу: тот был без своей дежурной кожаной кепки. На лице старика застыло выражение крайней озлобленности, взгляд горел решимостью. Судя по всему, дед Гриша замышлял что-то недоброе. Слегка пошатываясь, он приподнял ногу, уперся ею в дышащий на ладан забор и, крякнув, надавил. Захрустели старые доски, и несколько пролетов забора повалилось на свежевспаханную землю соседнего огорода. Куча хлама, словно тесто, оставленное без присмотра, резво поползла следом за забором и дедом Гришей, который зачем-то перебрался на чужую территорию и теперь осматривался, по-хозяйски уперев руки в бока. Его полубезумный взгляд скользнул по фасаду соседского дома, где жила трудолюбивая пожилая огородница, носившая цветастую панаму, переместился к забору, за которым прятался Илья, но не задержался там, а устремился в противоположную сторону, к бревенчатому колодезному срубу с установленным на нем воротом. Лоб деда Гриши пересекла глубокая вертикальная складка, намекавшая на усиленный мыслительный процесс. Раздумья длились не дольше пары секунд, и дед Гриша направился к колодцу, увязая в рыхлой земле. Его ноги заплетались, выписывая зигзаги, и он то и дело раскидывал руки в стороны, отчаянно балансируя ими, отчего походил на ожившее огородное пугало, возомнившее себя воздушным гимнастом. Добравшись до колодца, он склонился над срубом, повозился немного и откинул колодезную крышку, чудом не рухнув в образовавшийся проем. Илья чуть было не выскочил из укрытия, подумав, что старик допился до белой горячки и его надо спасать, но тот сам отступил от края и зачем-то… снял штаны. Увиденное так шокировало Илью, что он даже глаза протер, надеясь, что ему показалось. Но через мгновение до его слуха донеслось звонкое журчание, и не осталось никаких сомнений в том, что дед Гриша справляет малую нужду прямо в колодец, принадлежащий трудолюбивой старушке. «Если хозяйка увидит этот акт вандализма, то деду Грише можно будет только посочувствовать: вряд ли он успеет унести ноги, скорее, она утопит его прямо в колодце», – подумал Илья.
Но дед Гриша, видимо, именно этого и добивался, потому что вдруг заорал во все горло неожиданно зычным и глубоким голосом:
– Нинсанна!.. Выходи! Я пришел долг отдать! Рассчитаться за Муравья! Нинсанна, ну где ты там? Беги скорей, а то пропустишь что-то
