мира, современником. К несчастью для него, я также был мёртв. Но Г.Ф.Л. некоторое время назад нашёл способ решить эту проблему. Он украл основную идею из книги самого Коттона Мэзера — идею воскрешения мёртвых из их «сущностных солей», приписал её французскому ученому Бореллию и использовал её в качестве основного занятия подлых Франкенштейнов в «Случае Чарльза Декстера Варда». Мое нынешнее воскрешение представляет собой второй случай практического применения данной магической практики.
— Это ужасно! — воскликнул я.
— Да, — согласился Смит. — Честно говоря, время от времени я жалею, что он сделал это, так как смерть для меня оказалась действительно большим облегчением. Но, как я уже сказал, он был одинок. И, в конце концов, я снова умру. Мне нужно только набраться терпения.
Из глубины кухни донёсся слабый вздох.
— Так, так, Кларкаш-Тон, — тихо произнёс Лавкрафт, используя жуткое прозвище, которое он придумал для своего друга во время их знаменитой переписки в тридцатых годах. Лавкрафт стоял в дверном проёме, слегка наклонившись вперёд и положив обе руки на ручку своей трости. — Похоже, всё шло хорошо, пока Дедушка дремал.
Я неуклюже вскочил на ноги, как испуганный телёнок, но Смит просто повернул голову и кивнул, когда Лавкрафт вошел в комнату, внимательно посмотрев сначала на него, а затем на меня.
— Юноша превосходит все наши ожидания.
— Он узнал меня, Говард, — объяснил Смит, — он узнал меня, тем самым отделив себя от всех предыдущих посетителей, и, будучи дотошным знатоком нашего маленького литературного кружка, он знал о моей неожиданной смерти.
— Итак, вы пошли дальше и сказали ему правду без лишних предисловий, как мы и планировали, — объявил Лавкрафт, затем медленно подошёл ко мне. — А вы, Эдвардиус? Вы ему поверили? Судя по вашему виду, похоже, что поверили.
— Моё присутствие трудно опровергнуть, — заметил Смит. — Как и мою ужасную внешность. И что более важно, наш друг, похоже, воспринял полное и внезапное переворачивание реальности, какой он её знал, с похвальным хладнокровием. Похоже, наши предположения были совершенно правильными; он многообещающий писатель, и в отличие от обычного стада Эдвардиус наделён открытым умом.
Лавкрафт задумчиво потёр свою огромную челюсть и долго рассматривал меня.
— Отлично, — сказал он наконец и, помолчав ещё мгновение, добавил: — Мы оба в течение некоторого времени ощущали растущую потребность в толковом помощнике, Эдвардиус. Кроме того, определённые признаки, которые неоднократно появлялись в моих исследованиях и экспериментах, убедительно указывают на то, что наше учреждение находится на пороге какой-то важной трансформации и что очень скоро потребуется новая кровь. Мы изучали ваши работы и были впечатлены ими не только из-за их очевидных литературных достоинств, но и потому, что они, кажется, говорят нам, что в вас есть что-то удивительно правильное для того рода деятельности, которой мы занимаемся. Кратко говоря, мы оба пришли к выводу, что вы прекрасно впишетесь в нашу маленькую компанию.
Я был поражён, даже ослеплён этим совершенно неожиданным поворотом. Какое-то время я мог только глазеть на Смита и Лавкрафта — уверен, с широко раскрытым ртом, — но, в конце концов, мне удалось собраться с духом, чтобы заговорить.
— Для меня большая честь, — сказал я, — даже в том, что вы подумали о том, чтобы взять меня в свой круг.
— Очень хорошо, тогда давайте посмотрим, как всё сложится, — заключил Лавкрафт с лёгким кивком, пристально глядя мне в глаза. — Ваша способность принять воскрешение Кларкаш-Тона была прохождением важного испытания. Возможно, после того, как мы все выпьем немного чая, Эдвардиус, вы сможете принять ещё некоторые вещи. Но имейте в виду, пожалуйста, имейте в виду, их будет намного труднее проглотить, чем нашего призрачного мистера Смита!
Бутерброды оказались на вкус даже лучше, чем я думал; миндальный торт, который Смит купил в португальской пекарне, был превосходным, а «Дарджилинг» ясно продемонстрировал, что пакетики «Липтон», хотя и пригодны для питья, но ни в коем случае не являются лучшим сортом чая.
— Восхитительно, — сказал Лавкрафт, удобно откидываясь на спинку кожаного кресла с подголовником. Я предполагал, что у него в доме будет именно такое кресло. — И теперь, когда мы насытились, благодаря усилиям Кларкаш-Тона и его друга, пекаря-иностранца, я думаю, что пришло время покинуть эту прекрасную, солнечную гостиную и устроить Эдвардиусу небольшую экскурсию по нашему дому.
Мы встали, и Лавкрафт направился к одной из высоких белых дверей, я пошёл за ним, но Смит достал серебряный поднос и начал собирать чашки и блюдца.
— Я, пожалуй, останусь и приведу себя в порядок, — сказал он. — Правильно ли я понимаю, что вы не станете проводить для нашего юного друга ограниченную и вводящую в заблуждение экскурсию?
— Он увидит каждую потайную дверь и каждую секретную панель, — ответил Лавкрафт, улыбаясь. — События развиваются гораздо быстрее, чем я планировал, благодаря проницательности Эдвардиуса и его способности к восприятию необычной информации, так что всё идет с опережением графика. Я считаю, что действительно настало время как можно полнее посвятить его в нашу работу. Я начну с библиотеки, не буду откладывать её на потом, поскольку полагаю, что её атмосфера и впечатляющее содержание в значительной степени помогут придать достоверность той, безусловно, неправдоподобной информации, которую я планирую передать Эдвардиусу.
Смит, кивнув, больше ничего не сказал, и продолжил убирать посуду со стола. Я последовал за Лавкрафтом через дверь и вскоре мы оказались в красивом коридоре, который, как и большая часть дома, была увешан картинами, связанными с рассказами моего хозяина. Они, однако, были гораздо более тревожными, чем те, что я видел до сих пор, так как все картины изображали различных сказочных монстров, порождённых фантазией Лавкрафта.
— Я вполне доволен собой за то, что мне пришла в голову идея повесить эти огромные картины в таком ограниченном пространстве, — заявил Лавкрафт, ухмыляясь мне через плечо и небрежно указывая на удивительную и ужасающую визуализацию того, что, судя по клыкастому вертикальному рту и выпученным розовым глазам могло быть только одним из гигантских, вечно голодных Гугов, которые рыскали по страницам его «Сомнабулического поиска неведомого Кадата».
— Расположение монстров в узком коридоре делает их особенно подавляющими, не так ли? Робкий зритель мог бы избежать их в обычной комнате, но здесь он оказывается в угрожающей близости к этим существам.
Не постыжусь признаться, что я немного нервно озирался по сторонам. Монстры с картин словно надвигались на нас, и я отпрянул назад, когда рукав моего пиджака случайно задел дьявольски хорошо нарисованную картину, изображающую скопление радужных шаров — Йог-Сотота, одного из самых могущественных и ужасных богов в мифологии Лавкрафта.
В конце концов, он остановился перед большой, искусно обшитой панелями дверью из чёрного
