отогнать череду страшных мыслей). Я видел несчастное существо, которое мы с тобой подняли из чрева земли, лежащее на полу; его тощие конечности скорчились перед камином. Неужели жара пробудила его от долгого сна? Я не знаю, я не смею думать. Оно, оно, Пеллютер, лежало на коврике у камина, погружённое в дремоту, беззвучно дыша. О, мой друг, я стою и смотрю на безумие лицом к лицу. Мой разум взбунтовался. Там лежал несчастный абортированный уродец. Мне кажется, что эта тварь подобна заразному тайному греху, который скрывается, гноится, плетёт сети, загрязняет здоровый воздух, но однажды выползает и крадётся среди здоровых людей, прокажённое дитя грешника. Да, и, возможно, это грех твой и мой. Пеллютер! Но, будучи обременёнными таким тяжким грехом, мы должны нести его в одиночку. Я оставил эту тварь там, пока она спала. Её историю мир никогда не узнает. Я пишу это, чтобы предупредить тебя об ужасе, что постиг тебя и меня. Когда ты придёшь, (
я понял, что Дагдейл не отправил это письмо вовремя, и оно не достигло меня на второй вечер. Я горько сожалею об этом упущении), мы составим наши планы по полному уничтожению этого ужасного воспоминания. И если это не наш удел, мы должны жить дальше, но скрывать нашу находку от здравомыслящих глаз. Если кто-то и должен страдать, то это мы. Если убийство может быть справедливым, то убийство этого существа — ни человека, ни зверя, а этого мерзкого символа — должно считаться добродетелью. Судьба выбрала свои инструменты. Приходи, мой старый друг! Я отослал своих слуг и запер дверь; и я молюсь, чтобы это существо могло спать до тех пор, пока не спустится тьма, чтобы скрыть наши нечестивые дела от людей. Наука позорно отступила; религия — это увядший цветок. О, мой друг, что мне сказать! Как мне прийти в себя?"
Вы можете делать любые выводы из этого скупого письма. Я могу предположить, что в какой-то момент второго дня (возможно, пока я бродил по садам в Кью!) Дагдейл снова посетил это существо и обнаружил его бодрствующим и бдительным в своей комнате. Никто не шпионил за моим другом в те часы. (Иногда в тишине мне кажется, что я слышу странные шаги на моём пороге!)
При ярком солнечном свете я поехал на кэбе к дому Дагдейла, потому что мои ноги ослабли, и я едва держался. Прихрамывая, я прошёл по садовой дорожке к знакомым ступенькам, опираясь на трость. Дверь была приоткрыта, и я вошёл. Я обнаружил Дагдейла в его кабинете. Он сидел в том самом сундуке, рядом с ним лежала Библия.
Он посмотрел на меня.
— "А мы — вчерашние и ничего не знаем, потому что наши дни на земле — тень". Что такое жизнь, Пеллютер? Тщетное стремление к смерти. Что такое красота? Вопрос степени. И грех витает в воздухе — дитя болезни и смерти, зарождения и ненависти к жизни. Палевые волосы обладают красотой, а что касается костей, то, конечно, червям трудно их есть. Черви! Проникли через ту трубу? Пеллютер, мой дорогой старина Пелл. Через трубу?
Он смотрел на меня, как ребёнок — на яркий свет.
— Пойдём! — обратился я к Дагдейлу. — На улице свежий ветер, а солнце яркое и тёплое. Пойдём!
Больше я ничего не мог сказать.
— Но солнечный свет теперь не имеет для меня никакого значения, — ответил мой друг. — Этот сеятель разврата, чудовище, проникшее в мой мозг, душит все остальные мысли, тщедушные и слабые. У меня есть одна идея, концепция, яростная, ужасная идея, феноменальная. Видишь ли, когда глубокая абстрактная вера превращается в отвращение, когда надежда съедается ужасами сна и безумной тоской по сну — безумной! И всё же палевые волосы не лишены красоты; при условии, Пеллютер, при условии… через трубу?..
Злопыхатели напрасно пытаются сейчас обвинить моего друга. О, разве в его разговоре со мной не было разума и логической последовательности? Я пытаюсь показать, что это было именно так. Я клянусь, что он не сумасшедший — немного эксцентричный (конечно, все умные люди эксцентричны), немного постаревший. Я торжественно клянусь, что мой дорогой друг Дагдейл не был сумасшедшим. Он был справедливым человеком. Он никого не обижал. Он был доброжелательным, добрым джентльменом и обладал прекрасным интеллектом. Вы можете сказать, что он был эксцентричным, но не сумасшедшим. Слёзы текли по моим щекам, когда я смотрел на него.
Перевод: Алексей Черепанов, май 2022 г.
Brian Lumley — Spaghetti(1985)
Повесть из цикла "Мифы Ктулху. Свободные продолжения". Эндрю Картер, молодой человек с преступными наклонностями, узнал, что его старый дядя перед своим исчезновением оставил ему в наследство дом, где по слухам спрятаны сокровища — золотые монеты из Р'льеха. Семь лет Картер искал их, пока не наступил особый день, указанный в завещании… (И это мой 250-й перевод!).
Что меня сразу и особенно сильно поразило в предложении моего друга, высказанном мне в тот вечер 1977 года в бифштексной по соседству с баром "Старая Лошадь и Телега" в Северном Лондоне, в двухстах ярдах от трассы А-1, так это то, что мой друг, похоже, действительно испытывал какой-то страх перед тем древним домом. Это первая настойчивая мысль или воспоминание, что приходят мне в голову каждый раз из-за странности случившегося: страх Эндрю Картера. Страх войти в тот дом и работать там в одиночку. Конечно, сейчас я понимаю это достаточно хорошо, но тогда…
Ныне я называю Эндрю своим "другом", но, возможно, "знакомый" будет более точным словом; на самом деле мы были очень разными, что стало заметным за несколько лет и бесчисленное количество встреч в баре "Старая Лошадь и Телега". Действительно, можно сказать, что единственное, что у нас действительно имелось общего, — это то, что мы оба наслаждались хорошим бренди, и нигде мы не чувствовали себя лучше, чем в уютной и дружественной атмосфере нашего любимого паба в Северном Лондоне. Что касается остального… как я уже сказал, мы были очень разными. Или, возможно, в конце концов, мы не так уж и различались: вы можете судить сами.
Эндрю Картер был высоким, мрачным, и (я полагаю, оглядываясь назад) он всегда казался мне немного подозрительным. Его одежда, возможно, слишком модная; его манеры, оборонительные, даже несколько скрытные; его привычка говорить одним уголком рта, а также его взгляды, всегда краем глаза… да,
