задумчиво приблизился к окну, обрезал сигару и закурил.
Снаружи царила темнота. Лишь огни ламп, вырывающиеся в пространство из четырехугольников окон, быстро перемещались по обочинам насыпи, мимолетно открывая взору окрестности: поезд проносился через пустые луга и пастбища...
Какой-то мужчина приблизился к профессору, попросив огонька. Ришпанс стряхнул пепел с сигары и учтиво подал ее незнакомцу.
— Спасибо. Инженер Знеславский, — представился тот.
Завязался разговор.
— Вы заметили, как внезапно обезлюдел вагон? — спросил инженер, осматриваясь вокруг. — Коридор совершенно пуст. Я заглянул в два отделения и с удовольствием обнаружил, что в них полно свободных мест.
— Любопытно, — подхватил Ришпанс, — каково состояние дел в других классах.
— Можем их осмотреть!
И они прошли через несколько вагонов вплоть до конца поезда. Количество пассажиров во всем поезде в самом деле значительно уменьшилось.
— Это странно, — произнес профессор. — Полчаса назад была ужасная давка, но за это недолгое время поезд останавливался всего один раз.
— Действительно, — подтвердил Знеславский. — Наверное, тогда и вышли все эти люди. Загадочная высадка для одной, к тому же второстепенной станции.
Они уселись на одну из скамеек во втором классе. Под окном вполголоса разговаривали двое мужчин. Профессор с инженером уловили отрывок разговора.
— Знаете, — говорил один из пассажиров, похожий на чиновного канцеляриста, — что-то соблазняет меня покинуть этот поезд.
— И не говорите! — ответил второй. — Меня тоже. Дурацкое ощущение. Я нынче непременно должен быть в Зашумье, специально еду именно туда — а все-таки выйду уже
- 197 -
на ближайшей станции и подожду там утреннего поезда. Экая волокита и пустая трата времени!
— Я последую вашему примеру, хоть и мне это тоже не с руки. Опоздаю в контору на несколько часов. Но иначе не могу. Я не поеду дальше этим поездом.
— Простите, — вмешался инженер. — А что, собственно, заставляет вас покинуть поезд с такими неудобствами для себя?
— Не знаю, — ответил чиновник. — Какое-то туманное предчувствие.
— Словно внутренний приказ, — пояснил его спутник.
— А может, давящая непостижимая тревога? — добавил Ришпанс, прищуриваясь с легкой ехидцей.
— Может, — спокойно отказал пассажир, — но я не стыжусь этого. Ощущение, которое я испытываю в данный момент, настолько необычное, настолько suigenerus* что, собственно, никак не похоже на то, что мы привыкли называть страхом.
Знеславский многозначительно взглянул на профессора.
— Может, пройдемся дальше?
Через некоторое время они оказались в почти пустом отделении третьего класса. Здесь, в сигарном дыму сидели трое мужчин и две женщины. Одна из них, молодая пригожая мещанка, говорила своей спутнице:
— Странная эта пани Зетульская! Ехала со мной в Жупник, а сама вышла на полпути, за четыре мили до цели.
— Не говорила, почему? — допытывалась вторая женщина.
— Сказала, конечно, но я не думаю, что это правда. Будто бы она внезапно почувствовала недомогание и не могла дальше ехать поездом. Бог знает, что это было.
— А те два пана, которые так громко обсуждали предстоящее веселье в Троне завтрашним ранним утром, разве они не вышли еще в Питоме? Уже за Туронем как-то притихли и начали беспокойно крутиться по всему вагону - а потом их вдруг как будто вымело наружу. Знаете, пани, и мне тут тоже как-то не по себе...
____________
* Своеобразное, единственное в своем роде {лат.).
- 198 -
В соседнем вагоне оба мужчины заметили, что пассажиры явно испытывают ощущение нервозности и тревоги. Люди яростно вытаскивали поклажу из багажных сеток, нетерпеливо выглядывали в окна, подталкивали друг друга к выходу на платформу вагона.
— Что за черт? — буркнул Ришпанс. — Вполне изысканное общество — сплошь элегантные господа и дамы. Почему эти люди так сильно хотят выйти на ближайшей станции? Насколько я помню, это какое-то захолустье.
— Именно так, — согласился инженер, — это Дрогичин, полустанок в чистом поле, глушь глухая. Вроде бы там только станция, почта и участок жандармерии. Гм... интересно! Что они там будут делать ночной порой?
Он взглянул на часы.
— Всего второй час.
— Гм-гм... — покачал головой профессор. — Мне припомнились интересные заключения, которые сделал один психолог после изучения статистики человеческих жертв в железнодорожных катастрофах.
— И что же? К каким выводам он пришел?
— Он обнаружил, что сравнительные потери оказались значительно меньшими, чем можно было бы предположить. Статистика свидетельствует, что поезда, попавшие в катастрофы, всегда были заполнены меньше, чем другие. По-видимому, люди высаживались заранее или вообще отказывались от поездки на роковом поезде; иных перед самым путешествием останавливало какое-то неожиданное препятствие, некоторые слегли с внезапным недомоганием или более серьезной болезнью.
— Понятно, — произнес Знеславский. — Все зависело от силы инстинкта самосохранения, который в зависимости от тревожности ситуации приобретал самые разные оттенки; у одних выражался сильнее, у других слабее. Так вы думаете, что и то, что мы здесь видим и слышим, можно объяснить подобным образом?
— Не знаю. У меня лишь возникла такая ассоциация. Впрочем, даже если и так, то я рад, что появилась возможность наблюдать этот феномен. Собственно, я должен был
- 199 -
выйти на предыдущей станции, которая была целью моего путешествия. Как видите, я еду дальше, «по личной необходимости».
— Это похвально с вашей стороны, — с уважением отметил инженер. — Я тоже останусь на посту. Хотя, признаюсь вам, что с некоторых пор тоже испытываю особое чувство: нечто вроде беспокойства, словно какое-то напряженное ожидание. Вас в самом деле не беспокоят подобные ощущения?
— Ну... нет, — медленно протянул профессор. — Конечно, вы правы. Что-то носится в воздухе: мы здесь не вполне нормальны. Но у меня все это проявляется в интересе: что будет дальше, что из этого получится?
— В таком случае мы оба плывем в одной лодке. Я даже думаю, что у нас имеется несколько товарищей. Влияние Струга, насколько я вижу, затронуло определенные круги.
Лицо профессора дрогнуло.
— Значит, и вы тоже знаете этого человека?
— Естественно. Я почувствовал в вас его сторонника. Да здравствует братство глухого пути!
Восклицание инженера прервал скрежет тормозящих вагонных колес: поезд остановился на станции. Из открытых дверей вагонов высыпали толпы пассажиров. В бледном свете станционных ламп было видно лицо начальника станции и единственного на всем участке пути стрелочника, которые удивленно наблюдали столь необычный для Дрогичина наплыв пассажиров.
— Пан начальник, — смиренно спрашивал какой-то элегантный пан в цилиндре
