Ознакомительная версия.
Исса одобрительно кивнула, и Кэроу обратилась к повстанцам:
— Большинство из вас — или даже все — радовались моей казни. Может быть, вы вините меня за то, что произошло с нашим народом. Но если мне нет ни прощения, ни веры, надеюсь, вы прислушаетесь к словам Бримстоуна.
Химеры, недоверчиво переглянувшись, уставились на Иссу.
— Очень интересно, — язвительно заметил Тьяго. — Дух Бримстоуна вещает через тебя, нага?
— А хоть бы и так, Волк, — невозмутимо сказала Исса и повернулась к толпе: — Вы все меня знаете. Многие годы я была спутницей Бримстоуна. Он доверил мне свое предсмертное послание. Я не удостоилась принять смерть рядом с ним, мою душу заключили в кадильницу и выслали из Лораменди. Уважьте нашу с ним жертву, внемлите его прощальному напутствию. Вера в насилие, зверства и террор — это безумие. Она никогда не приведет нас к миру. Насилие, зверства и террор вызовут новую волну насилия, зверств и террора. Если вам кажется, что не осталось ничего, кроме мести, выслушайте меня.
Исса возвышалась над толпой, сияя кроткой красотой мадонны, излучая грацию и силу, пламенную убежденность и душевную чистоту. Чешуйки змеиных колец радужно переливались в лучах восходящего солнца.
— У вас есть ради чего жить, только вы не знаете об этом.
66
Убей монстра. Измени мир
— Император примет вас.
Акива появился на свет под дымчатыми куполами сераля. Гарем, непроницаемый для посторонних взглядов, казался безмолвным, но Акиве смутно помнилось, что внутри звучал многоголосый щебет, дети играли на полу в полосах солнечного света, пели… В дверях возник Байон, мажордом императора — сгорбленный карлик на фоне огромной арки и двух стражников. Дряхлый седой ангел напоминал добродушного старика, но это впечатление было обманчивым: именно он вел списки бастардов императора и вычеркивал погибших, высвобождая имена для новорожденных. Он уже пережил шестерых Акив… Вычеркнет ли эта ссохшаяся рука и седьмого?
На мгновение Акива почувствовал себя никчемной безделушкой — ведь даже имя ему навесили, как бирку, — пустяковой вещицей, которой и в восьмой раз найдут замену. Семь Акив — не предел. Акива, вспомнив о цели своего визита, холодно посмотрел в черные крысиные глаза мажордома.
Нет, никчемной безделушкой он не станет. Восьмого Незаконнорожденного по имени Акива не будет. Больше Иорам не сможет плодить бастардов, рушить города и жизни, дышать.
— Сложите оружие, — потребовал Байон.
В присутствии императора правом ношения клинков обладали только стражники и телохранители. Акива не взял своих привычных длинных мечей, только прикрепил к поясу короткий клинок, чтобы вручить его охране.
Азаил и Лираз тоже повиновались приказу.
Второй клинок, скрытый магией, висел у Акивы на другом боку. Впрочем, если присмотреться к тени, можно было заметить что-то странное, а в случае обыска или нечаянного столкновения чары невидимости ничем не помогали. Незаконнорожденные старались никого не задевать, на объятия не рассчитывали, но тщательная проверка обрекла бы их безумную затею на провал. Если Акива находился под подозрением, обыска не избежать.
Бастарды спокойно выдержали пронзительный взгляд секретаря. Обыска не последовало. Байон удовлетворенно кивнул и повел их в покои императора.
Акива, Лираз и Азаил знали, чего ожидать: лабиринт коридоров, толстые стены желтоватого стекла, десятки охраняемых врат. Акива запоминал каждый поворот, другого пути к выходу у них не будет. В суматохе, которая поднимется после убийства, они набросят чары невидимости и исчезнут.
Таков был план.
Коридор, поворот, врата, коридор… В ожидании конца пути Акива напрягся, как натянутая тетива.
Он так устал от привычного решения всех проблем: убей врага. Убей, убей. Впрочем, другого выхода не было: ради блага Эреца, ради того, чтобы война закончилась.
Иорам должен умереть. Смерть Иораму!
Акива попытался войти в состояние покоя, сиритар, когда божественные звезды работают через воина. Сердце забилось ровно, но ум пребывал в смятении — Акива продолжал прорабатывать сценарии, вспоминать чары и даже проговаривать слова. Что сказать, когда придет время вынуть меч из ножен? Ничего. Важно то, что внутри, а не слова.
Убей монстра. Измени мир.
67
Надежда умирает последней
Амзаллаг вырвался из рядов соратников и пал на колени перед Иссой.
— Кто? — охрипшим голосом спросил он. — Кто спустился в собор?
Воины подались вперед, напряженно ожидая ответа.
— Тысячи, — мягко ответила Исса. — К сожалению, списков не составляли.
— Туда спустились все дети, — добавила Кэроу. — И все матери. У ваших семей был шанс.
Ошеломленный новостью, Амзаллаг застыл не мигая. Его тигриные черты обычно выражали неудержимую свирепость — неизбежный признак ужасающего монстра, сотворенного магией Кэроу, хотя душа воина была проста, как вспаханное поле, и невозмутима, как ломовая лошадь. На устрашающей тигриной морде с янтарными глазами и громадными острыми клыками отразилась неимоверная душевная боль. Гигант возвышался над Иссой, трагически заломив огромные ручищи. Кэроу решила дать ему более походящую оболочку, когда придет время для встречи с семьей.
Но до этого еще далеко.
Амзаллаг поблагодарил Иссу голосом, похожим на плач скрипки. Тьяго презрительно скривил губы.
— Я всего лишь посланница, — напомнила нага.
— Кстати, объясни, как это у вас вышло? — поинтересовался Белый Волк.
— Что именно? — уточнила Исса.
Амзаллаг встал рядом с ней, недвусмысленно показывая, на чьей он стороне. Радость Кэроу омрачали лишь ожидание каверзных вопросов и других козней Тьяго.
— Как ты появилась среди нас? — осведомился Волк. — Весьма неожиданно, если помнится.
— Увы, я не могу ответить на твой вопрос, — сказала Исса. — Я умерла — и проснулась, это все, что мне известно.
— Ты должна знать, куда Бримстоун отправил твоего почтового сквала!
— Тебе больше нечего сказать? — вмешалась Кэроу. — Вам поведали, что можно вернуть к жизни тысячи химер, а тебя интересуют сквалы? Известие о тысячах спасенных не вызывает в тебе ни капли радости?
— Мою радость сдерживает реалистичный взгляд на вещи, что тебе тоже бы не помешало. Где будут жить воскрешенные? Как? Ваша новость ничего не меняет…
— Она меняет все! — воскликнула Кэроу. — То, что делаешь ты, безнадежно. Бессмысленные зверства, нападения на мирных жителей — за этим нет будущего! Твой отец никогда бы на такое не пошел. За ваши набеги Иорам мстит сторицей. — Она обратилась к остальным: — Кому стало лучше оттого, что произошло в Тизалене? «Смерть ангелам»…
Кэроу остановила взгляд на тангри и баньши, словно бросая вызов сфинксам. Безумный страх сдавил горло. «Совсем недавно они изображали куриц!» Вспомнив пантомиму, Кэроу едва не расхохоталась.
— В Тизалене вы убили сотню ангелов, а поплатились за это сотни химер, — напомнила она, и одна из Теней неуверенно моргнула.
Сердце Кэроу восторженно забилось, и она обратилась к остальным бойцам:
— А вы? Вы обрекли своих соплеменников на смерть. Сначала дали им надежду — улыбки Воителя, послания «Мы восстали из праха». И что? Вы навлекли гнев ангелов на мирных жителей — а сами исчезли. Вы оставили их на верную гибель… — Кэроу запнулась. — Они умирали, глядя на небо… Они ждали вас!
Баст в ужасе отшатнулась, Вирко не поднимал глаз.
— Не слушайте ее, — прорычала Шеста. — Откуда ей знать, что там происходило?
Кэроу не хотелось выдавать Балиэроса, но сам он не стал бы скрывать своего поступка. Будущее восстания висело на волоске, и она решилась:
— Я знаю об этом потому, что отряд Балиэроса сделал то, на что никто больше не отважился. Балиэрос, Иксандр, Вия, Азай и Минас погибли не от рук городской стражи, а в сражении с воинами Доминиона, защищая химер. А что вы делали в это время?
Солнце поднялось выше, стало жарче, яркий свет слепил глаза. Двор казался пустым.
— Мы делали то же, что и ангелы, — нарушил молчание Тьяго. — Однако же ты обличаешь нас. По-твоему, нам следует сдаться и покорно подставить им глотки?
— Нет! — воодушевленно воскликнула Кэроу.
Она ступила на зыбкую почву: как говорить о мире, чтобы не казалось, что она витает в облаках или оправдывает действия врага? Реальной альтернативы борьбе у нее не было. Мечтая о новой жизни, Мадригал представляла, что они с Акивой объединят свои народы, как будто будущее — это территория, где все живут по другим законам, забыв прошлое, где счет убитым сам собой исчезнет с пальцев серафимов.
Теперь, глядя на свою мечту из реальной жизни, а не из лирического уголка, где царили — такие хрупкие — гармония и мир, Кэроу понимала, что стало бы с этой мечтой, если бы им дали ее воплотить. Ее бы извратили, испоганили, зверей никогда не примирить с ангелами, как не оттереть метки смерти с пальцев убийц. Метки всегда стояли бы между ними — между ней и Акивой, между химерами и серафимами, — и хамсы тоже. Их народы даже не могут по-настоящему коснуться друг друга. Как можно было надеяться соединить такие руки? Безумцы. И все же… надежда умирает последней. Слова Бримстоуна.
Ознакомительная версия.
