Когда Олег перешел в пятый класс, мама умерла. Это событие почему–то мало задело его. Вернувшись с кладбища, Олег пошел играть в футбол. В этом не было ничего удивительного — он пребывал в возрасте, защищенном бесчувственностью, что совершенно нормально, лишь бы эта бесчувственность не перешла в хроническую форму. Как у известного героя Камю.
В средних классах школы Олег увлекся эзотерикой, точнее сказать, чтением литературы по оккультизму, мистике, алхимии, магии.
Надо сказать, что подобная литература была тогда только самиздатовской. Какие–нибудь ушлые аспиранты раскапывали в библиотеке Академии наук или в «ленинке» старые дореволюционные издания и копировали их, перепечатывали на машинках. Если в те времена религию, Бога считали выдумкой, то что могли сказать про оккультизм, алхимию, парапсихологию и тому подобные науки? Что это бред сивой кобылы. Какие тут еще могли быть варианты?! Даже КГБ наблюдал за самиздатом подобной литературы сквозь пальцы: чем бы идиоты ни маялись, лишь бы Солжа не читали.
Папками со слепыми копиями с брошюр семидесятилетней выдержки, которые не уничтожили только потому, что на это нужно было получить разрешение научного совета, был забит книжный шкаф Олега. Шведу удалось раскопать диктант по русскому, который Копчик писал на экзаменах по окончанию восьмого класса. На его грамотности явно сказалось чтение дореволюционных книг: он вставил два лишних твердых знака.
С каждым классом Олег учился все хуже и хуже. Считая это дело женским, отец не слишком утруждал себя воспитанием сына. Чтобы оградить себя от занятий домашним хозяйством, он и решил вступить в новый брак. Его избранницей стала вдова с дочерью.
По всей вероятности, мадам Блаватскую Олег прочитал гораздо раньше господина Льва Толстого. У Шведа даже зародилось подозрение, что школьная программа по литературе так и осталась для Олега белым пятном, — вот вам и книгочей. В старших классах он был тихим, незаметным. Ребята с Копчиком не водились, девчонки смотрели сквозь него, словно через стекло. Зато балдели от хамоватого и пропахшего табаком двоечника Трояновича. Наверно, своим женским чутьем они уже угадывали образ победителя грядущих «рыночных» баталий.
Между тем Копчик от теории духовного совершенствования перешел к практике — занялся дыхательной энергетической гимнастикой. У него прорезались телепатические способности. Например, начал запросто читать вопросы на экзаменационных билетах, лежавших не только «мордой» к столу, но и «вниз головой». По этой причине только один и учил, на фиг остальные. Заходил всегда первым, чтобы никто тот билет заветный раньше не вытащил. И выбирал, кстати, такой, чтобы в оном присутствовал лакомый «водяной» вопрос. Например: «Освещение необходимости постижения знаний подрастающим поколением в материалах 27 съезда КПСС». Один подобный вопрос впаивался в экзаменационный пакет в обязательном порядке, будь то химия или физика, астрономия или природоведение. «Зачем постигать? Ну, это даже козе понятно. Чтобы стать достойным строителем коммунизма». — «Следующий вопрос», — гробовым тоном говорила училка.
Так, тихой сапой, Олег школу и одолел. Аттестат, правда, стал у него «дырявым» сразу после получения. Потому что оценочки такими были: три, три, три, три, три, три. Ни одной четверки. Училки, конечно, так и не разобрались что к чему, откуда такая бойкость при ответах на билеты, но регулярно осаждали Копчика на вопросах дополнительных.
Перед ним не стояла проблема выбора профессии: никаких летчиков, моряков, пограничников и геологов. Олег хотел стать кочегаром или сторожем, желательно по схеме: сутки через трое.
Но такие вакансии под ногами не валялись, и Олег проваландался вообще без работы до самой армии.
На призывной комиссии попытался откосить сразу по двум статьям: сильное заикание, 7 «б» которая, и гипертоническая. Он действительно немного заикался, но не до такой же степени, чтобы не суметь повторить тестовое «тридцать третий артиллерийский полк». В интерпретации Олега это получалось так: «Т–т–т-т–т–т-т–т–т-т–т–т-т–т–тридцать т–т–т-т–т–т-т–т–третий ар–р–р-р–р–р-р–р–рт-т–т–т-т–т–т-тиллерийский п–п–п-п–п–п-п–п–п-п–п–п-п–п–полк». «Ограниченно годен», — с тяжелым сердцем все равно записала невропатолог, простая добродушная тетка. Как раз началась война в Афгане, для которой было нужно много пушечного мяса.
Так как утром Копчик выпил кружку чифира, то давление у него было 220 на 150. «Как вы себя чувствуете?» — «Нормально, только голова немного болит — она у меня всегда побаливает. Напишите, пожалуйста, что я годен в в–в–в-в–в–в-в–в–в-в–в–в-в–в–в-в–в–в-в–в–возд-д–д–д-д–д–д-д–д–душно–десантн–н–н-н–н–н-н–н–ные войска». — «Ага, счас напишу», — ухмыльнулся многоопытный терапевт, который легко просек уловку. Гипертония ведь не болезнь, а образ жизни и конституция. Тощий долговязый Олег на гипертоника никак не тянул. Терапевт посмотрел на визу невропатолога и продублировал ее: «Ограниченно годен».
Вот так, и экстрасенсорные способности не помогли.
Это означало стройбат: лопату в руки и… Два солдата из стройбата заменяют экскаватор.
Говоря канцеляритом, служба в рядах вооруженных сил еще более отвратила Олега от жизни в людском сообществе. Ведь кого забирали в стройбат? Наследственных алкоголиков, наркоманов, судимых, психопатов и неучей, то есть тех, кто не сумел закончить десятилетку. Или не захотел. Ведь образованность даже в минимальных дозах была тогда синонимом нищеты. (Единственная заслуга олигарха, ученого–математика Березовского в том, что он собственным примером доказал, что образование не мешает красть, а, наоборот, помогает. И тем самым поднял престиж образования на немыслимую ранее высоту.) Вот и не учился циничный Кавказ и лукавая Средняя Азия. В некоторых стройбатовских частях на одного солдата–славянина приходилось по десятку нацменов. Славяне дослуживали до конца срока только потому, что «азики» и кавказцы смертно друг с другом враждовали и убивать их попросту забывали — мочили друг друга.
Вообще классная была армия: ржавые атомные бомбы, «поштыковщина» между солдатами в стальных кепках–аэродромах и солдатами в камуфляжных стеганых халатах, тонущие у причала крейсера, перелетающие в Японию истребители, смертно пьющие офицеры, демагоги–политруки и буддами сидящие на продовольственных складах мордастые прапорщики–иллюзионисты. На каждых учениях военнослужащих СА гибло больше, чем американских за неделю войны во Вьетнаме. И главнокомандующий всем этим сбродом «дорогой Леонид Ильич» тоже впечатлял неслабо. Европе было чего бояться. Например, что советский Юлий Цезарь перепутает кнопку запуска ракет «ядерного чемоданчика» с рычажком от унитаза.
Все два года Олег проклинал день, в который родился, проклинал час, в который принял решение косить. Действительно, лучше бы его действительно забрили в десантники. Дух товарищества ВДВ был не совсем чужд, иначе эти части вообще оказались бы недееспособными. Кому в таком случае защищать завоевания Октября? Приходилось также считаться и с обстоятельством, что в экстремальной ситуации черпаки могут оказаться у дедов за спинами. Что удержит униженных и оскорбленных от соблазна нажать курок автомата?
С помощью военкомата Прищепкину удалось найти сослуживца Копчика по стройбату, некоего Романа Александровича: колодищинского цыгана, бизнесмена с образованием в четыре класса. Если бы не он, то армейский период жизни Копчика остался бы неизвестным.
«Олег не умел за себя постоять, — рассказывал Александрович. — Его опустили в первую же неделю, и он не поднялся даже на втором году. Боже, как над ним издевались! Каждый, например, мог, проснувшись по нужде среди ночи, поднять его, поставить на четвереньки и поехать на нем в туалет. Олег стирал всем портянки, ушивал бриджи, драил сапоги. Почему так получилось? Так ведь он ни разу даже не попытался защитить чувство собственного достоинства. Ну послал бы дедов разок другой. Помесили бы в отместку — эка делов! — да оставили в покое. Все через это прошли. Нет, молчал. А в стройбате как в дворняжьей стае — народ ведь там подбирается не из самых благородных — слабейшего загрызают насмерть. Просто так, от нечего делать. Любой другой бы повесился. Как можно жить на положении скота? Зачем и ради чего? Как потом в глаза своему сыну смотреть?.. Значок Олегу вырезали «Отличник–педераст СА» — из латунной пряжки в форме ромбика. Была прежде такая серия про всякого рода отличников. И ведь носил! Даже офицеры стали называть его «рядовой Копчиков — Педерастов». А ведь до армии у него не было педерастических наклонностей, я уверен. В стройбате Копчика убили. Морально, конечно».
После армии Олег стал кем–то вроде человека–невидимки. Прищепкин объездил все конторы, где Копчик хоть какое–то время работал. И никто не мог рассказать о нем практически ничего. Такого–то месяца, такого–то числа устроился, тогда–то уволился. Это Прищепкин и без них знал: списал с трудовой книжки, лежавшей в «Неверсе». Но одна фраза, которую проронил прораб безликого стройтреста № 121 Семечкин, стоила потраченного детективом времени. «Когда Копчик работал у нас сторожем, ни одной кражи зафиксировано не было. По словам Олега, он устанавливал над объектом некую магическую защиту».
