Андрей Гребенщиков - Голоса выжженных земель

Полтора года назад — еще до того, как стартовала книжная серия «Вселенная Метро 2033» — мы запустили портал Metro2033.ru. Портал тоже задумывался как маленький мир — мы сделали ставку прежде всего на общение, на обсуждения. На нашем форуме круглосуточно сидят сотни человек со всего мира. Обсуждают новые книги, игры, мечтают и спорят. Живут.

Но у портала есть и еще одна крайне важная задача: он помогает нам находить таланты. На сайте Metro2033.ru действует система публикаций творчества: каждый креативный человек может запостить свои рассказы или романы, музыку и графические работы. Другие голосуют за эти работы, а лидеры рейтингов получают внимание и отзывы всех посетителей.

Я тоже просматриваю и прочитываю эти работы — хотя и не пускаюсь в обсуждения. Вместе с редакторами издательской группы «АСТ» мы все время ищем среди авторов портала Metro2033.ru тех, кого стоило бы издать во «Вселенной Метро». Работа нелегкая — на сайте опубликованы больше полутора тысяч рассказов, романов и стихов. Но тем приятней, когда вдруг отыскиваешь среди массы по-своему интересных произведений настоящую жемчужину.

В прошлом году мы опубликовали две книги, написанные новичками-посетителями нашего портала: «Странник» Сурена Цормудяна и «К свету» Андрея Дьякова. Оба романа — отличные, искренние, правдивые и яркие. Оба заслужили высокие оценки читателей и стали бестселлерами.

«Ниже ада» Андрея Гребенщикова — третий из четырнадцати романов нашей серии, написанный непрофессионалом, жителем нашего портала и постъядерного Екатеринбурга. Андрей написал книгу очень любопытную: мистическую, захватывающую, придуманную и воплощенную не по канонам, не по лекалам, а как сердце подсказывало. Получилось не как у всех. Сюжет этой книги предугадать невозможно, просканировать авторский замысел с начала не получится.

Теперь на карте «Вселенной Метро 2033» появился Екатеринбург — и вместе с ним крохотная часть Урала. Пока что события, описанные в этой книги, касаются только ее героев. Но именно с нее мы планируем начать соединять доселе разрозненные истории героев «Вселенной» единым сверхсюжетом.

Теперь «Вселенная» будет не просто мозаикой, а пазлом, увидеть общую картину на котором можно будет, только складывая его кусочки вместе.

В этом году будет еще интересней, чем в прошлом! Андрею Гребенщикову — как и всем нам — еще есть, что вам рассказать!

Тьма больше не говорила со мной. Внезапно умолкла на полуслове, и воцарилась сказочная, невозможная тишина.

Неужели это все? Вот так просто — вечное Ничто, состоящее из темноты и тишины… Я так долго ждал…

Всего лишь видение, лживый морок — я открываю глаза. Жив. С этой стороны сна тоже тихо и нет света. Две грани мрака, как вы похожи! Где же та черта, что отделит царство смерти от мира людей? Тех, кто еще дышит…

Где я? Там или Здесь? Где хочу быть? Распят между жизнью и смертью…

Устал. И нет ничего, кроме неизбывной усталости, моей верной спутницы. Все остальные давно умерли, ушли на ту сторону. Иногда им завидую, иногда жалею, но чаще предаюсь забытью, чтобы не вспоминать, не думать…

Как страшно быть последним, бессмысленно — какая ненужная жестокость. Вы — там, где покой, я — нигде. Забытый человек на осколках уничтоженного мира. Я — движение в пустоте, угасающая инерция в разреженном пространстве. Но почему же падение длится так долго… Устал.

Что-то чуждое рождается с внешней стороны сна. Тишина возмущается, взрывается низким, напряженным гулом. Сбрасываю липкую паутину дремы и беспамятства. Звук нарастает, наливается силой, он сотрясает надтреснутые стены моего убежища. Вскакиваю — вокруг пыль и тлен — крошечная комната, окутанная пеленой забвения. Прочь! Прочь! Распахиваю дверь, бегу длинным, лишенным освещения коридором. Но мне не нужен свет, чтобы видеть, — я давно слился с тьмой…

Останавливаюсь, замираю перед эскалатором. Что ждет наверху? Не страшно, страх давно не властен надо мной. Но сердце замирает — в волнении, предчувствии. Забытый трепет… Усмехаюсь и огромными прыжками лечу навстречу неизвестности. Ветхая лента подвижной лестницы жалобно протестует и воет под ногами на все голоса — но ты не предашь, не развалишься — знаю, верю!

Странно, но мышцы совсем не ощущают усталости, а старый «мотор» в груди рвется в бой. Застоявшаяся кровь вскипает от адреналина, вены тяжело и зло пульсируют. Я жив, снова жив!

Считаные метры отделяют от поверхности — нетерпение гонит меня: «Быстрей, быстрей!»

Здравствуй, любимый — ненавистный город.

Ты почти не изменился, чуть постарел, еще больше покрылся серой пыльной сединой, на стенах домов прибавилось трещин-морщин, а над тобой все то же выцветшее, безликое небо. Зато в этом самом небе, разрезая воздух мощными телами, тяжело идут винтокрылые машины — железные птицы!

Забавно, но их название совершенно выветрилось из головы, но так даже красивее — железные птицы, посланники небес! В них не много грации, зато какое упоение собственной мощью — бешеной, необузданной, настоящей!

Невольно любуюсь, не замечая ничего более, смотрю вверх, как мальчишка, — полный удивления, восторга и желания взлететь вместе с ними — с Предвестниками! Предвестниками зла или добра — не важно, — главное, перемен! Город, оплакивающий свою гибель, больше не будет прежним. Тень жизни, что так похожа на смерть, утратит могильную обреченность…

«Вертолеты». Перекатываю забытое слово на языке — вер-то-ле-ты. «Вертеться» и «лететь»! Для проклятого подземного мира, застывшего в одной плоскости, полет — невозможная мечта, дарованная лишь птицам, мутировавшим в драконов. Но человек вырвался из тяжких оков земного тяготения, вернулся в небо, и, значит, все теперь будет по-другому!

Как говорил один знакомый сталкер — «низколетящие вертолеты — это к дождю». Пусть же хлынет дождь и омоет тело Екатеринбурга. Нам всем нужно немного свежести…

А мне пора в дорогу — вслед небесным машинам.

«Вставай, проклятьем заклейменный!» — прямо в ухо Ивану проревел свистящий и хрипящий репродуктор. От неожиданности мальчишка вздрогнул и отшатнулся в сторону, попутно зацепив плечом кого-то из прохожих. Невинно пострадавший прошипел, по всей вероятности, нечто обидное — с утра добрых людей на станции не бывает — и тут же скрылся в толпе.

«Ненавижу этот припев, — устало подумал Иван, — с самого детства». Все нехитрые и, похоже, самолично придуманные сказки об оживших мертвецах, зомби и прочих упырях его дед заканчивал именно этими дурацкими словами. Произнесенные в ночи — страшным, протяжным полушепотом — они эхом отдавались в детском сознании Ванечки, маявшимся по полночи (как ему тогда казалось) удушающей бессонницей, а потом и кошмарами.

Сознание пятнадцатилетнего Ивана Александровича Мальгина напевало иные песни, призывной мольбой выводя: «Ложись, дозором утомленный». Спать хотелось нещадно. Красные от недосыпа глаза слезились и закрывались на ходу.

На станции же царило праздничное оживление. Помимо надрывающихся громкоговорителей, вливающих в уши несчастных слушателей однообразный, давно приевшийся репертуар, всеобщее внимание привлекали алые знамена, развешанные повсюду. Яркие полотнища, свисающие со всех сторон — стен, потолков, уступов, сводов и карнизов, обильно украшавших Ботаническую, буквально притягивали взгляды ошарашенных обывателей. Впервые за долгие годы монотонная серость невзрачной обители расцвела обжигающе колючим цветом. Немногочисленные дети обалдело, буквально с раскрытыми ртами вышагивали вокруг удивительных флагов, исподволь стараясь прикоснуться к драгоценной ткани. Начстанции товарищ Федотов, суровый и непреклонный в прочие дни, лишь укоризненно грозил сорванцам пальцем да напыщенно хмурил брови, при этом не очень старательно пряча довольную улыбку в густые усы. Рядом с начальством наматывал круги верный подхалим (по призванию) и завскладом (по должности) Василич, кудахча подобно наседке, побившей межрайонный рекорд по высидке яиц: