— Шесть с половиной штук погоды не сделают.
— Не беспокойся. Я решу этот вопрос, — заверил я, хотя был еще очень далек от его решения.
— Подумать только! — возмутилась Рина, в сердцах топнув ногой об асфальт. — Это сраное государство никак не успокоится! Ему нужно снова и снова мокать нас в дерьмо! Да если бы мы не наши глаза, кишки и коленные чашечки, разбросанные по всему миру, то евразы не оставили бы камня на камне от этого вонючего города! И что теперь?! Всем плевать!
Рина не любила говорить о политике. Похоже, что ей совсем припекло.
— Твой Коллинз рыпнулся было — и они просто прикончили его! Ты ведь знаешь, что это было так! Эта его адвокатша права! За этим стоят какие-то кровожадные упыри вроде твоего Чхона! Они схватили его, накачали «Валькирией», затуманили башку «Самсоном» — и вперед, на убой, как теленка! Они прекрасно знали, что копы не захотят толком расследовать это дело! Чокнутый наркоман, ограбивший аптеку — что может быть проще?!
Я обычно пресекал такие разговоры на корню. До смерти боялся, что те самые люди, о которых говорит Рина, подслушают их и решат, что это было их ошибкой — выпускать меня из своих лап. Но я вдруг понял, что устал их бояться. У меня и так забрали уже практически все, что я имел.
— Так же точно они могут поступить и с нами, — напомнил я.
— Пусть попробуют! Это дорого им обойдется! У нас с Грубером в доме полно оружия! И мы не станем ни секунды колебаться, прежде чем спустить курок!
— Ты прекрасно знаешь, что старый дробовик тут не поможет, Рина. Ты на собственном опыте могла убедиться в том, на что они способны.
Рука Рины невольно потянулась к повязке, под которой было место от ее глаза, вспомнив выезд на свой последний патруль в Центральной Африке в 90-ом.
— Я до сих пор вспоминаю то, что произошло в Новой Москве. Когда они натравили на меня своего выродка, я сделал все возможное, чтобы убить его. Вогнал ему нож туда, где у человека должна быть печень. А потом выстрелил из пистолета в упор ему в лоб. Но это на него не подействовало, — продолжил задумчиво вспоминать я, с каждой секундой все сильнее мрачнея. — Если такое чудище придет к кому-то из нас домой, Рина, мы не сможем защитить себя и своих близких. Но им даже необязательно посылать за нами головорезов. Они всегда могут обставить все так же, как с Коллинзом. И все поверят. Всем будет плевать.
Некоторое время я молчал.
— Такие, как эта Гунвей, такие, как бедный Питер — они просто не представляют себе, с каким страшным злом имеют дело. Они словно наивные дети, которые тычут палкой в глаз гигантского льва. Даже хуже — они тыкали палкой в набитое тряпками пугало, лишь напоминающего льва. А настоящий лев, даже крупнее и злее, чем они думали, в это время подбирался к ним сзади, поднося к горлу клыки. У них не было ни единого шанса.
— Я смотрела сегодня новости, — припомнила Рина. — И мне показалась, что земля начинает понемногу гореть у этих ублюдков под ногами. Они не так всесильны, как ты думаешь. Даже они могут просчитаться.
— Я не знаю, на самом ли деле им светят какие-то проблемы, Рина, или все это часть какого-то их хитромудрого плана. Так или иначе, я не вижу особой разницы между теми ребятами, что сидят в Канберре, и теми, что засели в своих Голубых горах. Их чертовы игры не имеют никакого отношения к нам, пешкам. Кто бы из них не взял верх — им понадобятся такие, как Чхон, чтобы делать свои грязные делишки и замести следы.
— Как же я устала от всего этого дерьма!
— Знаю, Рина. Я тоже.
Некоторое время мы задумчиво и мрачно молчали.
— Как бы там ни было — береги себя, дружище, — наконец произнесла она.
Мы крепко пожали руки, а затем обнялись.
— Димитрис, — добавила Рина в конце, не отпуская моей руки. — Знай, что ты всегда можешь на меня рассчитывать. Закрытие клуба не имеет никакого отношения. Клуб — это люди, которые готовы помочь и постоять друг за друга. Клуб — это мы. И никто не в силах разделить нас.
§ 98
Вернувшись в дом, я понял, что за время нашего с Риной разговора умудрился пропустить целых два вызова. Я сделал движение пальцем, позволив устройству перенабрать первого же из не дозвонившихся до меня абонентов.
— Димитрис, доброе утро, — увидел я лицо Джеффа Кроуди.
— Здоров, Джефф.
— Как все прошло вчера?
— Такие мероприятия никогда не бывают приятными.
— Ты выглядишь не очень хорошо. Не спал?
— Ты уже не первый, кто задает мне сегодня этот вопрос.
— Ладно, Димитрис. Давай без предисловий. Я просто хотел сказать тебе, что я обязательно помогу тебе с выплатой этого штрафа.
— Джефф… — сгорая от неловкости, пробормотал я.
— Не говори ничего. Я знаю, ты слишком горд и упрям, чтобы попросить об этом. Но я не позволю, чтобы у вас с Мирославом забрали ваш бар из-за этого несправедливого штрафа, который вы не заслуживаете.
— Джефф, речь идет о немалых деньгах.
— Пятьдесят тысяч — для меня вполне подъемная сумма. Дела у моей школы идут хорошо, да и сбережения имеются.
— Ты вовсе не должен…
— Давай только не будем насчет этого спорить! У нас обоих хватает мудрости для того, чтобы ценить деньги не дороже того, что они на самом деле стоят. И уж точно не дороже друг друга. Я точно знаю, что ты помог бы мне в такой же ситуации. Так же, как ты всегда помогал тем, кто в этом нуждался, когда ты сам был на коне. В общем, просто возьми эти деньги, Димитрис, и дело с концом. Я хочу этого. И говорю это от чистого сердца.
Слушая слова Джеффа, я чувствовал и стыд из-за того, что оказался в роли человека, нуждающегося в подаянии. Я страшно не любил бывать должником. Кроуди говорил правду — я был слишком горд, чтобы попросить помощи. И, может быть, так и не сделал бы этого, если бы он не оказался достаточно мудрым, чтобы предложить ее сам. Я понятия не имел, как смогу отдать эти деньги. Но я понимал, что приму помощь. Так как другого выхода у меня не было.
— Спасибо тебе, старина, — наконец сдался я, вздохнув. — Большое тебе спасибо.
— Не стоит благодарности.
— Речь не о пятидесяти. Мне не хватает всего тридцать пять штук. Мне понадобится год, или около того, чтобы отдать их. Если с работой все хорошо сложится, то, может быть, меньше.
— Димитрис, я был бы рад вообще не просить у тебя этих денег обратно. Никогда. Но я знаю тебя. И понимаю, что ты не захочешь чувствовать себя должником.
— Конечно. О другом и речи быть не может!
— Тогда верни их тогда, когда это будет для тебя комфортно.
— Я не стану затягивать с этим.
— Еще раз говорю — мне не важно, когда это произойдет. Давай закончим эту тему, ладно? Не люблю разговоры о деньгах.
— Я тоже.
— Жду тебя на тренировке в понедельник утром.
— Обязательно.
— Держись там, дружище.
Следующий пропущенный звонок взволновал меня даже больше, чем предыдущий. Когда я набрал номер, с экрана на меня посмотрело смущенное, осунувшееся и не выспавшееся лицо Мирослава — с растрепанными волосами, покрасневшими белками глаз и темными кругами под ними. За его спиной были видны очертания тесной квартирки. Мы с ним не виделись и даже не говорили уже несколько недель. И за это время он здорово сдал.
— Привет, Миро.
— Привет, Димитрис.
По голосу брата было понятно, что он не совсем трезв.
— У тебя все в порядке?
— Послушай, брат, — тяжело вздохнув, заговорил он. — Я понимаю, почему ты не берешь трубку.
— Я просто был на улице, когда ты позвонил! — заверил его я.
— Нет, правда. Ты правильно делаешь. Я заслужил это. Вел себя как урод.
— Перестань, Миро, — вздохнул я.
— Нет, брат, мне правда очень жаль. И очень стыдно за то, как я себя вел.
— Проехали.
— Знаешь, я сам не свой из-за того, что происходит с Алисией. Она… — он закусил губу, и из его глаз внезапно хлынули слезы. — … моя малышка умирает, Димитрис.
Я ощутил, как мои пальцы сжимаются в кулаки, а лоб прорезают морщины.
