«Скорее, мы попросту потеряем незараженные территории, но ничего не приобретем!» – подумал Денис и спросил:
– Как это остановить?
– Хорошо, что ты не спрашиваешь, можно ли это остановить вообще, – покачал головой Никита. – Я сказал бы: нас всех спасло бы устранение угрозы как таковой.
Он помолчал. Безмолвствовал и Денис, судорожно соображая. Эвакуировать население придется в любом случае, еще – стягивать к стене технические службы и спецназ.
– Зона – это не только аномалии, – задумчиво протянул Никита. – За некоторое время до катастрофы Москву буквально наводнили мутировавшие животные: домашние, не выпускаемые на улицу вообще. Я тогда занимался этой проблемой и отлично помню недоумение хозяев. Зона наступает медленно. Она не станет прыгать с одного района на другой, по крайней мере сразу. Возможно, если количество дыр увеличится в разы или они одновременно возникнут очень близко друг к другу, то да, но сейчас она именно поползет, изменяя мелкие создания. – Он откинул отросшую челку и снял очки.
– Ой, мама, а у дяди глаза постоянно меняются, – тотчас послышался справа детский голос.
Никита выругался и потер веки.
– Не мели ерунды. – Мимо прошествовала белокурая дама с девочкой лет четырех.
– Мутанты, словно чумные крысы, переносят аномалию на себе. Там, где их число становится критическим, и возникает новая Зона, – сказал Никита.
– То есть необходимо задействовать ветслужбы, – проронил Денис и поморщился. Почему-то представилось, как именно эта, прошедшая мимо девочка прижимает к груди мутировавшего уродца и орет: «Не отдам Смурфика».
– Не только. К вам попрут из-за стены. Мутанты уходят из юго-западных районов уже сейчас, попирают чужие территории и вытесняют хозяев севернее. Рано или поздно они упрутся в стену. Думаешь, то, что вы возвели вокруг Москвы, остановит стаю черных быкунов?
Денис сглотнул. Любой представитель власти или подрядчика, отхвативший выгодный контракт от государства и неплохо распиливший жирный кусок бюджета, наверняка стал бы уверять, будто беспокойство излишне. Однако у многометровой железобетонной стены вокруг бывшей столицы имелось хрупкое нутро. Оно состояло из вручную наваленных покрышек, остовов сгоревших машин, всякого металлолома. Согласно изначальному проекту, стену надлежало отстраивать за несколько метров от баррикад, но какой-то шибко инициативный или жадный идиот решил, будто пропадать добру не стоит и чем устанавливать новые металлоконструкции, лучше использовать уже имевшийся металлолом. Наверное, немало вилл и яхт приобрел на вырученные денежки. Денис в отличие от напарника не обладал злорадным нравом, но когда какой-то неизвестный «Робин Гуд» похитил хозяина «Строй-Об», начальника проекта и пару чиновников, подыгравших организации во время розыгрыша тендера, а затем отвел в Периметр и бросил в районе метро «Пролетарская», осуждать не стал и выводить паразитов-спекулянтов отказался наотрез.
– Их придется останавливать у стены, – сказал он. – Эмионики… помогут?
– Попытаются, насколько это возможно. У вас максимум четыре дня на подготовку, и мутирующих животных неплохо бы начать отстреливать уже вчера.
– Хорошо, я понял… Как эмионики способны помочь с Вороном?.. – Задавая этот вопрос, Денис знал, что пожалеет.
– Ты почти один из них. Они считают тебя братом, более того, очень сильным. Даже меня смогли засунуть в твой сон. С их помощью ты сумеешь дотянуться до Ворона.
Что ж, Денис пожалел.
– А затем я превращусь в одного из них не только в их представлении.
Мороженое растаяло и запачкало Никите пальцы, однако тот не обращал внимания, пристально смотрел на Дениса, и от того, с какой скоростью сменяли друг друга цветовые кольца на радужках его глаз, становилось не по себе. А затем Никита громко и долго смеялся, едва не складываясь пополам и всхлипывая от недостатка воздуха.
– Денис! Сколько тебе?
– Двадцать пять.
– Ты точно не сойдешь за подростка. Повернуть вспять колесо времени никому не под силу, как и изменить то, что эмиоником способен стать только ребенок.
Никита продолжал похихикивать, когда Денис достал телефон и отошел на несколько шагов, намереваясь связаться с Шуваловым. Когда Денис обернулся, Никиты уже не было.
Глава 4
Во рту ощущался стойкий привкус ацетона, и это, пожалуй, было худшим. Все остальное находилось в пределах нормы. Ворон открыл глаза и приподнялся на локте, осматривая помещение. Довольно просторная комната могла бы служить стандартным гостиничным номером или комфортной тюремной камерой.
Высокий потолок создавал ощущение комфорта, как и занавески, развешенные вдоль стены. Они якобы скрывали окна («фальшь-окна», – решил Ворон). Мебель была представлена шкафом-купе и письменным столом с компьютером, наверняка отключенным от Интернета. Ворон представил, как станет складывать пасьянсы или подрывать сапера, и не удержался от смешка.
«Пожалуй, стоит потребовать поставить сюда варкрафт», – подумал он.
Еще здесь имелась узкая кровать, на которой он лежал, и телевизор – вот уж без чего он спокойно обходился большую часть жизни, так без этого бесполезного предмета пропаганды.
– И сама комната, и обстановка в ней напоминают декорации какого-нибудь фильма в стиле хоррор, – сказал он «призраку», сидящему в кресле у изголовья кровати. – Многие режиссеры любят показывать комфорт и благополучие, медленно обращая их в пшик. Как правило, все заключается в деталях. Герой прогуливается по саду и внезапно видит пичугу, проткнутую длинным шипом, кровь ее капля за каплей стекает по цветку алой, а лучше белой (для контраста) розы. Или вот я сейчас встану, дойду до якобы окна, отдерну занавеску, а там… каменная кладка.
– Как ты себя чувствуешь, мальчик? – Из уст призрака подобное обращение казалось неуместным. Гениальный ученый выглядел самое большее лет на сорок пять.
– Пытаетесь выявить у меня признаки душевной болезни? – Ворон усмехнулся.
– Если всматриваешься в бездну, то и она начинает вглядываться в тебя. – Самое неприятное заключалось в том, что он не шутил.
– Знаете, профессор, – Ворон поморщился, приподнимаясь: слишком не хотелось лежать в присутствии этого человека, больно плохие воспоминания приходили на ум, – я все сильнее убеждаюсь в теории, которую выдумал еще несколько лет назад. Тогда у меня было очень много времени для выдумывания теорий.
– Почему все во Вселенной построено по принципу колеса? Что есть исторический процесс, если не отработка обществом алгоритмов, записанных в тысячах и миллионах ДНК? Или, быть может, ты размышлял о несуществовании смерти, о череде перерождений, в которые человек реализует кроху знаний, доступных ему в посмертии? – перечислил профессор. Ворон силился увидеть в его глазах хотя бы намек на улыбку, но Сестринский оставался серьезен. От этого становилось все более не по себе. Даже воздух в комнате показался пересушенным и царапал горло.
– У вас феноменальная память, профессор, – проговорил Ворон и закашлялся. – Не иначе вы тренировали ее, запоминая весь бред, который я нес тогда.
Сестринский приподнялся и, дотянувшись до стеклянного кувшина, доверху наполнил стакан.
– После наркоза всегда сушит горло и хочется пить, – заметил он и, протянув стакан, прибавил: – Всего лишь вода, мне незачем травить тебя.
Как полагал Ворон, если бы Сестринскому понадобилось бы подобное, то он просто всадил бы в него шприц. Еще пока ни один яд не менял своих свойств от того, добровольно его принимала жертва или нет. Он осторожно сел, принял стакан и выпил содержимое до капли. В голове окончательно прояснилось, и исчез неприятный ацетоновый привкус.
– Бред бреду рознь, – заметил Сестринский, не собираясь переводить тему. – Ты лукавишь, мой мальчик. Ведь ты сам не считаешь глупостью ни одну из своих теорий, так почему бы мне также не проникнуться ими?
Представляя себе эту встречу, Ворон рассматривал несколько вариантов. В них он сам фигурировал пленником. Иногда Сестринский пытался вербовать его. Однако никогда они не предавались общим воспоминаниям.
