Но понимали ли еще что-нибудь люди в вагонах?
В состав их загнали потому, что из специальных отсеков в туннеле они начали разбегаться, и потому, что их становилось уже слишком много, больше, чем здоровых.
Командир пронесся мимо первого, второго вагона, и тут Артем наконец увидел, куда они так спешили. Последняя дверь, вот где прорвало нарыв. Из вагона вытекли наружу странные создания — с трудом держащиеся на ногах, до неузнаваемости изуродованные отеками на лицах, со вздувшимися, нехорошо растолстевшими руками и ногами. Бежать никто пока не успел: к двери стягивались все свободные автоматчики.
Вспоров оцепление, командир вышел вперед.
— Приказываю всем пациентам немедленно вернуться на свои места! — Он выдернул из офицерской поясной кобуры «стечкин».
Ближайший к нему зараженный трудно, в несколько приемов поднял распухшую пудовую голову, облизал треснувшие губы.
— Почему вы так с нами поступаете?
— Вы знаете, что поражены неизвестным вирусом. Мы ищем лекарство… Вам надо только дождаться.
— Вы ищете лекарство, — повторил за ним больной. — Смешно.
— Вернитесь в вагон немедленно. — Командир смачно щелкнул предохранителем. — Я считаю до десяти, потом открываю огонь на поражение. Один…
— Вы просто не хотите отнимать у нас надежду, чтобы хоть как-то нами управлять. Пока мы все сами не околеем…
— Два.
— Нам уже сутки не приносили воду. Зачем поить смертников…
— Караульные боятся подходить к решеткам. Двое так заразились. Три.
— В вагонах уже полно трупов. Мы топчемся по человеческим лицам. Знаешь, как хрустит нос? Если детский, то…
— Их некуда девать! Мы не можем их жечь. Четыре.
— А в соседнем так тесно, что мертвые продолжают стоять рядом с живыми. Плечом к плечу.
— Пять.
— Господи, да застрелите меня! Я-то знаю, что лекарства нет. Я умру быстро. Я больше не буду чувствовать, что все мои внутренности растирают на крупном наждаке, а потом поливают спиртом…
— Шесть.
— И поджигают. Будто в моей голове черви, которые жрут изнутри по кусочку не просто мой мозг, а душу… Ам, ам, хруп, хруп, хруп…
— Семь!
— Идиот! Выпусти нас отсюда! Дай нам умереть по-человечески! Почему ты считаешь, что у тебя есть право так нас мучить? Ты же знаешь, что и сам наверное уже…
— Восемь! Это все ради безопасности. Чтобы другие выжили. Сам я готов подохнуть, но из вас, суки чумные, никто отсюда не уйдет. Готовьсь!
Артем вскинул автомат, поймал на мушку ближайшего из больных… Боже, кажется, женщина… Под майкой, ссохшейся в бурую коросту, топорщились раздутые груди. Он заморгал и перевел ствол на шатающегося старика. Толпа уродов зароптала, подалась сначала назад, пробуя ужаться обратно в дверь, но уже не могла — из вагона свежим гноем напирали новые и новые зараженные, стонущие, плачущие.
— Садист… Что ты делаешь?! Ты же по живым людям сейчас… Мы тебе не зомби!
— Девять! — Голос командира сел и помертвел.
— Просто освободи нас! — заорал натужно больной и протянул к тому руки, словно дирижер, заставляя всю толпу всколыхнуться, податься вперед вслед за мановением своих пальцев. — Пли!..
* * *
Люди начинали стекаться к нему сразу, стоило лишь Леониду припасть губами к своему инструменту. Первых же звуков, еще пробных, неочищенных, исторгавшихся из дула его флейты, было довольно, чтобы собравшиеся начинали одобрительно улыбаться, ободряюще хлопать, а когда ее голос крепнул, лица слушавших преображались. С них будто сходила грязь.
Саше на сей раз полагалось особое место — рядом с музыкантом. Десятки глаз теперь были устремлены не только на Леонида, часть восхищенных взглядов перепадала и ей. Поначалу девушка чувствовала себя неловко — ведь она не заслужила их внимания и их благодарности, но потом мелодия подобрала ее с гранитного пола и понесла с собой, отвлекая от окружающего, как может увлечь и заставить позабыть обо всем хорошая книга или рассказанная кем-то история.
Вновь плыла та самая мелодия — его собственная, без названия; Леонид начинал и завершал ею каждое свое выступление. Она умела разгладить морщины, смахнуть пыль с остекленевших глаз и запалить маленькие лампадки по другую их сторону. Хоть она и была уже знакома Саше, но Леонид открывал в ней тайные дверцы, находя новые гармонии, и музыка обретала другое звучание… Словно она долго-долго смотрела на небо, и вдруг в прогалинах белых облаков на миг приоткрывалась бесконечная нежно-зеленая даль.
Тут ее кольнуло. Опешив, раньше срока возвращаясь под землю, Саша испуганно завертелась. Вот оно… На голову возвышаясь над толпой, чуть позади остальных слушателей стоял, вскинув подбородок, Хантер. Его взгляд — острый, зазубренный — был воткнут в нее, и если он ненадолго ослаблял хватку, то только чтобы пырнуть еще и музыканта. Тот на обритого внимания не обращал, по крайней мере, не подавал вида, что его игре кто-то мешает.
Как ни странно, Хантер не уходил, не делал и попыток забрать ее или оборвать выступление. И только дотерпев до последних аккордов, он подался назад и сгинул. Сразу бросив Леонида, Саша вклинилась в толпу, чтобы не отставать от обритого.
Тот остановился неподалеку, у скамьи, на которой сидел поникший Гомер.
— Ты все слышал, — просипел он. — Я ухожу. Пойдешь со мной?
— Куда? — Старик слабо улыбнулся подошедшей девушке. — Она все знает, — пояснил он обритому.
Хантер ткнул Сашу еще раз, потом кивнул, так и не сказав ей ни слова.
— Здесь недалеко, — повел он головой, обращаясь к старику. — Но я… Я не хочу оставаться один.
— Возьми с собой меня, — решилась Саша.
Обритый шумно вдохнул, сжал и разжал пальцы.
— Спасибо за нож, — произнес он наконец. — Он мне очень пригодился.
Девушка отпрянула, раненая, но тут же снова собралась с духом.
— Это ты решаешь, что делать с ножом, — возразила она.
— У меня не было выбора.
— Сейчас он у тебя есть. — Она прикусила нижнюю губу, нахмурилась.
— И сейчас нет. Если ты знаешь, то должна понимать. Если ты действительно…
— Понимать что?!
— Как важно попасть на Тульскую. Как мне важно… Побыстрее…
Саша видела, как мелко трясутся его пальцы, как разливается темное пятно на плече; ей становилось страшно и этого человека, и еще больше — страшно за него.
— Тебе нужно остановиться, — попросила она его мягко.
— Исключено, — отрезал он. — Неважно, кто это сделает. Почему не я?
— Потому что ты себя погубишь. — Девушка осторожно притронулась к его руке — тот дернулся, как от укуса.
— Я должен. Здесь и так все решают трусы. Если промедлить еще — погублю все метро.
— А что, если бы была другая возможность? Если бы было лекарство? Если бы тебе больше не пришлось?…
— Сколько можно повторять… Нет никаких средств от этой лихорадки! Неужели я бы стал…
Стал бы…
— Что бы ты выбрал? — Саша не отпускала его.
— Не из чего выбирать! — Обритый стряхнул ее ладонь. — Уходим! — гаркнул он старику.
— Почему ты не хочешь взять меня с собой?! — выкрикнула она.
— Боюсь. — Он выговорил это совсем негромко, почти прошептал так, чтобы, кроме Саши, никто его не услышал.
Он развернулся и зашагал прочь, буркнув лишь старику напоследок, что у того до выхода десять минут.
— Я ошибаюсь или тут кого-то лихорадит? — раздалось у Саши за спиной.
— Что?! — Она крутанулась и столкнулась с Леонидом.
— Мне послышалось, что вы говорили о лихорадке, — невинно улыбнулся он.
— Тебе послышалось. — Она не собиралась сейчас с ним ничего обсуждать.
— А я думал, сплетни все-таки подтверждаются, — задумчиво, словно сам себе, сказал музыкант.
— Какие? — Саша нахмурилась.
— Про карантин на Серпуховской. Про якобы неизлечимую болезнь. Про эпидемию… — Он внимательно смотрел на нее, ловя каждое движение ее губ, бровей.
— И долго ты подслушивал?! — Она зарделась.
— Никогда не делаю этого специально. Просто музыкальный слух. — Он развел руками.
— Это мой друг, — зачем-то объяснила она Леониду, кивая вслед Хантеру.
— Шикарный, — невнятно отозвался он.
— Почему ты говоришь «якобы» неизлечима?
— Саша! — Гомер поднялся со скамьи, не спуская подозрительного взгляда с музыканта. — Можно тебя? Нам нужно обсудить, как дальше…
— Позволите еще секунду? — Тот отмахнулся от старика вежливой улыбкой, отпрыгнул в сторону и поманил девушку за собой.
Саша неуверенно шагнула к нему; ее не оставляло ощущение, что схватка с обритым еще не проиграна, что, если не сдастся сейчас, у Хантера не хватит духа прогнать ее снова. Что она еще сможет помочь ему, пусть у нее и нет ни малейшего представления, как это сделать.
— Может быть, я слыхал об эпидемии куда раньше тебя? — прошептал ей Леонид. — Может быть, это не первая вспышка такой болезни? И вдруг от нее помогают какие-нибудь волшебные таблетки? — Музыкант заглянул ей в глаза.
