— Вообще-то, эту историю я... рассказываю другим людям. Моя мать была художницей. Этим проектом она занималась как раз перед смертью. — На секунду он отворачивается к окну. — Печать в другой комнате — ее работа.
— Я хочу в парк, — говорит Генри из дверного проема.
Уилл закрывает глаза. Я чувствую его внутреннюю борьбу. Он не хочет подвергать Генри опасным микробам, но в мире, где ребенок может умереть когда угодно, разве можно отрицать такую простую радость?
— Если на улице никого нет, то можем пойти в парк в ближайшие несколько минут, — наконец говорит он. — Мне жаль, что нет ничего лучшего, но я не чувствую себя достаточно хорошо, чтобы идти далеко, не со всеми вами. — Его взгляд перемещается на мои голые ноги и короткое платье, затем он отводит глаза. — И не в этом районе.
На пути к парку дети идут между нами, споря, кто несет их драгоценный мяч. Они перебрасывают друг другу мяч, смеясь, когда он врезается в маску Генри и благополучно отскакивает в сторону.
— Я не знаю, что бы я делал, если бы он заразился, — говорит Уилл. Он колеблется. — Ты когда-нибудь ненавидела людей за то, что у них дела идут лучше?
Его вопрос ранит, потому что он прав. Я ненавидела тех, у кого были братья. Но не его. Меня ужасала перспектива, что Генри может быть болен.
— Я принесла тебе маску, — говорю я.
— Я не думаю, что ты не хотела сделать как лучше. Я видел, как ты вела себя с ним прошлой ночью.
— Я не хочу, чтобы люди проходили через то же, что и я, — говорю я.
— Если Генри умрет, я буду чувствовать свою вину за то, что не защитил его. Но ты была ребенком. Это была не твоя вина.
Я пожимаю плечами, не потому что не забочусь, но потому что не могу поместить всю глубину своей вины в слова. Он знает больше, чем я говорила кому-либо еще, но не все.
— Финн бы не хотел, чтобы ты отрицала саму себя.
Мне не нравится, что он так небрежно говорит о том, что знал Финна. Для меня было бы легче разделить с кем-нибудь боль, но это моя боль, и я копила ее столько времени. Чтобы забыть вину, я делала прискорбные вещи. Сколько раз я теряла сознание, просыпаясь потом со следами половой плитки на лице?
— Я все делала неправильно, не так ли? — шепчу я.
Он придерживает рукой мой подбородок и исследует лицо своими темными глазами.
— Как думаешь, ты могла бы снять маску на пару мгновений? Мы попытаемся не дышать.
Я тянусь к лицу еще раньше, чем он заканчивает предложение.
Его маска уже снята.
Он смотрит на меня так же, как в темноте клуба. Его глаза наполовину закрыты, и в том, как он движется, есть что-то томное. Он поднимает мой подбородок и долго смотрит в глаза. Скользит руками под мое пальто, и кладет их на голые плечи.
Я закрываю глаза.
— Аравия!
Это Эйприл. Уилл нащупывает маску, такой же потрясенный, как и я. Подобный недостаток понимания может стать смертельным. Я чувствую себя виноватой, словно мы делали что-то неправильное.
Самый роскошный паровой вагон города припаркован за оградой. Слуги Эйприл ждут в вагоне, одетые в безупречную униформу, но кроме них есть еще и мужчины в униформе частной охраны принца Просперо.
Эйприл улыбается. Может потому, что она смогла меня найти, или же, потому что я почти поцеловалась с Уиллом. Она всегда говорила, что моя клятва глупая, хотя никогда не вникала в причины.
В этом свете синяки на ее щеке и шее еще виднее. Элиот шагает рядом с ней со скрещенными руками. На лице скучающее выражение, но я знаю, что его челюсть напряжена.
— Спасибо Господу, что мы тебя нашли, — мило говорит Эйприл. — Мы искали везде. Элиот беспокоился.
Элиот выпрямляет руки и поигрывает со своей тростью.
— Она могла быть похищена, — говорит он. — Ее семья пропала. Мы не знали, где она. Это беспокоит.
Я знала, что его злость сильнее, но перед Уиллом он будет спокойным и высокомерным. Он не выдаст эмоций, которые могут быть интерпретированы как ревность.
— Не могу поверить, что ты бросила меня, Аравия. Я хотела взять тебя с собой в клуб вчера вечером, отпраздновать мое возвращение. — Непривычная для Эйприл веселость, вынужденная и немного скупая. — Мы так испугались, когда не могли найти тебя. — А вот это уже естественно. Эйприл напугана и скрывает это за легкомыслием. У каждого произнесенного ею слова мрачный оттенок. Она накрасила веки фиолетовым, словно это могло скрыть синяки.
Уилл выпускает меня из объятий и позволяет уйти. Без тепла его рук мне становится холоднее.
— Что случилось с твоим платьем? — спрашивает Элиот. Его взгляд останавливается на моих ногах, открытых, потому что Уилл убрал пальто немного назад. Он смотрит на мое разбитое при падении колено. — Тебе больно? — с этим вопросом он потерял часть своей беспечности. Интересно, прав ли Уилл, что Элиот практически мог бы заботиться обо мне.
— Появилась новая болезнь. Люди умирают, много людей, — говорит Эйприл, ее тон серьезен.
— Новая болезнь? — удивляется Уилл. Звучит недоверчиво, но с нотками страха. Чума украла у нас всех детство. Мы все боимся необузданной болезни.
— Не еще одна чума? — слова чувствуются чужими на моем языке. Невозможными.
Эйприл помещает руку под свою маску. Ей нужно серьезно опасаться, если она в перчатках.
— Она убивает медленно. Ты падаешь замертво с кровотечением из глаз. Ее называют Красной Смертью. — Она и напугана, и наслаждается ужасом, как ребенок, рассказывающий историю про призраков.
Я уже сказала себе, что я в это не верю. Не могу.
— Она не преувеличивает. Мне нужно поговорить с твоим отцом, — говорит Элиот.
И это наполняет меня холодом, предвещающим ужас. Я, не двигаясь, уставилась на его очень серьезное лицо.
Но дети не понимают, что происходит. Элис медленно придвигается к Эйприл.
— Можно потрогать твое платье? — спрашивает она.
Эйприл улыбается ей.
— Ты очень хорошенькая, — говорит она. — Ну, прямо как твой брат, — она имеет в виду Уилла, не маленького Генри.
Уилл сжимает мою руку, но затем Элиот быстро становится между нами, разделяя нас.
— Мой дядюшка забрал твою мать. Он говорит, что сохранит ее в безопасности, — он дает мне секунду, чтобы осознать это, не глядя в глаза.
— А отец?
— Ушел от стражей.
Отец в бегах, а мама одна. Элиот хочет поговорить с отцом. Значит, я нужна ему как приманка.
— Знаю, это трудно, я пытался найти лучшее решение. Ты пойдешь со мной в экспедицию, как запланировано. Судно отправится сегодня вечером, и, когда мы вернемся... многое изменится.
Его голоc более властный, нежели два дня назад. Что случилось, пока я была у Уилла?
Элиот поворачивается к Уиллу.
— Мои источники сообщают, что сегодня вечером произойдут ужасные вещи. Верхний город погрузился в хаос. Оставайся дома, с семьей.
— Вас кто-то ударил и разукрасил глаз? — спрашивает Генри пронзительным, восхищенным голосом.
— Да, — говорит Элиот без интонации. — Очень плохой человек меня ударил.
Солдаты беспокойно перешагивают. Нам пора уходить.
Элис прижимается головой к моей юбке и шепчет:
— Я хочу, чтобы ты осталась с нами.
Я наклоняюсь, чтобы сказать ей, что мы скоро снова увидимся, но Эйприл тянет меня назад.
— Спасибо, что сохранил ее в безопасности, — говорит Элиот Уиллу. Звучит искренне, но я не верю в его искренность.
— Я всегда буду защищать ее, — отвечает Уилл.
Они уставились друг на друга поверх моей головы. Я смотрю вперед-назад между ними, пытаясь придумать, что бы сказать. Эйприл закатывает глаза.
Здания, окружающие небольшой парк, кажутся более зловещими, чем несколькими минутами ранее. Пустые окна, дверь, висящая на одной петле. Недостаток солнечного света...
— Как ты сможешь защищать своих родных, если будешь пытаться защитить Аравию? — спрашивает Элиот. — Будь осторожен, не разорвись. Чем больше людей, о которых ты заботишься, тем тяжелее это делать. Давай...
Мы поворачиваемся, когда двое мужчин в темных плащах бегут в нашу сторону. Один несет факел, другой дубинку. Человек с факелом бросает его в единственное неразбитое окно в здании на западе парка. И бежит он непосредственно к нам.
Я замираю, пока звук бьющегося стекла не убеждает меня, что это все реально. К тому времени человек с дубинкой уже в нескольких шагах, он наклоняется и почти небрежно хватает Генри.
Элис кричит.
Прежде чем я могу набрать дыхание для крика, Элиот начинает действовать, вытаскивая меч из трости. Но лезвие его тонкое, а дубинка мужчины — большая и тяжелая.
Уилл отрывает от земли парковую скамейку, выхватывая кусок сгнившего дерева. Это не очень хорошее оружие.
— Сделайте что-нибудь! — кричу я солдатам. Один из них, который ближе, берет мушкет, но я не смотрю. Я бегу к Генри. Эйприл хватает мою руку, и мы почти падаем.
