— Ну привет, — сказал я, войдя в палату. — Как состояние?
— О, какие люди! — обрадовался Евгений, приподнимаясь на кровати. — Спаситель пожаловал! Хорошо состояние, чего уж там! Антибиотики — волшебный элексир, особенно удачно подобранные.
Он чуть скривился — задел больную ногу, когда устраивался поудобнее.
— А главное — на двух ногах останешься, — подмигнул я. — Оля обещала.
— Ольга Сергеевна — волшебница! И как такую занесло в эту глушь? Не иначе мой ангел-хранитель позаботился, — он подмигнул мне.
— Слушай, дело такое… — сказал я, глядя ему в глаза. — У нас тут целое хозяйство народу. Пока что мы отлично справляемся: если всё пойдёт хорошо, даже беженцев сможем принимать и устраивать. Но если есть что-то, что может нам угрожать… то лучше бы нам знать об этом. Понимаешь?
Лётчик выдержал мой взгляд. Потом вздохнул и ответил:
— Да понимаю я всё… и сам жить хочу. Но не могу я. Честно, Дим — убей не могу. Вот придут наши за мной — и что мне в рапорте писать? А время-то сейчас, сам понимаешь, военное… а у меня семья. Они вроде уцелели — командир за сутки всех в бункер отвёл… я и без того уже слишком много говорю, понимаешь?
Я стиснул челюсти. Потом кивнул и ответил:
— Понимаю.
После этого вышел из палаты.
Врага содержали в гаражах. Запертое помещение без окон, под надзором дежурного по Дружине. Условия, на мой взгляд, были вполне достойные: кровать, постельное бельё, тазик для умывания, полотенце, сменная одежда. Еда, само собой. Куда больше, чем этот гад заслуживает.
Я вдруг поймал себя на то, что заранее начинаю его ненавидеть. Включаются защитные механизмы психики — с учётом того, что я планировал с ним сделать.
Возле входа в гаражи я встретил Алису. Вместо яркого пуховика теперь на ней был неведомо где добытый зелёный бушлат и ватные штаны.
Увидев меня, она улыбнулась и помахала рукой.
— Привет! — сказала она, — у нас совещание, да?
— Не совсем, — ответил я. — Я по другим делам.
— А… ясно, — Алиса разочарованно вздохнула. — А меня всё маринуют. Я говорила, что стреляю хорошо — но до сих пор на практику не взяли. Только на вечернюю смену обещают. И в патруль только завтра после того, как маршруты и расписание сдам на зачёт… это так забавно: учиться заново! Но я бы хотела больше помогать!
Я внимательно посмотрел на неё. Как элемент нужной психологической конструкции она вписывалась идеально, только…
— Слушай, — сказал я. — Ты боишься вида крови? И как вообще к боли относишься?
Она фыркнула.
— Вообще нет! Меня даже подруги отмороженной считают!
Я посмотрел по сторонам, чтобы убедиться в отсутствии лишних ушей.
— Слушай. Мне реально нужна будет помощь. Только дело такое… не для слабонервных совсем.
— Я готова! Что за дело-то?
В ответ я кратко изложил то, о чём мы говорили на совещании. И о своём решении. Ничего не приукрашивая — всё, как есть. На самом деле я был уверен, что она откажется и, наверно, таким образом просто тянул время.
Но она не отказалась.
Лётчик не сопротивлялся. Напротив: вёл себя подчёркнуто дружелюбно. Говорил без умолку. Про семью рассказывал. Про то, что вообще за традиционные ценности и давно России симпатизировал.
Я сначала подыгрывал. Расспрашивал про детали, чтобы поймать на мелких нестыковках. Но он или был очень осторожен — или же действительно говорил правду.
Впрочем, именно это нам предстояло вскоре выяснить.
Я думал, что перед самой операционной он сообразит, что к чему и, решив, что достаточно притупил нашу бдительность, попробует вырваться. Поэтому был настороже.
Мы с Алисой по очереди переоделись в зелёные халаты. Надели маски и защитные очки.
Лётчик выглядел очень испуганным, но даже не думал сопротивляться.
Он покорно начал снимать с себя одежду, когда я приказал ему сделать это и укладываться на кушетку, где уже были приготовлены толстые ремни, для надёжной фиксации.
Когда очередь до трусов дошла, он только спросил с покорностью: «Это обязательно?»
На что я ответил утвердительно. И он выполнил моё указание, лишь прикрываясь ладошкой.
Эта покорность здорово давила на нервы. Я был на грани того, чтобы отказаться от своего замысла. Очень уж хотелось поверить в его искренность. В его троих детей и жену домохозяйку.
И, вполне возможно, будь я один — то не смог бы пойти дальше.
Помогла Алиса. Холодно, вежливо, профессионально она затянула ремни на руках и ногах лётчика. Потом посмотрела на меня и сказала: «Мы готовы».
Глава 25
Об этом мало кто знает, но в половине стрессовых сценариев жёсткого допроса с психологическим давлением обязательно участие женщины. Если допрашивают мужчину, конечно. С дамами ситуация ровно противоположная.
Лётчик, как я и предполагал, оказался крепким орешком. Но Алиса проявила недюжинную волю и даже интеллект. Она прекрасно чувствовала его тонкую игру, попытки проломить её психологическую защиту и умело отбивала их. Девчонка, как оказалось, явно разбиралась в людях.
Не удивительно, что она так стойко перенесла ту заваруху с попыткой изнасилования. Теперь я даже был уверен, что она умолчала о нескольких важных деталях. Например, почему именно у боевиков «не встал».
Сломался пленник на дереализации. Это когда искусственно индуцируется паническая атака на основе безусловных рефлексов рептильного мозга, связанных с умиранием. Немного фармы, нужные слова, атмосфера, женский голос, специально подобранные образы с учётом национально-психологических особенностей — и это сработало.
На предыдущие попытки мы потратили часа четыре. Я уже думал переходить к болевым методам, но тут вдруг всё сработало как по учебнику.
Как говорил мой психотерапевт: «…у каждого есть свой внутренний палач». И нам удалось его нащупать в лётчике.
Он продержался пару минут. Его била мелкая дрожь, лицо покрылось мелкими бисеринками пота. Я мог себе представить, в какой ад он попал, но дело было важнее.
— Что ты искал? — спросила Алиса, наклонившись к его уху, томным голосом с отличным британским произношением. — Поделись. И я остановлю это.
Он попробовал откусить себе кончик языка. Я вовремя заметил это. Нажал на нужную точку возле основания челюстного сустава. Язык втянулся обратно в перекошенный страданием рот.
— Ты чувствуешь, как растворяешься? Тебя уже нет, — Алиса правильно подбирала словоформы, максимально обезличено, чтобы не дать сфокусировать внимание. — Мёртвый холод. Мёртвое сердце. Мёртвая земля. Холодная могила.
Он тихо застонал.
— Скажи, что ты искал? — повторила она.
В течение предыдущих четырёх часов лётчик пять раз пытался скормить нам ложные легенды. Надо сказать, некоторые оказались очень изобретательными: поиск высокопоставленного пленника, спасение учёного с военного объекта, который желал перейти на сторону «сил света», уничтожение ретранслятора системы «периметр» и так далее. Прокалывался каждый раз на мелочах. Не хватало его, чтобы полностью контролировать микрожестикуляцию.
—…контейнеры… — выдохнул он в ответ на очередную реплику Алисы.
Она посмотрела на меня. На её губах заиграла лёгкая улыбка.
— Комья мёрзлой земли тебе в гроб… ты идёшь за контейнерами? Как до них добраться?
— Я не знаю… не знаю… я пробовал… железная дорога… другого пути нет…
— Что в контейнерах? — её голос прозвучал идеально: в меру угрожающего тона, в меру холодности, в меру надежды.
— Это поможет согреться… что в контейнерах?
Лётчик плакал. Пытался кусать себе губы, но было видно, что он уже сломался: остался последний толчок.
— Ты уже герой, — сказал я. — Никто тебя не осудит. На Арлингтон тебе принесут лучшие цветы.
— Что в контейнерах? — добавила Алиса.
—…фотолитограф… — выдохнул он.
Слово было произнесено так тихо, что я не сразу уловил смысл. А когда понял, то мне самому едва не пришлось бороться с панической атакой.
