Шеф улыбнулся.
— Понимаем, — согласно кивнул Пуля. — А он вот что здесь делает?
Он указал на Рубина. Тот, в свою очередь, посмотрел на начальника отдела.
— А вот об этом мы сейчас и поговорим, — сказал тот.
Всё-таки удивительно, что в наше время такие крупные проекты удалось продвинуть, соблюдая режим, практически, полной тайны. Да кое-какие утечки были. Чаще всего организованные нашими коллегами — для дезинформации относительно хода работ.
Орбитальный истребитель был красив. Футуристические обводы корпуса, стремительный силуэт. Какие-то пилоны или оружие, выдвинутые вперёд относительно корпуса, будто клыки саблезубого тигра…
— Нравится? — спросил Рубин, нежно погладив машину по обшивке.
— Впечатляет, — ответил я.
— А точно это надёжно? Ты уже летал на нём? — осторожно осведомился Пуля.
— Три испытательных полёта, — ответил Рубин. — Все ночные. И множество симуляций.
— Это не считается, — отмахнулся Пуля.
— Я ведь не сказал, что это были за симуляции, — загадочно ответил Рубин, но в дальнейшие объяснения пускаться не стал.
— А это что за пушки у него? — Пуля указал на пилоны.
— Это не пушки, — улыбнулся Рубин. — Маневровые плазменные движки. Для торможения на орбите используются. Ну или если её надо подкорректировать.
— Так, получается, кроме бомб у него никакого оружия нет? — продолжал допытываться Пуля.
— Ну почему нет? — хмыкнул Рубин. — Ракеты воздух-воздух. Лазерная турель для защиты от ПВО.
— Ясно. Мне нравится, — улыбнулся Пуля, видимо, удовлетворённый полученными ответами.
— Стартовать, получается, прямо отсюда будем?
Я оглядел ангар, куда нас привели. Наверняка вон за той переборкой выход на какую-нибудь подземную полосу, вроде той, что есть в нашем бункере и откуда мы вылетали на Алтай.
— Из ангара что ли? — удивился Рубин.
Мы с Пулей переглянулись.
— Нет, не будем. Это место хранения и технического обслуживания. Старт будет из шахты, на носителе, — ответил лётчик.
Тут уже я растерялся. Был уверен, что суборбитальный самолёт взлетает с обычного аэродрома. По крайней мере, никаких шахт мной в Жуковском мной замечено не было, даже под землёй. Впрочем… так столько всего наворочено!
— Он как «Буран» взлетает, что ли? — удивился я.
— Ну… не совсем. Он не такой тяжёлый. Даже близко не такой тяжёлый, скажем так. Так что носитель на основе «Сармата». И это не совсем штатный старт. Просто нам ведь и обратно долететь надо будет, помните? Вот, чтобы горючего хватило — нас выведут на низкую орбиту, что называется, на халяву, — улыбнулся Рубин. — Такой вариант был предусмотрен при проектировании. Но, честно говоря, мне в голову не приходило, что он когда-то будет использован.
— То есть, опыта таких стартов у тебя нет, так? — уточнил Пуля.
— Только в симуляции, — ответил Рубин.
— Ясно… может, стоило потренироваться?
— У нас не так много «Сарматов» осталось, как ты понимаешь, — улыбнулся лётчик. — По понятным причинам…
Некоторое время молчали, разглядывая стремительную машину. Пока Рубин снова не заговорил:
— Ну чего стоим-то? Знакомиться пойдём?
Мы двинулись дальше, приближаясь к стоянке. Никого из техников видно не было — что и не удивительно, время уже за полночь.
Суборбитальный аппарат был подключен к внешним коммуникациям: под брюхом виднелись провода и шланги, состыкованные с техническим ящиком на стоянке.
При нашем приближении вдруг зажглись габаритные огни и начали подниматься фонари обеих кабин.
— Ого! Он тебя опознал? Или какой-то радиоключ? — спросил Рубин.
— У нас связь по радио. Ну и да — он может меня узнать даже при радиомолчании, изображение с внешних камер обрабатывается.
— Интересно, он изначально задумывался трёхместным? — спросил я, поднимаясь по трапу, ведущему к задней кабинке.
— Ага, — кивнул Пуля. — Это первый лётный экземпляр. Экспериментальная модель, по сути. В первой кабине лётчик с нейроинтерфейсом. Во второй — дублирующий лётчик и кибернетик, представитель разработчика. Специфика проекта.
— Если не ошибаюсь, то вроде смысл нейроинтерфейса в том, что обычные органы управления не обеспечивали достаточной скорости реакции… для чего тогда обычный лётчик-дублёр? — спросил я.
— Интеллект машины в случае нештатной ситуации обеспечивает выведение из маршевого режима, — пояснил Рубин. — А дальше решения принимает человек.
Я заглянул во вторую кабину. Два кресла-ложемента стояли очень плотно, впритирку. Хорошо хоть моим соседом будет поджарый Пуля… двоих меня сюда упаковать было бы очень сложно…
— Тесновато, — сказал Пуля. — А катапультироваться так не опасно в случае чего?
— Система катапультирования капсульная. Если что случиться — спасаться будете вдвоём, — подмигнул Рубин, после чего добавил: — Завтра на инструктаже всё расскажут.
После первого знакомства с машиной, мы пошли обратно в офицерскую общагу. Под этим громким названием понимался узкий отсек с четырьмя комнатками на две кровати и общий душ. Очень по-спартански, после роскоши, которую предоставлял наш объект. Почему-то раньше я думал, что элитных лётчиков размещают в совсем уж тепличных условиях — но всё оказалось не так просто. Безопасность и секретность были в приоритете, так что Рубину всё это время пришлось довольствоваться тем, что имелось. Жена с дочкой разместились в ближайшем посёлке, на территории части ПВО, в ста двадцати километрах от объекта. На объекте совершенно не было условий для семей, тем более с детьми.
Рубин вырывался ним не чаще, чем раз в две-три недели. Это при том, что полётов было раз-два и обчёлся: один перегоночный из Раменского, второй кругосветный, разведывательный виток для получения информации по Африке. Очень уж ценным специалистом он считался, что сильно сказывалось на свободе передвижения. Информация о полётах проходила под грифом «Особой важности», но нам всё равно выдали её на утреннем инструктаже. Вообще об информационном голоде не было и речи: нас пичкали информацией по максимуму. Правда, у этого была и обратная сторона в виде страховки от плена…
Поглядев на быт Рубина, я окончательно избавился от скрытого комплекса по отношению к нему. Того плана, что, вроде как, он более ценный и стоит выше меня в иерархии. Ну его нафиг такую ценность! Понимаю теперь, почему он с такой охотой вызвался на авантюру в Подмосковье. И хватило же силы воли на то, чтобы пройти нашу спецподготовку… нет, он молодец, конечно. Но его жизни я совершенно не завидую.
А потом я поглядел на выражение его лица, когда он смотрел на ложемент в своей кабине. Неужели это вот настолько кайфовое ощущение? То, что он испытывает, пилотируя это чудо техники? Может он здесь, на этой базе, испытает больше счастья, чем я когда-либо?
Сложно это всё.
— Слушай, а это правда так кайфово? — Пуля будто подслушал свои мысли.
Рубин серьёзно поглядел на него. После чего ответил серьёзно:
— Правда.
— А ты не боишься, что… ну, вроде как подсядешь на всё это? Адреналин и прочие гормоны — они ведь как наркотик. Я когда-то тусовался с экстремалами, по молодости — и понял, что, если не завяжу — рано или поздно словлю свою скалу. До того, как состарюсь.
— И что? — заинтересованно спросил Рубин.
— Что — что? — не понял Пуля.
— Ну, ты предпочёл состариться? А смысл?
— Ну сейчас-то вообще какой смысл нам говорить о старости? — Пуля хихикнул. — Но если серьёзно — то у меня были планы. Для каждого этапа жизни. Я хотел нагуляться — напрыгаться в молодости. Потом построить что-нибудь своё в зрелости. Может, бизнес какой, а может и карьеру. А в старости учить уму внуков, рассказывать про свои подвиги, ну и путешествовать, конечно…
Рубин задумался, нахмурив брови.
— Странно… как же тебя занесло на такую службу?
— Да по глупости… — вздохнул Пуля. — Упрямый я. Плюс житейской мудрости не хватает. Но это от бати — он киношником был…
