Джон Варли
ЛЕТУЧИЙ ГОЛЛАНДЕЦ
Было уже темно, когда самолет приземлился в О’Хэар. Снег закручивался белыми торнадо по замерзшему взлетному полю. Бригадам удавалось освобождать ото льда только взлетные полосы. Самолеты застревали в Нью-Джерси. Рейсы перенаправлялись на Сент-Луис, Кливленд, Дэйтон и другие дыры, куда нормальному человеку не хотелось лететь даже в случае необходимости.
727-й плюхнулся на обледеневший бетон, словно толстая леди на коньках, вильнул влево, затем, когда включились тормозные двигатели, выровнялся, а потом еще минут сорок подруливал к зданию аэропорта.
Когда, наконец, подогнали «гармошку», и сигнал «Пристегните ремни» погас, Питер Меерс встал. В ту же секунду крупный мужчина, сидевший через проход, толкнул его обратно в кресло. Кто-то наступил ему на ногу.
Меерс с трудом поднялся вновь и стал нашаривать свою ручную кладь, которую засунул под сиденье. Когда он, наконец, нащупал ручку и потянул, оказалось, что сумка за что-то зацепилась. Он пнул сумку ногой, поскольку сзади напирали, и чуть не упал на человека, который сидел на месте B и терпеливо ждал, пока Меерс разберется со своими пожитками. Потом сильно дернул и с тоской услышал звук, означавший, что на дорогой коже образовалась еще одна глубокая царапина.
Он поднял голову как раз в том момент, когда с верхней полки для багажа прямо в лицо ему упал чей-то грязный рюкзак. Еще более грязная рука появилась в поле зрения и потянула за брезентовые лямки. Рюкзак исчез в мешанине тел. Меерс успел разглядеть оборванного человека с бородой. Как таких пускают на борт? — удивился он. Разве можно купить авиабилет за талоны на бесплатное питание?
Вытащив свой кейс и ноутбук, он перекинул их через плечо. Прошло не меньше десяти минут, прежде чем он дошаркал в веренице пассажиров до шкафа в носовой части самолета, где издерганная стюардесса помогала людям отыскать сумки с одеждой. Он нашел свою и также взвалил на плечо. Затем стал пробираться к выходу. У самой двери пребольно ударился подбородком о тележку для гольфа, которую кто-то прислонил к стене. Наконец он оказался в «гармошке» и поплелся в аэропорт.
О’Хэар. Код ОРД. Снежной ночью, всего с одной действующей взлетной полосой он ничем не отличался от внутреннего круга ада. Меерс шаркал по коридору вместе с несколькими миллионами других потерянных душ, каждая из которых стремилась «подсесть». Те же, кто утратил всякую надежду — по крайней мере на эту ночь, — скорчились на стульях, или прислонились к стенам, или просто спали стоя.
В О’Хэар, чтобы «подсесть», нужно было отстоять в бесконечных очередях, которые причудливо извивались по залу, окаймленные желтыми лентами, натянутыми между стальными столбиками, под светом ламп, столь же уютным и домашним, как театральные прожекторы. Меерс отыскал свою очередь и встал в конец. Через десять минут он подтолкнул носком ботинка свою сумку с одеждой, ручную кладь, кейс и ноутбук фута на три вперед. Еще через десять минут повторил всю операцию. Он был голоден.
Когда перед ним, наконец, оказалась билетная стойка, агент сообщила ему, что он опоздал на прямой рейс домой и что этой ночью рейсов больше не будет.
— Однако, — добавила она, хмурясь на экран компьютера, — у меня есть одно место на рейс до Атланты. Вам стоит попытаться подсесть там утром. — Она посмотрела на него и улыбнулась.
Меерс взял переписанный билет. Выход на посадку был в добрых трех милях от того места, где он стоял. Меерс взвалил свою поклажу на плечи и отправился на поиски еды.
Все было закрыто, кроме одной-единственной закусочной. Профсоюз работников аэропорта бастовал. Меню на стене было закрыто листом оберточной бумаги, на которой кто-то от руки написал: ХОТ-ДОГИ 4 ДОЛЛАРА, КОКА 2 ДОЛЛАРА, КОФЕ НЕТ. За стойкой суетились два усталых работника, женщина лет пятидесяти с пучками седых волос, выбивающихся из-под бумажного колпака, и испанец лет двадцати с небольшим в фартуке, измазанном горчицей и кетчупом.
Когда Меерс находился все еще далеко от прилавка, молодой испанец внезапно швырнул свои щипцы для хот-догов, сдернул колпак с головы и смял его в кулаке.
— Хватит с меня этого дерьма, — заорал он. — Я ухожу. No mas! — Продолжая кричать по-испански, он выбежал из двери за стойкой. Женщина выкрикнула его имя, оказалось, что его зовут Эдуардо, но парень не обратил на нее внимания. Он сорвал красную пломбу с двери пожарной лестницы и ринулся вниз по ступеням под завывание разбуженной сирены.
Сквозь стеклянную стену Меерсу было плохо видно. Испанец был низенький и коренастый, но бегал отлично. Он выскочил из здания и исчез в темноте. Откуда-то высыпались охранники с ружьями наперевес. Вспышка света пронзила ночную темень. Выстрел? Шум работающих самолетных двигателей не позволял ответить с уверенностью. Меерс содрогнулся и повернулся к стойке.
Перед ним в очереди оставалось еще человек десять, когда объявили рейс на Атланту. Когда сделали второе объявление, оставалось только трое. Не успела седая буфетчица, все еще расстроенная бегством Эдуардо, сунуть ему в руку хот-дог и разлить треть его коки на прилавок, как до ушей отлетающих донесся третий призыв зарегистрироваться и пройти на посадку. Меерс торопливо подошел к стойке со специями. Ни лука, ни огурцов не было. Он выдавил немного горчицы из пластиковой упаковки, при этом половина попала на его светлое пальто. Ругаясь и пытаясь оттереть горчицу, Меерс откусил от хот-дога. С одной стороны он был тепловатый, с другой — ледяной.
Глотая коку и увязая зубами в холодном фарше и черствой булке, Меерс заспешил на посадку. Перебрался по «гармошке» на борт 727-го. Большинство пассажиров уже заняли места, кроме нескольких упрямцев, сражавшихся с багажными полками над головой. Он скользнул на свое место 28B. На 28C сидела женщина не меньше трехсот фунтов весом, причем большая часть этих фунтов располагалась на бедрах. Мужчина на сиденье 28A весил, наверное, все триста пятьдесят, лицо у него лоснилось от пота. Меерс огляделся с тоскливой надеждой, но он уже знал, что его место было последним, самым последним на этот рейс.
Женщина недовольно поглядела на стоявшего Меерса. Он засунул ручную кладь под сиденье и откинул крышку верхней полки. Туда можно было засунуть разве что бумажник. Соседнее отделение было также забито до отказа. Стюардесса взяла у него кейс и ноутбук и торопливо ушла.
Меерс втиснулся в свое кресло. Дама заерзала, устраиваясь поудобнее. Он почувствовал, как сжимаются его ребра. Справа на него пахнуло наполовину выветрившимися цветочными духами. Слева — волнами неконтролируемого страха.
