Пробуждение
Яркое солнце, зеленая трава, я бегу по ней босиком, чувствуя ее прикосновение. Шелест листьев ласкает мой слух, величественные дубы, изящные березы, диковинные ивы, целый лес растений, чьи названия я не знаю или не помню, ставшие отголосками памяти из ранее прочитанных книг, просмотренных фильмов и увиденных картин. Пожалуй, я посреди лужайки, да, точно, такие может еще остались в мире… Вряд ли. Я вбираю полной грудью чудесные ароматы, испытывая легкое головокружение, и, черт возьми, искреннюю, неподдельную радость. Сначала едва заметно, но с каждой секундой все громче и громче, по округе разносится незамысловатая мелодия, птицы в страхе вспорхнули в голубое небо, цвета потускнели, даже солнце и то уступило неведомой силе, добавив серости в свои лучи. Я узнаю эту проклятую музыка, и вместе с знанием приходит осознание.
— Что это всего лишь сон.
Сидя на балконе, я курил свою первую за день сигарету, (над панорамой города, укрытого) смотря на город, укрытый вечно хмурым небом. Тишину нарушал лишь звук компрессора, да отдаленные сигналы клаксонов машин. Шел 2122 год. Сколько себя помню, небо всегда было такое, последствие Великой войны 1. И это даже к лучшему, появление солнца не несло тепла моих снов. Небесный свет означал лишь одно — озоновую дыру, сквозь которую смертоносные лучи выжигали все живое, что осталось от некогда цветущей планеты. Около пяти лет назад, на окраине Новасити случился небольшой прорыв. Написали о гибели 100 человек, но, как всегда, соврали, я был там после катаклизма. Уничтожило целый квартал и часть стены, прежде чем луч ушел в израненную пустыню Вельда. Если бы он пошел в обратном направлении, я бы сейчас не рассуждал об этом. «Лататели» 2 на реактивных вертолетах 3 смогли оперативно устранить разрыв, но начальника службы все равно казнили. Я видел его раз, такой низенький толстенький мужичок с проплешинами и усами. Мне он показался грамотным специалистом. По большому счету его вина была условной, тяжело предсказать возможный прорыв, когда метеослужбой управлял маразматичный зять Лидера 1 рабочего района. Он тоже был когда-то не плох, но не в 80 с лишним лет. После катастрофы его все же сняли, отправив в почетную отставку, но «козлом отпущения» выставили именно наиболее толкового специалиста. Казнь показывали в реальном времени по телевизору, я предпочел не смотреть «зрелище» убогих.
Звезды и луна, давно перестали освещать улицы моего города, отдав эту обязанность фонарям, вездесущей рекламе, да огням в окнах жильцов. Ставшая мне домом многоэтажка была построена еще до войны, и теперь горделиво возвышается над всеми окрестными зданиями, за исключением, конечно, Правительственного района, так что мой 16 этаж, обеспечивал прекрасный вид из окна, особенно завораживающий во время бурь. Положив окурок в специальную пепельницу для переработки, по слухам для производства крысиного яда, я нехотя поднялся со своего уютного старого промятого кресла, которое отозвалось скрипом ветхого цельного дерева, что доступно лишь узкой прослойкой населения, остальные довольствуются дешевым, полутоксичным пластиком. В глаза ударил неоновый свет соседний двенадцатиэтажки, увешанной словно паразитами никогда не гаснущими маркетинговыми баннерами. Огромный ковбой с папиросой в руке, всем своим видом заявлял, что «Вирджиния» лучшая в мире марка сигарет, нежно обнимающая его миловидная девушка в короткой мини-юбке не менее красноречиво убеждала посетить сеть алкобренда «Монополь», а над всей «чудесной» картиной пролетал дирижабль с неоновой вывеской бара «Гоморра». Вдалеке, окруженная привилегированным рабочим районом, дымила огромная атомная электростанция. В штат АЭС, как всем известно, набирают по связям, а на особенно ответственные должности по высоким умственным способностям. Ее рабочие кичатся повышенным продуктовым пайком и довольно сносной бонусной ставкой, что раньше называли заработной платой. Бонусы, нынешний эквивалент довоенных денег, в массах именуются бонами.
Не смотря на функционирующий в городе автозавод, немного автомобилей колесят изъезженным дорогам. Личный транспорт теперь является признаком особого статуса, и, если обыватель каким-то невероятным образом соберет необходимую сумму, не может просто так взять и купить машину, ему попросту не дадут разрешения. Под его стать исключительно общественный транспорт.
Второй звонок будильника огласил семь часов утра, мне как комиссару 3 ранга Трибунала 4, организации, занимающейся идеологией, просвещением (пропагандой), воспитанием благопорядочности (беспрекословного принятию установленных догм), поиском и наказанием еретиков, террористов, в общем всех нежелательных элементов (несогласных), разрешено начать свой рабочий день в восемь утра и окончить в 18:00, при условии отсутствия оперативных задач и боевых выходов. Довольно неплохо 10 — часовой рабочий день, с 15-ти минутным перерывом на обед, учитывая, что многие трудятся по пол суток — с семи утра до семи вечера. Рабочие называют их убийственными семерками, а «уважаемые» люди отцовскими часами, в честь нашего гросс-лидера — Отца. Рабочая неделя состоит из шести дней, и в крайний из них, лицемерно названный «Днем труда» 5, люди вынуждены работать на час дольше, как нам объясняют: «В знак искренней преданности идеалам нашего Великого общества». И только воскресенье в календаре отмечено синим, цветом ласкающим изнеможденные глаза простого рабочего, означающего выходной. Но даже это послабление омрачается обязательным посещением Святой Единой Церкви 6. Установленный график серьезно сказывается на душевном и физическом состоянии, и как следствие люди находят утешение и отдых в доступном алкоголе и легких наркотиках, а чтобы не падало производство людям дают стимуляторы. Мне же удалось добиться более комфортных условий существования, и поэтому я сейчас могу наслаждаться второй сигаретой, наблюдая за вечно мрачным городом.
В день мне допускается выкурить десять штук, в два — три раза больше многих, даже с тем дерьмом, что нынче заменяет табак, властям не удается победить дефицит. Кто может покупает довоенные пачки на Черном рынке, меня же спасают редкие задания за пределами города.
Затушив окурок, я плавно проследовал в свою скромную комнату, в которой теснились письменный стол, довоенный компьютер, изъятый мною в одном из рейдов в Мертвый вельд 7, пластиковый стул с дешевым закосом под дерево, железная кровать, и неизменный атрибут каждого жилища — телевизор, без функции выключения и понижения уровня громкости, меняющейся в зависимости от времени суток и транслируемой передачи. Чтобы заткнуть его, пришлось сломать динамик. Стены, покрашенные в бежевый цвет, гармонировали с висевшей на потолке небольшой белой люстрой с узорами, единственная лампочка которой бросала на стену причудливые тени. Бросив куртку на
