пустота. – Сделай его высшим, – сдается Молли. Чувствует, как вздрагивает Кауфман. – Это важно! – она вкладывает в эти слова все отчаяние, что накопилось. – Важно для меня. Ты должен мне верить. Умоляю тебя.
– Ты понимаешь, о чем просишь? – Кауфман вопросительно смотрит то на Молли, то на Гликена.
– Она стоит того!
– Кто?
– Молли. Молли Эш Кэрролл, – она просит Гликена показать журнал. – Она лучше всех, – Молли уже с трудом соображает, что говорит. – Лучше всех, кого я знаю. Может быть, даже лучше меня!
– Ты не в себе, – Кауфман смотрит на фотографии скульптур, сделанных Молли. – Даже, если она так хороша, как ты говоришь, то почему бы тебе самой не отправиться за ней?
– Я не могу, – Молли поднимает к поясу подол халата, показывает изуродованную ногу. – Видишь?
– Тогда можно послать Грейс.
– Нет! Только не Грейс! – Молли заставляет себя успокоиться. – Грейс все испортит, – она складывает в мольбе руки. – Это должен быть Гликен. Поверь мне. Пожалуйста.
– Я не могу. – Кауфман смотрит на фотографию Молли в глянцевом журнале.
– Можешь, – Молли старательно выдавливает из глаз слезы. – Ты ведь уже делал это, – она видит, как напрягается Кауфман. – Мы вместе делали это! Делали для тебя! Помнишь?
Молли смолкает, понимая, что последний козырь выложен на стол. Дальше остается лишь блефовать, хотя, по сути, она уже давно блефует. Врет. Притворяется. Играет, выдавая себя за женщину, которой не является. Но что остается еще?
– Ты до сих пор кое-что мне должен, – говорит Молли. – У нас все еще есть общие тайны, – она заставляет себя улыбнуться. – Ты ведь умный мальчик, не так ли? Плохой, но все-таки умный.
Слезы. Лишь однажды Дорин видел их в глазах Молли. Слышал, как она плачет дважды, но видел только один раз. В галерее, которую устроил в своей квартире Кауфман. Они шли вдоль покрытых пылью картин и статуй.
– Когда-нибудь я все это выкину, – говорил он, рассказывая истории тех, кто когда-то создал все это. – Творцы умерли, и их шедевры должны отправиться в забытье вместе с ними, уступив место для молодости и жизни, – он обернулся и подмигнул Молли. – Когда-нибудь это произойдет и с тобой.
– Вот как? – Дорин услышал в ее голосе вызов.
– Именно так, – вздохнул Кауфман. – Даже если ты станешь высшим, то это лишь отсрочит неизбежное. – Он прошел мимо картины импозантной дамы. – Не верится, что мы когда-то так одевались! Все эти кофточки и платочки, – он нетерпеливо взмахнул рукой. – Слишком много прошло времени, чтобы эти воспоминания грели!
Дорин почувствовал, как Молли берет его за руку. Холодная как лед ладонь сжимает его пальцы.
– Я не боюсь, – прошептала Молли.
– Не боишься чего? – оживился Кауфман.
– Ничего не боюсь, – она сильнее сжала пальцы Дорина, не позволив ему освободить руку.
– Вот как? – Кауфман не обернулся, и Дорин невольно поблагодарил его за это.
Пусть тайна остается тайной. Сном. Безумием. Как угодно. Но не переходит дозволенных границ. Виттори и Магда не заслужили этого. Не заслужили его безвольного предательства.
– Молли? – осторожно позвал Дорин.
Она не ответила. Лишь сильнее сжала его пальцы.
– Эш! – Дорин почувствовал, как она напряглась. Хотел попросить отпустить его руку, но, встретившись с ней взглядом, не смог.
– Скажи еще.
– Что сказать?
– Мое имя.
– Молли?
– Нет. Другое.
– Эш?
– Да…
– Дети! – засмеялся Кауфман.
Молли отпустила руку Дорина, отвернулась.
– А здесь есть картины Кузы? – спросила она Кауфмана.
– Кузы? – он как-то недовольно хмыкнул. – Зачем тебе?
– Хочу посмотреть, – она подошла к нему. Улыбнулась. – Хочу посмотреть, какой она была.
Дорин смотрел на них, чувствуя себя лишним.
– Хочу посмотреть, с чего она начинала.
– Хочешь? – Кауфман смерил ее внимательным взглядом. Снова недовольно хмыкнул. – Ну пойдем, – он положил руку на спину Молли. Чуть выше ягодиц или же на ягодицы? Дорин не смог разглядеть. Не успел.
– Ты идешь? – спросила его Молли.
– Я? – он хотел отказаться, но не смог. – Да. Прямо за вами.
– Прямо за нами, – промурлыкал Кауфман. Он наклонился к Молли и что-то шепнул на ухо. Она улыбнулась.
– Я не мешаю? – спросил их Дорин.
– Ты? – Молли обернулась. – Нет.
Они прошли мимо серии картин, на которых был изображен молодой Аваллон. Прошли мимо десятка гипсовых статуй некогда живших людей.
– Все это просто воспоминания, – услышал Дорин бормотание Кауфмана. – Забытое, покрытое пылью и плесенью прошлое. Слишком много лиц, слишком много голосов, – он сгорбился, сжался, стал напоминать со спины старика. – Как и мы сами…
Дорин подумал, что никогда еще не видел его в таком состоянии. Казалось, еще немного, и высший заплачет.
– Это она? – спросила Молли, останавливаясь возле хрустальной статуи. – Это первая работа Кузы?
– Впечатляет, правда? – робко спросил Кауфман.
Дорин подошел ближе. В скудном освещении он видел, как рука Кауфмана ласкает ягодицы Молли. Или это была просто игра теней? Дорин заставил себя не смотреть.
– Тебе нравится? – спросила Молли.
Дорин поднял глаза на хрустальную статую. В сумраке она выглядела самой обыкновенной. Обнаженная женщина с длинными прямыми волосами и отсутствием лица. Полная грудь свисает на большой живот. Дорин увидел контур крохотной руки, упиравшейся в живот изнутри. Вспомнил Виттори, когда она носила Магду. Невольно поежился. Опустил глаза чуть ниже и в отвращении поджал губы, увидев мужские гениталии.
– Думаю, эта статуя никогда не выставлялась, – услышал он далекий голос Молли. Попытался разобрать в нем отвращение, но не смог.
– Конечно, нет. – Кауфман подошел к хрустальной женщине. – Сомневаюсь, что кто-то смог бы понять то, что в действительности хотела показать Куза, – он смотрел на статую с раболепным обожанием. Гладил ее взглядом. Ласкал. – Тогда Куза вся была здесь. Все ее страхи. Все желания. Сомнения. Надежды… – его рука коснулась хрустального живота, опустилась ниже, к хрустальным гениталиям.
– Она хотела детей? – тихо спросила Молли.
– Да.
– И поэтому боялась становиться высшей?
– Да.
– Но не могла отказаться?
– Да.
– И поэтому ты любил ее?
– Что?
Дорин увидел, как напряглось лицо Кауфмана. Кожа побледнела. Хрусталь звякнул, разрезая ладонь. Молли вздрогнула. Голубая кровь высшего закапала на пол из порезов.
– Господи, – Молли сжалась, чувствуя за собой вину.
– Все хорошо, – Кауфман разжал ладонь, выпуская осколки.
Разрезанная плоть обнажала сухожилия и кости. Кровь из вен наполнила открытые раны. Сначала медленно, затем хлынула, заливая ладонь и пальцы. Заструилась по руке вниз.
– Прости меня! – Молли сжала кисть Кауфмана, пытаясь остановить кровотечение.
– Ничего, – он посмотрел на статую, лишившуюся мужских гениталий. – Так даже лучше.
Ноги его подогнулись. Молли попыталась его удержать, поскользнулась на залившей пол крови и упала на колени. Кровь из разрезанной ладони ударила ей в лицо.
– Господи! – Молли машинально вытерла кровь со своего лица, посмотрела на окрасившиеся в голубой цвет ладони. – Сделай что-нибудь! – крикнула она Дорину. Он увидел, как содрогнулось ее тело. – Ну, сделай же…
Рыдания заставили ее замолчать. Слезы наполнили глаза. Внезапно. Подчинили себе разум и тело.
– Молли! – попытался успокоить ее Дорин, – Молли!
Она не слышала его. Скользила по полу, пытаясь подняться.
– Эш!
– Эш? – Молли
