навыпуск.
– Он должен был что-то услышать. От тебя. Правильно?
– А имени у него нет? Или должности? Ты все время избегаешь одного-единственного слова. Почему? Здесь – ладно, ещё можно бояться, что подслушают. Но когда рядом никого нет… Что тебе мешает? А в мыслях тоже всегда и только – «он»?
Выпивка начала действовать? Рановато вроде. Хотя, если присмотреться, Эста сейчас уже намного ближе, чем пять минут назад, к себе прежнему, настойчивому и напористому. Бесноватому, как выражается мой приемный папа.
– Это не имеет никакого значения.
– Для тебя? Хорошо. Но я хочу знать. Понимаешь? Мне надо знать. Мне.
– Так хочешь или надо? Ты уж определись.
Он открыл рот, осекся, махнул рукой и плеснул в кружку ещё рома.
– Значит, не скажешь?
М-да. Уперся насмерть. Придется все-таки пожертвовать пешкой, или как там это обычно называется в большой игре?
– Скажу.
Эста разве что не лег грудью на стол. Наверное, чтобы не пропустить ни единого звука.
– Честно?
– Как на духу.
Интересно, сколько минут он может вот так смотреть, не моргая?
– Ну?
– С этим человеком… с его образом у меня связаны воспоминания, которые я не хочу вытаскивать на свет божий снова и снова.
– Так вы все-таки…
– Он меня даже не помнит, Эста. Поверь. Помню только я. Все хорошее и все плохое.
Норьега вернул свою задницу на стул и уставился в кружку.
– Да, дела…
Впрочем, пешки оказалось мало, потому что через крохотную паузу возник новый вопрос:
– Было больно?
– М?
– Он сделал тебе больно, да?
Пожалуй, стоит выпить ещё.
– Ты ведь не жил в его семье. То есть жил, но не в семье, а как… Конечно, от тебя надо было избавиться к совершеннолетию!
– Эста.
– Чего?
– Твоё воображение…
И зачем я пытаюсь подбирать слова? Бесполезно ведь. Напрасный труд. Наверное, привычка, оставшаяся от прошлой жизни. Ну ничего, пройдет. Когда-нибудь.
– Слишком живое оно у тебя.
– Отсюда и все эти манеры, поведение, знания… Учителей приводили дом? Тайно, чтобы они даже не знали, кого учат?
Впору докатать бутылку в одно лицо и посылать за следующей.
И откуда Норьега берет все свои конспиративные теории? На работе от безделья листает бульварную прессу, что ли? И ведь объясняй, не объясняй – все едино. Мы могли видеться раньше. Вполне могли. Только он ни за что не вспомнит. И снимки в газетах, вытравленные из архивных материалов, ничего не решили бы, даже если бы сохранились в первозданном виде. Усилили бы подозрения, самое малое.
– Эста, можно, теперь я спрошу?
– А? О чем?
– Ты шел на назначенную встречу не просто так. С целью. Какой?
Он потер лоб над правой бровью.
– Я хотел сказать. Обо всем, что происходит. И о том, чего нет.
– Например?
Норьега выразительно взглянул на бутылку в моей руке.
– Понял, понял.
Чем хорошо опьянение? Мир консервируется. Окружающий. Если он и меняется, то ты этого блаженно не замечаешь. Пока не случается насильственного вторжения.
– Обновку обмываете?
Интересно, как смотрит достопочтенная Консуэла на то, что её любимый сыночек посещает питейное заведение? А, Карлито? Ответишь, если спрошу? Нет, не успею до следующей фразы незваного собеседника.
– А тебе впору. Кто бы мог подумать?
В сенаторском доме не было запретов. Вообще никаких. Зато присутствовал кодекс пристойного поведения. Пей, кури травку, води проституток – никто слова не скажет. Вот посмотрят на тебя осуждающе. Так, что сквозь землю провалишься. Ну или сам срочно отправишься копать яму, чтобы провалиться. Совершенно добровольно.
А Консуэла к тому же всегда была крайне набожной женщиной. Благоговейно чтящей заповеди, указанные в тексте прямо, и те, что обычно читаются между строк. И вот она бы точно не похвалила сына за появление в злачном месте. Тем более, что трезвым его сейчас никто бы не назвал.
– Гостей здесь угощают?
Третьего стула за столом не предусматривалось, но это не смутило Карлито: притащил из-за зеленой изгороди. Отсутствие кружки тоже не стало препятствием для присоединения к нашему банкету.
– Хорошо живете! Тут, наверное, пойла дороже не найдется. Эста, тебе что, жалованье повысили?
Ага. Спасибо, что просветил. Значит, выдачи денег на руки в конце недели можно не ждать.
– Чего такой мрачный тогда? Радоваться надо, петь и плясать!
Дела прислуги меня никогда не занимали. Есть досье, есть жизненно важные сведения, которые надо иметь в виду, и довольно. Незачем забивать голову бантиками и завитушками, наслаивающимися на личность по мере движения от рождения к смерти. Так проще. Понятнее. Но приходится признать, что этого развязного парня я никогда раньше не…
А ведь он сейчас бесится. Натурально. Не по нашему с Эстой поводу, и то ладно. Хотя, бог с ним, с бешенством: есть ещё кое-что. Новехонькое. Снисходительное превосходство. Кого над кем, спрашивается?
Если судить объективно, то Карлито стоит ниже Норьеги. В социальном смысле. Физически – да, основную часть жизни проводит в горах. Потому что там и родился. В поместье. Отвезли бы роженицу в центральный госпиталь, как, собственно, полагалось, стал бы типичным жителем Вилла Лимбо. Вот тогда водил бы дружбу с Эстой на законных основаниях.
Э, дружбу?
– Вы двое приятели? Нет, правда?
Норьега скорчил гримасу, которая могла означать все, что угодно. Зато Карлито оказался как никогда расположен к общению и довольно сообщил:
– Друзья детства!
– Оставляли его в семье по соседству, когда матери приглядывать было некогда.
Давненько, должно быть. Ещё до моего появления в Санта-Озе. Потому что потом смуглый мальчишка с приторно смиренным видом попадался мне на глаза почти постоянно.
– Да ладно тебе хмуриться! Такой вечер хороший… И ночь выйдет отменная, если знаешь, куда пойти! Ты-то знаешь? Может, подсказать?
– Я тебе сейчас сам подскажу. Куда пойти.
– Эй, эй! Спокойно! Сеньор, тащите сюда ещё бутылку!
От толчка ладонью в грудь Эста плюхнулся обратно на стул, но отставил в сторону заявленное намерение только когда кружка снова наполнилась.
– Чего это он? – громким шепотом дыхнул мне в ухо Карлито. – Горе какое?
– Может и горе. Как посмотреть.
– Ну-ка, ну-ка! Кто посмел обидеть блаженного Эстебана?
А кого спрашивают? Меня? Похоже. Уж больно у Норьеги взгляд мрачный. Прямо поверх кружки.
– Да не сложилась тут одна задумка, только и всего. Встреча не удалась.
– О, встреча? Какая?
Ему было интересно. На самом деле. По-дружески? Нет, совсем иначе.
– С одним влиятельным человеком.
– Эсту пустили в высший свет? Это за какие же подвиги?
– За услугу.
– О, растешь, брат!
Он бы хлопнул бывшего «соседа» по плечу, но не дотянулся. К счастью.
– Понял, наконец-то, что помогать надо не всем, а только отдельным людям?
