Да, пожалуй. Как они издевались над землей своей и водой своей! Истребляли животных, травили рыбу в реках и морях. Уничтожали леса, озера, моря… все, к чему прикасались. Рубили сук, на котором сидели. Явно у них были мозги набекрень. Многие историки считали, что лед — достойное наказание… или даже слишком мягкое… или, наоборот, не наказание, а спасение, что, не будь льда, вообще бы людей на планете не осталось… Единодушно расходились во мнениях.
Табличка в другом здании поясняла:
Люди изобретали все более хитроумные машины, заставляли эти машины думать за них и принимать решения. Они разучились думать сами. Можно сказать, что эти машины испортили им мыслительный аппарат. Некоторые из них, правда, видели опасность и тщетно пытались предупредить остальных…
Шабис ее убеждал, что люди, живущие ныне, точно такие же, как и те древние мудрые глупцы, тупоумные многознатцы. В мозгу Маары всплыло видение: Центральная башня Хелопса, умирающий Данн, рядом труп с перерезанным горлом и полутруп при последнем издыхании. Данн — убийца, не помнящий убийства, себя не знающий. Это видение заслонилось другим: оскаленная пасть Кулика, его обрамленная шрамами безобразная ухмылка, его прогнившее сердце.
Однажды, вернувшись в комнату, Маара застала перед своей кроватью Фелиссу, с отвращением рассматривающую ее змеиную кожу, «теневое» коричневое платье из скальной деревни.
— Такого у нас в музее нет. Ты должна нам его подарить.
— Но, Фелисса, ваш музей разваливается.
— Ах, да, дорогая, да, это верно. Вот поэтому вы с Данном так нам нужны, очень, очень нужны. И все снова наладится, вот увидишь.
— Фелисса, мне кажется, что вы с Феликсом живете в каком-то нереальном, выдуманном мире.
— Нет-нет, дорогая, ты неправа. Ты заблуждаешься, а Феликс с Данном как раз обсуждают очень важные вещи. Все к лучшему, все будет хорошо, все наладится, да, да… — Она обняла Маару, погладила ее руки, щеки, волосы… — Ах-ах, Маара, милая, дорогая… — И более деловым тоном: — Дорогая принцесса, ты такая красавица! Я бы рада была тебя увидеть в… — Она показала на разложенные по кровати платья, которые до этого висели в шкафу. Маара полагала, что платья из гардероба Фелиссы, и их не трогала. На платья она тоже насмотрелась в музее. Собственно говоря, и эти тоже оттуда, из музея.
— Прошу тебя, надень, надень… Вот это, к примеру. — Фелисса подняла с покрывала небесно-голубое платье с длинной, до пола, свободной юбкой, облегающее в бедрах и на талии и оставляющее открытыми плечи и спину. — Это называлось «бальное платье». В нем танцевали.
— Но как оно сохранилось?
— Ну, это, конечно, не то самое… не тех времен. Это копия с копии. Вещи доставили в Ифрик из Йеррапа, выставили в музее, а потом меняли, когда они старели. Может быть, платья уже не такие красивые, как те, настоящие. Ведь и мы уже не те.
— Но такие же задиристые.
Быстрый хитрый взгляд, несовместимый с демонстративной дружелюбной общительностью, — и мягкая, нежная улыбка.
— Да-да, совершенно верно, задиристые. Вот наш дражайший принц Шахманд — твой милый братец Данн — и воюет сейчас с моим мужем.
Фелисс протянула платье Мааре. Та вздохнула, стянула с себя свое и надела предложенное. Оно жало, давило в талии, не давало дышать. Маара глянула в зеркало на колесиках, прихваченное с собой Фелиссой, прыснула со смеху и повалилась на кровать.
— Маара, Маара, оно тебе так идет, что ты, что ты…
Но гостья уже стянула платье. Неожиданно для Маары и к ее живейшему удовольствию Фелисса удалила со своей особы все многочисленные вуали и покровы, оставшись в длинных нежно-розовых панталонах и какой-то сбруе, поддерживающей грудь.
— Да-да, тоже из музея. Но они уже начали разлезаться, так что… все равно пропадать, а заменить нечем.
Она надела вынутое из шкафа розовое кружевное платье и принялась прогуливаться перед зеркалом, бросая взгляды то на свое отражение, то на Маару. Очевидно, такое Фелисса проделывала часто, а теперь ей захотелось покрасоваться перед зрителем. Неплохо выглядела эта женщина, особенно для своих лет, довольно стройная… Но кожа… Возраст! Время, безжалостное время! Маара перевела взгляд на свою гладкую, сияющую кожу.
Мода… Фасоны тысячелетней давности… Никогда в жизни она не задумывалась о таких глупостях и сейчас поражалась нелепости происходящего, удивлялась реакции Фелиссы.
— Маара, Маара, попробуй примерь это! Оно будет тебе так к лицу…
«В чем смысл происходящего?» — гадала Маара.
Она улыбалась, развлекалась, оценивая абсурдность ситуации: темнокожая пожилая тетка разгуливает в туалетах древнего фасона, рассчитанных на молодых белых женщин иного типа сложения, иного времени. Попытавшись представить эти туалеты на Лете, Маара тоже сморщила нос. Разве что светлая грива Леты гармонировала бы кое с какими вещицами.
Весь вечер Фелисса моталась взад-вперед перед зеркалом, а к ночи вернулся Данн, сразу ушел к себе и закрыл дверь, как будто невзначай, но беглый взгляд его сказал сестре иное. Маара хотела узнать, о чем ее брат беседовал с Феликсом, и постучалась. В ответ тишина. Постучала сильнее. Данн подошел к двери, и она поняла, кто стоит перед нею, хмурится и не глядит ей в глаза.
— Данн, мне здесь не нравится. Я хочу уйти.
— Погоди немного.
— Чего Феликс от тебя хочет?
— Чтобы я набрал войско из местной молодежи. Говорит, что много есть недовольных, глядящих на Центр с надеждой. Это ведь крепость. Он мне напомнил, что я как-никак генерал и в войне должен разбираться. Что ж, я разбираюсь. — И на лице его появилась тупая самодовольная улыбка.
— А кормить это войско, конечно, вы собираетесь, грабя местных крестьян.
— Что значит «грабя»! Мы их защита и оплот.
— Защита? От каких врагов? Даулис сказал, что правительство здесь вполне нормальное.
— Правительство нас поддержит.
— Так от кого тогда защищать фермеров?
— Ну, разбойники набегают… Маара, не приставай пока. Я должен сначала с Феликсом все подробно обсудить, во всем разобраться, а потом тебе скажу. — И он захлопнул дверь перед ее носом.
Несколько дней Маара провела в зданиях музея, удовлетворяя жажду знаний. Иногда в одной строчке, нанесенной на стену столетиями раньше, она находила ответ на мучившие ее вопросы, над которыми она давно ломала голову. Когда Маара узнавала что-то новое, ей казалось, что она беседует с Шабисом, слышит его голос. Иногда возникало такое чувство, будто голова распухает и готова лопнуть, но потом ее осеняла легкость и ясность восприятия. И все это время Маара не переставала думать о Данне, сросшемся с Феликсом, который ее не любил и ей не доверял. Этот коварный и холодный человек, вовсе не глупец, ясно сознавал свои цели и последовательно, шаг за шагом к ним приближался. Глупой, вернее, ослепленной самовлюбленностью была Фелисса. Любую тему эта женщина сводила к своей персоне. К примеру, Маара могла спросить о раскопках в пустыне, в ходе которых обнаружилось хранилище древних документов, и Фелисса сразу, не дослушав, заявляла, что ничего об этом не знает, ни о каком «песчаном городе». Маара настаивала.
