— Вы можете вставать. Только осторожно. Я вам помогу, — подставка для ног задвинулась, и пациент пошевелил ступнями – живо и по-детски. Совсем нет скованности после суток (нескольких дней?) бездействия. Не тяготеет слабость после наркоза. Ноги согреваются, как у молодого, и прямо зудят – поднимайся!
Гжегож послушался и оторвался от мягкого сидения, опершись на ручки. Суставы выпрямились, кости заняли место в лунках без сопротивления и боли. Он даже подпрыгнул несколько раз, и мышечная радость вызвала улыбку на лице.
— Я рада, что с вами теперь все в порядке! — Людмила хлопнула в ладоши и поцеловала его в щеку. Гжегож почти растрогался, но главное помнил – перед ним могла стоять хорошая актриса.
— Пойдемте, я вам покажу окрестности! — Людмила потянула его за руку, забыв о врачебных предосторожностях, и двери автоматически выпустили их в коридор. Длинный с круглыми стенами желоб пестрил окошками и лампами. Внутрь вливался лунный свет, и под его магией ноги Гжегожа теряли основу, попадали в невесомость.
— Комр Желудев. Я – Синица. Веду пациента из реабилитационной камеры в центр отдыха, — Людмила на ходу проговорила в собственное запястье. Где-то там скрывался невидимый микрофон.
Видимо, загадочный комр передал распоряжение, чтобы их сразу пропустили на дозорном пункте два татуированных, но все равно истинно русских богатыря – не хватало мечей и кольчуги. За массивными дверьми Гжегож ощутил в воздухе нечто знакомое. То, от чего идет кругом голова городского человека, прибывшего в горы. Любителя природы нюх не подвел. Коридор круто свернул и раскрылся в огромный зал, размером в несколько современных футбольных арен. Хотя в небе светили звезды, и где-то в темноте плавала голубая планета, под ногами Гжегода появилась трава, а деревья направили в легкие кислород. По аллеям большого парка бродили люди в разноцветных комбинезонах. На большой площадке, едва скрытой кронами кленов, шумели дети. Их перекрикивала вода из искусственного водоема с водопадами. Еще немного – и под ногами появятся голуби! Казалось, что люди попросту вырвались сюда на выходные или купили путевку в туристическом агентстве. «Почти так», — рассказала Людмила о праве каждого советского жителя побывать на спутнике Земли, подлечить здоровье открытыми возможностями микрогравитации, вдохнуть частицы здешних минералов и выдохнуть их вместе с болезнями.
— Езус Мария! Это великолепно. Так, должно быть, выглядит рай! — Гжегож помчался вглубь сада так, будто его ждала встреча с самим создателем мира. С каждым шагом он подхватывал настрой доброжелательность окружающих, становился еще бодрее, пружинил шагом. В центре, на пересечении дорожек, стояло почти «земное» кафе.
— Посидим? — спросил у Людмилы, словно недавно встретил ее на улицах Варшавы.
— Да. Конечно. Вам как раз надо подкрепиться.
Организм требовал, и Гжегож поглощал все, что принесла ему официантка. Гречка с котлетой, гость из меню советскими столовыми, казалась самой желанной пищей.
— Ешьте, не бойтесь. Все натуральное. Мы выращиваем фрукты и овощи прямо здесь. Чернозем привозим с Земли. На нашей станции есть свиноферма и коровник. Свежее мясо, молоко, масло… Все «эко», как у вас модно говорить… — Людмила успокаивала его, хотя гость не думал отказываться от пищи.
— Так… пани известно, как говорят у нас? — удивился Гжегож, представляя здешнюю молодежь те ми же яблочками, выращенными в теплицах строгого режима.
— Конечно. Я гид, мне положено знать культуру всех стран.
Он молча проглотил информацию о том, что на Луну прилетает кто-то, кроме него. Наверное, это какая-то акция советов – помоги чужаку, завербуй шпика. Его подлечат, откормят, а потом поставят перед фактом: либо работай на нас, либо… В последнем доводе Гжегож не видел логических причин, подсказанных фильмами о шпионах. Все проще: никто ему ничего не сообщит – возьмут и сделают ходячий передатчик мыслей. Или уже сделали тишком, как в той капсуле. Гжегож ощутил во рту привкус металлической таблетки.
— Простите… а та штучка, которую мне дали в начале путешествия, еще внутри?
— Таблетка? Она выйдет естественным путем. Вот сейчас вы поедите, и… — девушка обрубила конец фразы с подробностями смущенной улыбкой.
— А когда меня вернут домой?
— Скоро, — Людмила вздохнула и огляделась на «соплеменников», не обращающих внимания на чужака. — Вы до сих пор не верите мне. Почему?
Странный вопрос от человека, упавшего с неба! Гжегож возмутился внутри, хотя впору было сбалансировать мысли и увиденное. Еще на Земле он верил в то, что русские строят на Луне военные объекты и желают поработить всю планету из космоса. Он думал, что люди ходят в военной форме, поют гимн и едят какую-нибудь перловку из алюминиевых мисок. Со школы ему внушали о том, как страны новых Советов утонули в кризисе, и чтобы выплыть – объединились против всего остального мира.
Теперь вопрос «как вам там живется за железной стеной?» он адресовал себе, отвечая – для нас Луна – это просто символ ночи.
— Не грустите! Давайте сходим в кино! — Людмила очаровала поляка девичьей беззаботностью. Спросить о жизни молодежи там, на оставшейся за толстыми стеклами станции Земле, он не решался. Об этом рассказал фильм. Истинно русская главная героиня Варя прилетела на Марс, освоенный Советами, работать агрономом. От ее труда зависела судьба экспедиции, как, впрочем, и от действий каждого члена экипажа корабля «Звезда». Девушка влилась в молодой коллектив и покорила красотой капитана и Гжегожа, когда танцевала на дискотеке в наряде нескромном, как славянские модели на съемках календаря Pirelli. Любовная линия сплелась, как судьба двух планет – Земли и Марса, и космос, проверив чувства на прочность, соединил сердца.
— Дидактический фильм, не находите? — вдруг спросила Людмила на выходе из кинозала.
— Почему? Я как раз ожидал пионеров, трудовых будней и подвигов! А тут… лавстори чистой воды! — Гжегож все еще светился счастьем, как тот экран, который в темноте внушал зрителям надежду.
— От пионеров у нас осталась только Пионерия – научно-исследовательских центр для молодежи. На самом деле это большой город для ученых. Место в нем надо заслужить умом. Труженикам Пионерии мы обязаны всеми открытиями на Земле и на Луне! — чистую голубизну Людмилиных глаз спрятали расширенные зрачки. Грудь часто вздымалась и волновала Гжегожа. Он одернул себя тем, что речи девушки похожи на экзальтацию сектантов. Гость притих и огляделся. Улыбки на лицах слишком искренние, фильмы слишком чувственные, условия слишком приятные, и все это в окружении прочных стен лунной базы, кольца вооруженных солдат и информационной изоляции.
