— Мне надо подумать над этим предложением, дорогая моя.
— Ну, тогда, дорогой мой… до связи?
— До связи, Агния.
Я некоторое время смотрю на экран, все еще слышу эхо ее последней фразы, сказанной, прежде чем отключить визор: «люблю тебя».
— А я тебя, — беззвучно шепчу в ответ.
Я вытаскиваю из нагрудного кармана футлярчик, в котором хранил все это время ее сережку. Бережно вытаскиваю, смотрю на свет ламп – на запаянные в стекло крошечные гранулы земной почвы. Возвращаюсь в ленинскую комнату:
— Есть неплохая мысль по поводу отпуска, Корн.
— У меня тоже. Как насчет рвануть в Крым, все две недели не вылезать из гамака, на визоре «Старики» и «Тихоход». И целое гребаное море пива и горные хребты шашлыков, а? Каково?
— Кое-что получше.
— Готов воспринимать, Контроль. Излагайте вводную.
— Две недели в респираторе и защитном костюме, тучи красной пыли, очень тесно и холодно, компот из концентрата и замороженные котлеты. Каюты с низкими потолками. Работа с утра до вечера. Искусственный свет. Отвратительный кофе. Но… совершенно фантастические закаты. А уж люди какие приятные! И, кстати…
— И кстати…?
— Ты же еще помнишь, как водить краулер?
Он щурится, качает вихрастой головой, сминает пивную банку гармошкой. Встает с кресла:
— Герань… готовность два!
— Форсаж! — улыбаюсь я, ударяя со штурманом кулаком о кулак.
Райн Алекс
476: Луна за железной стеной
За окном свирепела вьюга, и болезнь Гжегожа давала о себе знать. Он полез в домашний бар, но извлеченная бутылка огорчила пустотой. За вином Гжегож перестал ходить давно, когда суставы начал скручивать в узлы неприятный диагноз. «Хоть на водку переходи!», — коренной поляк поморщился. Спирт он употреблял наружно, протирая клавиатуру или лупу – раньше Гжегож собирал часы, любовно называл их ларчиками для времени. Мастерской владел прадед, но потом товар вдруг остался без спроса. Дело загнулось, а его собственные часы жизни пошли со сбоями. Последние две радости – журек в забегаловке неподалеку и бутылочка пива «Жывец» у Гжегожа отобрал неумолимый артрит, сделал каждый шаг мучением. Сейчас Гжегож сидел в кресле, кутаясь в одеяло, и гипнотизировал турку. Кофе сам по себе не варился, а автоматы с пультами управления он не признавал.
Ветер стучал в окно. В коридоре мерещились шаги. Гжегож почти дремал над газетой, и очки сползали с покрасневшей переносицы. Со стуком они упали на пол, оставили хозяина в тумане плохого зрения.
— Езус Мария! — Гжегож перекрестился, увидев мелькнувший силуэт. Призраки прошлого дразнили подслеповатого поляка, оживляли воспоминания о женщинах, когда-то варивших суп на этой кухне.
— Вот. Возьмите, пожалуйста, — услышал Гжегож и обомлел. Кто-то вложил в его руку очки вместе с сомнением – стоит ли их надевать?
— Не бойтесь. Мы – друзья, — заверил женский голос на чистом русском языке.
Как истинный поляк Гжегож не оценил заявления. Друзьями русские и поляки были только на карте, исторически связывались торговлей, а потом и вовсе разделились железной стеной. Граница прошла по линии украинского Днепра.
— Ska,d pani jest? — решил проверить Гжегож и одновременно вооружил зрение диоптриями. Вопрос не требовал ответа. Перед ним стояла молоденькая девушка. Облегающий серебристый комбинезон подчеркивал ее славянское очарование. Гжегож разглядел все: от длиннющей косы до больших голубых глаз.
— Простите, — гостья захлопала ресницами. — Я сейчас включу переводчик.
Девушка коснулась виска пальчиком, как сенсорной панели, и попросила повторить вопрос.
— Я с Луны, — ответ сразил Гжегожа сильнее языка Киевской Руси. Споры по поводу баз на обратной стороне ночного светила утихали потихоньку. Обделенные космическим пространством нации смирялись – только у Советов хватило бы терпения и денег освоить спутник Земли.
Гжегож помнил, как СССР возродилось после мирового кризиса. Его страны быстро ушли в информационное подполье. Они оставили запад без газа, электроэнергии и новостей с силуэтом Кремля на заднем плане. Отказались и от польских товаров. Жизнь Гжегожа тогда не баловала – часы никто не покупал, дед умер от горя.
Теперь косвенная виновница семейных неудач стояла перед ним и улыбалась так тепло, что перехотелось ее осуждать.
— И как на Луне нынче погода? — сострил Гжегож, чтобы скрыть неприятные размышления.
— Снаружи, как всегда, холодно. Зато в оранжереях… цветут ирисы. Много-много ирисов! Каждый, кто прилетает к нам, обязательно забирает с собой цветок на память! Вам тоже понравятся наши сады, — гостья защебетала резво, но Гжегож ловил каждое слово, не ощущая языковой преграды. Смысл будто направлялся ему в мозг, минуя уши и сознание.
Он закрыл глаза и ощутил сладость фиалок и терпкость древесной коры. Почему-то Гжегож решил, что так пахла его прабабушка, лет сто пятьдесят назад, когда мазала запястье маслом из синеватого флакона.
— Хотите кофе? Я сварю! — вынырнув из восторга, он переполнился щедростью.
— Нет. Что вы. Нам пора. Нас ждут! — девушка помогла Гжегожу подняться, передавая ему легкость собственных движений. При касании к ней щекочущие токи пробегались по суставам и ненадолго унимали боль.
— Езус Мария! Где?
— На Луне.
Старик беспомощно закрутил головой, пошатнулся, но девушка придержала его.
— Вы удивлены. Я понимаю. Меня предупреждали, что нас здесь недолюбливают. Но мы искренне хотим вам помочь. Пойдемте со мной, если хотите жить.
Фраза из старого фантастического боевика вдруг вернулась ногам стойкость. Гжегож выпрямился, будто готовился пригласить красотку в сенсотеатр на просмотр фильма, щекочущего нервы. Его спутница будет прижиматься к нему плечом, а он – обнимать ее, защищать от киборгов, палящих друг в друга в служебном коридоре супермаркета.
— Нам нужно пойти в одно место. Я думаю, нам стоит вызвать такси, — ее подопечному все еще тяжело давались шаги.
— Как вас зовут, пани? — отважился на сближение Гжегож, уже готовя на случай отказа стандартное «пшепрашам». Но девушка ответила: – Людмила.
Гжегож не успел сострить на счет Руслана и коня, летящего по воздуху, как в комнату вошел мужчина в таком же комбинезоне.
— Одевайтесь теплее, — сказал он и подал с антресоли пуховик, рассчитанный на -60 по Цельсию. «Вот и сгодится кафтан», — решил Гжегож, хотя и на Земле в последние годы морозы не щадили континенты, пугая летом и зимой полярными значениями температур. Лунная парочка помогла старику обуть сапоги и подхватила его под руки. Гжегож ощутил невесомость раньше, чем попал на Луну! Молодые люди несли его, вышагивая так резво, будто на руках не висел похудевший, но все же немаленький мужчина.
