Родители бросили на девушку несколько взглядов, но быстро про нее забыли, снова обратив свое внимание на ребенка. Кира смотрела, как они укачивают дитя. Она не могла не заметить, насколько похожи они в этот момент были на Мэдисон и Гару. На каждую ставшую родителями семейную пару, которую Кира видела.
«Это не имеет значения, — подумала она. — Это не оправдывает того, что происходит с теми людьми в подвале. Если бы родители знали, что живые, дышащие существа подвергаются таким страданиям, неужели они были бы по-прежнему рады увидеть лекарство? Согласились ли бы они принять его?» Она хотела рассказать им, рассказать им все, но чувствовала себя так, будто окаменела.
Вейл закончил готовиться к инъекции и повернулся к родителям с просьбой выйти из комнаты.
— Пожалуйста, — тихо сказал он, — нам нужно провести с вашим малышом несколько минут наедине.
Глаза матери расширились от страха.
— С ним все будет хорошо?
— Не беспокойтесь, — произнес Вейл, — это лишь на минутку. — Родители выходить не хотели, но, судя по всему, доверяли доктору. После еще нескольких ласковых просьб и вопросительного взгляда на Киру они покинули комнату. Вейл запер за ними дверь и повернулся со шприцем — не к младенцу, а к Кире. Он протянул девушке лекарство, как дар. — Как я уже говорил тебе, для того, чтобы руководить этими людьми, я даю им то, что они хотят, — сказал он.
— Теперь я сделаю с тобой то же самое. Возьми его.
— Мне не нужно ваше лекарство, — ответила Кира.
— Я даю тебе не лекарство, — возразил Вейл, — а возможность выбирать — жизнь или смерть. Ты же хотела этого, верно? Решать за всех, что правильно, а что нет. Что справедливо и что непростительно. — Он снова протянул ей шприц, подойдя ближе и держа его, как чашу Грааля. — Иногда, чтобы помочь кому-то, приходится ранить кого-то другого. Нам это не нравится, но мы вынуждены это делать, потому что альтернатива еще хуже. Я уничтожил десять жизней, чтобы спасти две тысячи; по-моему, на лучшее соотношение не могла надеяться ни одна нация. У нас нет преступности, бедности; никто, кроме них, не страдает. И кроме меня, — сказал он, — и теперь тебя. — Он снова поднял шприц. — Если ты думаешь, что лучше меня умеешь судить, чья жизнь дороже, если считаешь, что должна решать, кому жить, а кому умереть, тогда сделай это. Спаси это дитя или приговори его к смерти.
— Это нечестно.
— Это нечестно и тогда, когда мне приходится делать это, — грубо сказал Вейл. — Но дело должно быть сделано.
Кира посмотрела на шприц, на ревущего младенца, на запертую дверь, за которой ждали родители.
— Они узнают, — сказала Кира. — Они узнают, что я выберу.
— Разумеется, — ответил Вейл. — Или ты хочешь сказать, что твой выбор изменится в зависимости от того, кто о нем узнает? Законы нравственности действуют не так.
— Я говорю не об этом.
— Тогда выбирай.
Кира снова посмотрела на дверь.
— Зачем вы попросили их выйти, если они все равно узнают?
— Чтобы они не кричали на тебя, пока мы ведем этот разговор, — ответил Вейл. — Делай выбор.
— Не мне его делать.
— Десять минут назад, когда ты утверждала, что мои труды есть зло, тебя это не беспокоило, — сказал Вейл. — Ты говорила, что Партиалов необходимо освободить. Что изменилось?
— Вы знаете, что изменилось! — прокричала Кира, указывая на ревущего ребенка.
— Изменилось то, что твоя благородная мораль внезапно предстала перед лицом последствий, — произнес Вейл. — Они есть у каждого выбора. Мы имеем дело с самой настоящей угрозой вымирания человеческой расы, и выбор из-за этого становится более сложным, а последствия — более ужасными. И иногда, когда ставки настолько высоки, выбор, который раньше ты бы никогда не сделала, который в других обстоятельствах ты бы даже не рассматривала, становится единственным правильным с точки зрения морали. Это единственное, что ты можешь предпринять, а утром быть в состоянии себя терпеть. — Он вложил шприц Кире в ладонь. — Ты назвала меня тираном. Сейчас убей этого ребенка или стань тираном сама.
Кира посмотрела на шприц в своей ладони — спасение человеческой расы. Но только в том случае, если она посмеет воспользоваться им. Она убивала Партиалов в бою — какая разница?
Забрать одну жизнь, чтобы спасти другую. Спасти тысячи других или даже в конце концов десятки тысяч. В некотором отношении это было более милосердно, чем смерть, потому что Партиалы просто спали...
«Но нет, — сказала она себе. — Я не могу оправдывать это. Если я дам ребенку лекарство, то поддержу муки и заточение Партиалов — людей. Моего народа. Я не могу притворяться, будто все в порядке. Если я сделаю это, то не должна отворачиваться от того, что это такое.
В конце концов остается только это? Сделать выбор?»
Она взяла ребенка за ножку, ввела иглу и сделала инъекцию.
Ариэль выживала в условиях партиалской оккупации таким же образом, как она выживала всегда — оставаясь в одиночестве. Страх перед армией захватчиков согнал многих жителей Ист-Мидоу в коллективные убежища, где они собирались вместе для поддержки и запасали еду и воду.
Благодаря этому Партиалам, которые начали прочесывать город и забирать людей на эксперименты и казни, что уже стало одним и тем же, было легче их схватить.
Из-за размеров группы и издаваемого ей шума людей было просто найти и захватить. В любом случае никакое число нетренированных мирных жителей не могло бы справиться с атакой Партиалов. После того как Маркус бежал из города, Ариэль держалась отдельно от других, перемещаясь из одного дома в другой. Она ела ту еду, которую находила, и всегда была на шаг впереди ищеек. Таким образом она оставалась незамеченной и в безопасности.
Пока Партиалы не нашли ее.
С трудом дыша, Ариэль заставляла себя двигаться вперед. Она знала город как свои пять пальцев, но Партиалы были быстрее ее, а органы их чувств — более острыми. Она слышала их шаги у себя за спиной, слышала, как бьют по дороге в безжалостном ритме их тяжелые ботинки, как с каждым отчаянным вдохом преследователи приближаются.
Она метнулась влево, проскальзывая через дыру в заборе, затем резко повернула направо и снова налево, огибая другую деревянную ограду. Она ступала тише, чем Партиалы, ее шаги были не громче шепота в темноте. Задержав дыхание, она на носочках кралась по траве, стараясь не пропустить в слабом свете прутик, ветку или бутылку, на которые она могла наступить и выдать себя.
Она услышала, как мимо нее тяжело кто-то пробежал, пробравшись через дыру в заборе и дико заметавшись по двору за ним. Последовали шаги второго человека, и Ариэль кивнула.
