— Тогда приезжайте, и я покажу вам, что это правда! — кричит Джан, но офицер уже отключился. — Произойдет что-то ужасное.
Цептеп молчит. Неправильно. Он все испортил. Надо было сказать, что он пропавший ребенок. Мама с папой должны были заявить в местный участок. Тогда они приехали бы как миленькие. Ага, запихали бы в машину и увезли домой. Вот почему он не может позвонить ни Осману, ни Шекуре, ни даже господину Ферентину. Сначала домой, вопросы позже. К тому моменту, как он хоть кого-то убедит, если ему вообще это удастся, может оказаться слишком поздно. Помещение наверху окажется пустым. Фургон забьют коробками и ящиками и выедут в ворота. А Недждет… что они сделают с Недждетом? Джан об этом не думал. Нет, кто-то должен остаться здесь. Остаться и следить. Кто-то, кто найдет способ предупредить людей, победить террористов и спасти Недждета. И это будет Джан Дурукан. Теперь все зависит от него.
Джан прижимает к себе Обезьяну. Тепло скудное, но он не знает, когда снова подзарядит битбота. Пришлось залезть в те деньги, что предназначались на случай чрезвычайной ситуации. Еда на бензоколонке ужасно дорогая, сто евро, а ничего не купил. Холодно, он далеко от дома и не знает, сколько времени еще здесь пробудет, раз уж решил дождаться полиции. Сейчас он хочет одного — пускай этот волк уйдет.
Золото на черном, звезды и дрейфующие созвездия кораблей и паромов на фоне украшенной драгоценностями Азии. А по ту сторону Золотого Рога — неон Эминеню, освещенные башни знаменитых мечетей, увенчанные целыми стаями галок. Такси уезжает сквозь приглушенный свет проспекта Рыхтым, а Георгиос Ферентину остается на мостовой, мимо него идут прохожие, очарованные ночью.
Георгиос никогда не был в этом ресторане. Георгиос вообще не помнит, когда был где-то, кроме чайной Бюлента. Его образ жизни не сочетался с походами по ресторанам. Он об этом сожалеет, поскольку раньше любил куда-то выбраться. Но карты Стамбула изменились, и все его поисковые запросы выдавали только пошловатые обзоры посетителей и оценки в четыре с половиной звезды, поэтому он спросил Бюлента, куда бы тот отправился с женой, если бы хотел хорошо провести время. Бюлент тоже не был в этом ресторане, но он расположен у воды, есть терраса с видом на Босфор, и вышколенный персонал в униформе открывает двери такси и торопится помочь снять пиджак, да и вообще тут все пышет гламуром. Когда наступает ночь чудес, когда вы перестаете думать о расходах, а желания становятся выше необходимости, приходите сюда — в ресторан «Лале».
— Чем могу служить? — Гардеробщик выходит из золотого облака света на улицу.
— У меня заказан столик. На восемь часов. Ферентину.
Метрдотель подходит и дотрагивается до его цептепа:
— Добро пожаловать, профессор Ферентину. Вы первый. Хотите выпить у барной стойки, или проводить вас к столику?
Момент паники. Даже когда Георгиос заказывал столик, у него голова кружилась от страха. Будут ли посетители все сплошь молодыми и модными? Не слишком ли в ресторане шумно и смогут ли они спокойно поговорить? Станет ли народ таращиться на его одежду? Какие комментарии они придумают о старике и пожилой даме, занявших столик на террасе с видом на Босфор? Знает ли он нынешние правила приличия? Будет ли метрдотель презирать их?
— Думаю, я хотел бы сесть за столик.
— Он накрыт для вас. Прошу за мной, пожалуйста.
Метрдотель проводит Георгиоса через зал. Георгиос выглядит как ковыляющая груша, он самый старый во всем ресторане, одежда на нем странная, уродливая и смотрится нелепо, а все остальные посетители молоды, гламурны, хорошо одеты, привлекательны, поразительно красноречивы и куда богаче, чем Ферентину, но его походка упруга, он поднимает подбородок, глаза сияют, а намерения тверды, ведь он победил Огюна Салтука в его собственном проекте перед лицом интеллектуальной элиты Турции, победил его собственным оружием, выхваченным из рук Салтука, оружием, которое много лет назад было украдено у Георгиоса. Он разгромил своего заклятого врага, а потому выглядит таким же молодым, сильным и элегантным, как и все в «Лале».
Столик у самой воды, и от Босфора его отделяют только перила. Вода пахнет довольно резко, как тогда, когда Сливовый Шторм или осенний Шторм Пролетающих Журавлей приносит на холмы Эскикей запах Босфора. Георгиос сидит в круге света. На столе горит свеча. Вдали блестящая арка моста. Круизный корабль, весь из искрящейся мозаики, медленно двигается по каналу с Черного моря. Самолет, вертолет, навигационные маяки южнее в Мраморном море. Вода ловит огоньки, превращая их в рябь и вспышки. Глядя на всплески, Георгиос видит под водой покрытый илом полистирол и пустую бутылку от отбеливателя. Но каждый момент новые отблески отвлекают внимание. Он не чувствует ни возраста, ни времени.
— Ваша гостья.
Георгиос с трудом поднимается. Он ошеломлен небом, упивается ночью. Он не готов для Арианы. Но это она вынырнула из глубин сорокалетней давности. Он не может взглянуть на нее. Не осмеливается. Георгиос кланяется, а потом выходит из своего укрытия за столиком, чтобы поцеловать ее в обе щеки на европейский манер. Ариана пахнет лавандой, морской солью и небом.
— Спасибо, что пришла.
Метрдотель отодвигает для Арианы стул. Он встречается глазами с Георгиосом, и его взгляд говорит: я все понимаю, господин профессор, мы постараемся сделать этот вечер особенным. Вот теперь Георгиос осмеливается взглянуть на нее. Последний образ Арианы — Ариана идет от парома в сторону вокзала Хайдарпаша, и было это в прошлом веке. Он носил этот образ в душе сорок семь лет. Он смотрит и уже не помнит то лицо. Перед ним Ариана Синанидис. Лицо тоньше и все в морщинках, следах идеализма и решительности. Копна густых черных вьющихся волос, в которые он мог зарываться руками, но теперь волосы выглядят еще драматичнее из-за двух белых прядей, обрамляющих лицо. Он думал, что ее глаза не изменятся, просто не могут измениться, но теперь они стали больше и ярче. Она несет себя с достоинством и изяществом. Она — матерь богов. На коже рук видны ромбовидные узоры возраста, а на ногтях французский маникюр. Георгиос не видит ни колец, ни следа от старого кольца на среднем пальце левой руки.
— Прекрасное место, — говорит Ариана Синанидис по-английски. — Прости, я подзабыла турецкий.
Шаль сползает с плеч, обнажая их. С темной воды долетают водоворотами потоки теплого воздуха, которые приносят ароматы розы и запах выхлопных газов.
— Разумеется, — Георгиос легко переключается на другой язык. — Уверен, тебе показалось, что Стамбул сильно изменился.
— Кое-где я его с трудом узнаю, а иногда кажется, что не так уж сильно он и изменился. Старые дома все здесь, даже некоторые магазины. Где-то поменялись вывески, но там все равно торгуют сигаретами и газетами. На Казанджи Месжид до сих пор есть лотерейный киоск. А фонтан на улице Чукурлу Чешме все так же подтекает. Все кажется меньше и кучнее.
