— Ариф! Ты не поверишь! Он диктор на телевидении.
— Быть не может! — ахает Ариана Синанидис, теперь уже увлекшись.
— Да! Звезда! Ну вообще-то теперь он уже старенький и почти отошел от дел. У него было шоу под названием «Брат Мехмет», в котором солдаты воссоединялись с семьями, невероятно популярное.
— Про армию? — Ариана качает головой. В ее волосах искрятся огни Стамбула. — Ариф?
— Его все еще каждый год приглашают на новогоднее шоу. Он себе подтянул все что угодно, вряд ли слезает с ботокса.
Ариана смеется. Она откидывает голову и демонстрирует великолепные зубы, а у глаз собираются морщинки. Это смех молодой женщины. Затем она закрывает рот и прерывает смех, вспомнив те жизни, которые искалечила мясорубка 1980 года.
— Ариана, — говорит Георгиос Ферентину, — ты кое-что должна знать, кое-что, что оставалось несказанным сорок семь лет.
Сначала пришли за курдами. Потом за армянами. Потом за евреями. А потом настала очередь греков.
Табачный дым год за годом проникал в блестящую краску на стенах той комнаты в Ускюдаре и въелся так сильно, что стены пахли больными легкими. Это был не запах дыма или горения, а резкий металлический запах, определенно человеческий и грязный. Так воняет мокрота.
— Вы знаете Ариану Синанидис? — спросил главный следователь.
— Да, — просто ответил Георгиос. — Знаю.
Третий из тех, что его допрашивали, тот, что не делал заметок, достал из большого конверта фотографии и по одной выложил их на стол. Георгиос и Ариана в первом ряду на Таксим. Георгиос и Ариана с громкоговорителем. Георгиос и Ариана вешают листовки. Георгиос и Ариана бегут по Истикляль. Георгиос и Ариана прячутся под козырьком, спасаясь от дождя не по сезону.
— Вы состоите в отношениях с Синанидис?
— Да, — кивнул Георгиос. — Мы пара. Я ее… — он не знал, какое подобрать слово: — …Возлюбленный.
Он видел, как парень с шариковой ручкой аккуратно выводит «трахает ее?» и дважды обводит вопросительный знак.
— Вы экономист, — продолжил следователь обыденным тоном, косясь на бумаги, лежащие у него на коленях. — Хорошая наука, полезная. С такой специальностью вы можете получить хорошую работу. Крупные банки принимают экономистов на ключевые посты. Турции нужны экономисты. Правительство может использовать экономистов.
— Я хочу заниматься наукой.
— О! А сейчас вы занимаетесь наукой?
Тот, что принес фотографии, открыл второй конверт. На этот раз там только одна фотография — увеличенные зернистые изображения людей, стоящих вокруг грузовика на границе.
— Хорошо ли ваша семья устроилась в Греции? — поинтересовался следователь.
— Думаю, да.
— Разве в Афинах нет университетов, школ экономики?
— Я предпочитаю остаться в Стамбуле.
— Из научных интересов?
— Из научных интересов.
— То есть никаких личных причин. Романтических. Причин, связанных с Арианой Синанидис.
— Я же сказал, — огрызнулся Георгиос. Парень с шариковой ручкой громко цокнул языком.
— Хорошо, — сказал следователь. — Приятно видеть амбиции и самоотверженную преданность науке. Многие научные карьеры начинаются красиво, но потом вмешивается секс, и все катится к чертовой матери. Будет постыдно, если то же самое случится и с вами.
— Вы мне угрожаете?
— Я даю вам совет, какой дал бы и ваш научный руководитель. Она симпатичная, да? — Следователь достает снимок Арианы Синанидис крупным планом из папки и по очереди показывает всем своим коллегам. Тот, у которого были их фотографии, внимательно рассматривает снимок. — Классическая красота. Греческий нос. Действительно красивая. Мы все были молоды и шли на поводу у своих членов, так что часто слепли от женской красоты, делали глупости и принимали глупые решения. Она — известная провокаторша и бунтарка. А вы человек ведомый, и я вас не виню, молодые люди, как я уже говорил, идут на поводу у членов, но еще и на поводу у сердец, а тут романтика, политика, протест, революция. Молодые люди должны быть идеалистами, они должны быть революционерами. Насладитесь этим, пока не станете таким старым прагматиком, как я. Но тебя ждет большое будущее, сынок. Ты не будешь плесневеть в кабинете, как мы. Так не упусти свой шанс из-за летнего помешательства.
Георгиос смотрел на свои руки, симметрично лежащие на бедрах. Он смотрел на снимки своего романтического бунта. Он смотрел на фотографию родителей на пропускном пункте за мгновение до того, как грузовик обыщут и конфискуют половину нажитых ценностей. Он вдохнул запах больных легких в комнате для допросов и сказал:
— Мерьем Насы.
— Молодец, — похвалил следователь.
В ту же ночь силы службы безопасности были в Еникей. Соседей предупредили, и они потихоньку покинули свои дома. Спецназ тараном выбил входную дверь. Другие прошли вдоль стены и террасы, мимо бассейна, отпихивая ногами тележки для напитков и разбивая пластиковые стулья. Они нашли Мерьем Насы на кухне с открытой бутылкой вина в одной руке и телефоном в другой. Она пошла с ними вежливо и культурно, не кричала, не боролась, хотя успела крикнуть своему другу Элифу Матеру, приехавшему из Мадрида: «Вызови Оссиана, он мой адвокат».
Через три дня ее труп нашли в мусорном контейнере возле новой станции метро в Есилюрте, официальное опознание пришлось делать по зубным снимкам.
— Я сдал Мерьем Насы полиции, — говорит Георгиос. Мимо них проплывают огни корабля. — Они ее убили. Они держали меня в комнате весь день. Забрали прямо из университета, привезли в Усюодар, и я все рассказал им. Я не мог остановиться. Если ты совершаешь такое, то в тот миг, когда понимаешь, что находишься у них на крючке, и они могут сделать с тобой все что угодно, ты отвечаешь на все вопросы. Они спросили о тебе. По-видимому, считали, что ты занимаешь важное место в протестном движении. Я назвал Мерьем Насы главным организатором протестов, якобы она руководила революционной ячейкой и всех знает. Ее арестовали. Я не думал, что ее убьют. Вот почему я хотел, чтобы ты уехала из Стамбула. Я сдал им ее. Ты это знаешь, все это знают и знали сорок семь лет. Георгиос Ферентину стукнул на Мерьем Насы тайной полиции, и те ее убили. Я сорок семь лет был иудой и научился жить с этим. Но никто не знает, я никому не сказал, что назвал имя Мерьем Насы, чтобы защитить тебя.
Ариана произносит:
— Я знаю.
Георгиос не слышит ее, а если и слышит, то не понимает, что она сказала, собираясь пуститься в долгие объяснения, а потом вдруг спотыкается об эти два слова.
— Что? — Иногда вы помните, что этот вид из вашего окна, этот пейзаж принадлежит другому континенту. Иногда сезонные ветра напоминают вам, что полоска воды, бегущая через сердце вашего города, — это на самом деле безбрежное море. Иногда вы открываете для себя, что частокол облаков на горизонте — это горы.
