Здесь жили когда-то короли, потом императоры, а теперь старинные серые каменные дома печально смотрели на призрак величия, которое уже никогда не воскреснет.
Но зато сердце партии здесь билось как живое и толпа на улицах была живой, а не призрачной.
Когда Браун медленным шагом пересекал огромную Вильгельмплац, ему почудилось, что окна нацистских учреждений были тысячью глаз, внимательно на него смотревших и старавшихся проникнуть в глубину его мыслей.
С правой стороны от Брауна был дом канцлерства с высоким балконом, с которого часто говорил Гитлер.
Браун сразу же заметил, что план этого здания был рассчитан так, чтобы отбить охоту на покушение у самого отважного злоумышленника. Балюстрада балкона была настолько высока, что открывала только голову и плечи фюрера и нужно было бы найти нового Вильгельма Телля для того, чтобы суметь нацелиться в человека, стоящего за этой балюстрадой.
Но и в этом случае перед убийцей стояло бы затруднение, так как ему некуда было бы спрятаться.
Все окна, выходящие на площадь, были под охраной нацистов, а в те дни, когда выступал фюрер, вся канцелярская работа в этих комнатах прекращалась и их занимали чернорубашечники.
А огромная площадь в это время оцеплялась железным кольцом.
Чернорубашечники стояли у входа в здание, чернорубашечники стояли полукругом под балконом, с глазами, устремленными на окна. А само восторженное население было густо пересыпано членами гестапо, переодетыми в штатское чинами полиции и просто шпионами, которые беспрестанно двигались, подслушивали и выслеживали измену.
Теперь Вильгельмплац был пуст. Перейдя площадь по диагонали, Северин Браун направился к Кайзергофу. Огромный отель затаился в своем углу, мрачный и хмурый, как вдовствующая королева, недовольная тем, что ее дети не уважают больше ее воли.
Это здание, видевшее некогда в своих стенах Гогенцоллернов, стало теперь буржуазным гнездом нацистов. По его просторным залам шагал теперь бывший маляр в сопровождении своей загипнотизированной свиты.
Вестибюль показался Брауну слишком шумным: тут стояла толкотня. Но говор и смех, которые он услышал, исходили не от гостей. Наметанным взглядом Браун сразу различил в этих людях чернорубашечников и агентов гестапо. Некоторых он узнал, вежливо им поклонился и прошел мимо конторки в чайный салон.
— Хайль Гитлер! — сказал он метрдотелю. — Мне нужен столик. Я хотел бы занять вот тот.
— Хайль Гитлер! — откликнулся тот. — К сожалению, этот стол резервирован, но я могу предложить вам другой. Сюда, пожалуйста!
Северин Браун слегка вздрогнул и отправился вслед за кельнером через всю залу. В зале стоял тонкий гул от голосов.
Он почувствовал на своей спине чей-то взгляд, обернулся и увидел одиноко сидевшую женщину.
Она улыбнулась ему автоматической улыбкой.
Вдруг Северин Браун почувствовал нечто вроде электрического тока, пронизавшего все его тело. Северин Браун увидел «Его».
Фюрер склонился над своим столом в темном углу зала. Мягкими женскими руками он гладил свои точно отполированные черные волосы.
За столом фюрера сидел еще один человек. Крепкий, как гранитная плита на могиле и почти такой же серый и такой же квадратный.
Северин Браун невольно остановился. Мысли забили в его голове ключом, как зельтерская в откупоренной бутылке.
Но почему никто из присутствующих не обращал никакого внимания на этого человека с такими блестящими волосами… только бриллиантин мог придать такой блеск.
Это уже был, безусловно, не дублер. Никто в мире не смог бы подделать этих таинственных, месмерических глаз… Это ничего не значило, что он был здесь в неофициальной обстановке; он все равно действовал угнетающе… Никто не мог чувствовать себя спокойно в присутствии этой странной, нервной машины с человеческими усами, с голосом, который никогда не говорил, а всегда декламировал.
Северин Браун настолько забылся, что поискал у себя на поясе нож. И тут же вспомнил, что его нож остался вместе с его формой в казарме.
Неожиданно над его ухом раздался голос кельнера:
— Лучше не смотреть. Фюрера это раздражает!
— Да, да, конечно!
Браун сел на указанное ему место и бросил взгляд на карточку.
— Чай, пожалуйста. И тосты.
Кельнер записал заказ на блокноте и повернулся, чтобы уходить, но Браун задержал его:
— Скажите, — спросил он, улыбаясь. — Фюрер здесь часто бывает?
— О да! — выдохнул кельнер.
— Это для вас, вероятно, большая честь?
— Конечно, — гордо улыбнулся кельнер. — Он приезжает сюда есть монструдель. Он сказал мне один раз, что никто в Берлине не умеет приготовлять этот струдель, как кайзергофский шеф-кулинар. Он говорил даже, — тут кельнер понизил голос до шепота, — что лучше даже в Вене не приготовят!
— В таком случае вы должны гордиться!
— Мы и гордимся этим.
— Это с ним господин Гоффман? — наугад спросил Браун.
— Да… — прекраснейший человек!
Кельнер снова поклонился и исчез.
А Северин Браун, привлекаемый какой-то странной тягой, которой он не мог преодолеть, обратил глаза на заветный угол, где сидел фюрер.
Но стол фюрера словно исчез. Перед глазами Брауна была только тяжелая, белая мраморная колонна, каких было много в зале.
С минуту Браун не мог догадаться, в чем дело — неужели фюрер уже ушел?
Но потом, слегка откинувшись на своем стуле вбок, он снова заметил этот стол.
Он еще раз оглядел комнату и увидел нечто интересное для себя.
Все ближайшие к колоннам столы были пусты — они, очевидно, были «резервированы» по стратегическим соображениям.
За некоторыми из этих столов сидели спокойные люди в темной одежде. Почти у каждого из них правая рука была засунута в карман.
Теперь Северин Браун прекрасно понял, на что намекал Фриц.
Ни один злоумышленник не смог бы сделать движения для того, чтобы подойти к фюреру, забаррикадированному колоннами, не будучи замеченным агентами гестапо.
Это еще больше убедило Северина Брауна в том, что в зале был настоящий фюрер.
Северину Брауну предстояло выполнить свою задачу в полном одиночестве. Но Северин Браун чувствовал, что он преодолеет все эти препятствия.
Он сидел за своим столом, пил чай и размышлял над безумием власти, окруженной подозрениями и ненавистью.
А что, фактически, нужно этому человеку с императорской, с деспотической властью?
— Чашка чаю и кусок монструделя!
И ради этого целый маскарад с якобы веселящимися мужчинами и женщинами и недремлющей полицией.
Этот человек мог забраться на свою виллу в Берхтесгадене или спрятаться в другом своем убежище, в фантастическом Адлерхорсте на утесе Кельштейн. Он мог завоевывать и грабить, — делать с Рейхом все, что ему вздумается, но где бы он ни был, он мог только наблюдать за тем, как живут другие люди, не живя по-настоящему сам.
