Она торопливо хлебала холодный борщ прямо из кастрюли.
У Марины были затравленные, голодные глаза; она покосилась на появившегося мужа и придвинула кастрюлю ближе к себе.
— Ешь, ешь, — тихо сказал Юра, — Сейчас второе разогрею. Как самочувствие?
— Чтоб я ещё раз выходила замуж за вождя камайюра! — гортанно воскликнула она, — Ты не думай — я тебе не изменяла! Я — самая верная жена на свете, ты меня знаешь. Но это же полная дичь: у него четыре жены, все живут в разных деревнях, а он раз в неделю навещает каждую по одной, причём, со всей свитой, и уверен, что это и есть нормальная семейная жизнь! Но я не дождалась его приезда и смоталась. Чуть с голода не подохла.
— Как ты там оказалась?
— Дурацкий вопрос, — раздражённо пожала плечами верная жена, — Как обычно. Вышла из дома. Села с Иркой в автобус. И приехала. Но знаешь, милый, — с обычной непоследовательностью Марина перешла на мурлыкающий тон, — До чего это было замечательно! Никаких идиотских тряпок, один набедренный пояс из листьев кароа, а у меня же идеальная фигура! Эти туземки — такие уродки. А тут появляюсь я! Что там началось!
Она затолкала в рот разогретый бифштекс, и дальнейшее произносилось невнятно, но весьма эмоционально.
–.. а пончо — уже на обратном пути… Один креол подарил… такой мачо!! …драка из—за меня в пульперии… Табуреткой по башке — хрясь! Навахи блестят, кольты палят — ужас тихий!
Вот это жизнь, сплошной вестерн. А то торчу в этой конторе… На Леночку преподобную смотреть уже тошно… Да, я привезла тебе подарок, милый. Я о тебе ни на минуту не забывала.
Насытившись, Марина извлекла из—под стола мохнатую сумку и вынула из неё маленькие рожки неизвестного животного. Игриво приложила к темени мужа, оценивающе оглядела и одобрительно кивнула.
— Ну ладно. Пойду, посплю часок. Ты позвони мне на работу, скажи, что ушла на больничный. Ты же мне устроишь, милый? — она чмокнула его в лысину и вышла.
— 40 —
А Юру не покидало ощущение непонятной потери.
— Что—то не так, — бормотал он, блуждая по лабиринту коридоров, отражаясь в кривых зеркалах, оставляя талые следы на паркетах, — Годы жизни потрачены впустую. Отец, жена, дочь — всё, как у людей. Никаких отклонений, потрясений, разочарований, бед, погромов и землетрясений. Где она, МОЯ потеря? Не его, а именно моя? Что не даёт МНЕ покоя?
Остановился у подоконника, рывком распахнул рамы… и сразу увидел ЕЁ, одну ЕЁ, только ЕЁ!
Она шла по другой стороне улицы, освещённая закатным солнцем, юная, красивая, задумчиво склонив голову — как мимолётный кадр из сентиментального фильма.
Оленев зажмурился. Шумела, гудела, пела многоголосым хором широкая улица. По мостовой, как по заводскому конвейеру, потоком текли автомобили. Тротуары пестрели разноцветными и разноликими прохожими, Открывались двери магазинов, выплёскивая людские ручьи в реки.
Она шла сквозь мир, как подвижный оазис тишины и долгожданного счастья, затаённого ожидания и светлой печали. Оазис любви в пустыне людного мира.
Оленев полной грудью вдыхал воздух Планеты, смотрел за женщиной, следил её прихотливый путь среди людей, стараясь запомнить неповторимую походку, лицо, глаза, губы.
— Это ОНА, — сказал он сам себе, — Да, это ОНА!
И в ту же секунду окно стало затягиваться полупрозрачной зеркальной плёнкой. Она
Быстро нарастала с краёв рамы, суживаясь, как диафрагма объектива в центре окна.
Сквозь неё Юра видел ту же улицу, только безмолвную, и своё лицо, наложенное как диапозитив на уличный пейзаж. Его полупрозрачное отражение на миг соприкоснулось с силуэтом незнакомки, и диафрагма полностью закрылась.
Оленев прикрыл за собой входную дверь, спустился на лифте и вышел на станцию метро, которого ещё не было в городе, проехал две остановки, вышел в многолюдной толпе,
встал на ступеньки эскалатора и, глядя поверх голов, увидел ночное небо и далёкую звезду, мерцавшую в одиночестве.
Он ехал в автобусе полусонный. Машину занесло на повороте, Юра потерял равновесие и ухватился за рукав соседа.
— Ну ты, рукав оторвёшь, — недружелюбно отреагировал тот.
Оленев обернулся, чтобы извиниться, но тут заметил ЕЁ. Ту самую, чей силуэт слился с его отражением в окне. Она стояла далеко впереди, за людской стеной, готовая покинуть автобус на следующей остановке. Оленев
— 41 —
рванулся вперёд.
— Куда прёшь, не видишь — люди?
— Извините, мне нужно выходить.
— Ну и выходи в заднюю.
— Там жена, она не знает, где выходить!
— Поразводили жён, в автобусе не проехать.
Юра упорно продвигался вперёд, то и дело теряя женщину из вида, но когда добрался до передней площадки, успел увидеть лишь мелькнувший за окном такой знакомый и невероятно далёкий профиль. Автобус уже набирал скорость.
— Откройте, мне надо выйти. Остановите!
— Раньше надо было готовиться, шляпа!
Обгоняя Юру, к больнице спешили знакомые врачи, медсёстры, здоровались на ходу, и он машинально кивал в ответ. Сильная мужская ладонь хлопнула по плечу. Вася Чумаков.
— Ты чего кислый, как простокваша? С женой, что ли, поругался?
— По—твоему, других причин не бывает?
— Ещё бы. Любая семья — маленький дурдом. Кто кого передурит.
— А твоя? Как дедушка?
— Ушёл вчера в экспедицию. За камнями. Это ты накаркал? Нет, ты представляешь — всё нормально было, я ему вдобавок к микроскопу станочек сварганил — камни резать и шлифовать, он так рьяно за дело взялся…
Оленев хотел было сказать, что его постоялец больше не вернётся, но другие мысли занимали сейчас Юрину голову.
«Рано или поздно я найду её. Но что скажу ей? О своей любви? Примет меня за идиота или нахала и будет права. Как это невероятно трудно — подойти и сказать незнакомому человеку и сказать, что хочешь быть рядом с ним всю жизнь! Люди забыли не только о том, что на свете есть любовь, они даже перестали обращать внимание на пол того, с кем сталкивает жизнь — в очереди, в автобусе, просто на улице».
–.. твой чокнутый совсем сбрендил, — наконец услыхал он голос извне, — Вчера звонили из больницы — говорят, ворвался в моё отделение и стал искать добровольцев для введения ребионита. Обнаглел вконец, Пастер несчастный. Ну, попадётся он мне сейчас!
— Не заводись. Грачёв ведь не о славе думает. О больных. Другое дело, что не все средства хороши для достижения цели, так а в какое положение его поставили?
— Ну и не такими средствами тоже.
— Я тебе, пацан, ноги в следующий раз повыдергаю и так заставлю на первый этаж бегать!
— 42 —
Нашёл мальчика, алкаш грёбаный! — на пороге ординаторской стоял небритый дежурный врач средних лет и грозил кому—то внутри
